V

Проповедник, отец Григорий, вещал с деревянной сцены и все больше распалялся. Жестикуляция становилась агрессивнее, голос – громче, речь – сбивчивее. Из каркающего рта на первые ряды слушателей летела слюна, и Петр невольно порадовался, что пристроился сбоку.

– Настали последние времена, услышьте меня, люди добрые! – кричал проповедник. – Наши урожаи скудеют, наши жены рожают уродов, наши города лежат в руинах. Скоро придет он, наш искупитель и спаситель! Явится нам во славе и заберет нас на небо, где мы будем радоваться, нежиться в лучах его славы, работать и после благородного труда вкушать хлеб и козий сыр!

Петр скривился. Что за детские сказки? Один раз ему удалось раздобыть козий сыр на черном рынке, и так он обеспечил себе, наверное, самый худший ужин в жизни. Это не говоря о том, что он истратил на него существенную часть своих сбережений. Потом пришлось несколько месяцев кое-как перебиваться.

Игра стоила бы свеч, если бы сыр не оказался такой дрянью. Петр хотел произвести впечатление на даму, чью осаду он тогда весьма успешно вел к победному финалу. Сыр вонял и, казалось, был сделан не из молока, а из козьего дерьма. Дама, приготовившаяся вместе с ним вкусить заветное яство, обвинила Петра в скупости и попытке выдать тухлятину за деликатес.

Осада окончилась сокрушительным фиаско, Петр лишился и женщины, и денег. Он подбил глаз продавцу и, увлекшись, едва не порешил беднягу, вымещая нерастраченную сексуальную энергию. Спасая жизнь, продавец пообещал отвести Петра на подпольную ферму, где содержалась пара коз. Так Петр убедился, что сыр настоящий, но затяжной кризис веры, в котором он пребывал, от этого только усилился. Если на небесах так кормят, лучше оставаться на земле.

– Там, на золотых полях, – не унимался проповедник, – мы будем работать! И каждый получит по справедливости! Каждому воздадут по его трудам!

Тоже спорный момент. Все зависит от того, в каком виде люди попадают на эти золотые поля. Если он окажется там, – а Петр очень на это рассчитывал, – в глубокой старости, то работать много он не сможет. То есть будет получать меньше тех, кто попадет на небеса в лучшей форме. Или произойдет некое чудо, и после смерти все помолодеют? Опять не сходится: как быть тем, кто умер в младенчестве?

Проповедник поднял над головой руки, в которых сжимал молоток и серп, символы веры. Люди зашептали слова молитвы, вторя истерическому голосу проповедника. Петр присоединился: если очень уж выделяться, можно нажить кучу проблем.

Ход молитвы нарушили громкие хлопки. Все затихли и повернулись к нарушителю, полные злобного негодования. Проповедник взвился и чуть не упал со сцены, сокрушенный подобной наглостью.

Толпа отпрянула от выскочки, дерзнувшего посмеяться над святым человеком.

Нарушитель оказался невысоким мужчиной с неприметной внешностью, одетый в простой рабочий комбинезон. Длинные мышиные волосы прикрывали уши и падали на щеки. Что-то не так было с носом, отчего лицо казалось несимметричным. Петр с интересом подался вперед. Было в позе незнакомца что-то неуловимое, властное, как будто бы он имел право делать то, что делает.

Незнакомец откашлялся и, улыбнувшись уголком рта, заговорил:

– Как мы узнаем спасителя?

Проповедник хотел что-то сказать, но не нашел слов и в ярости просто хлопал ртом, как рыба, выброшенная на берег. Собравшись, он выпалил:

– В древних книгах сказано: по когтю узнаешь льва. Спаситель явится в свете и блеске, и, значит, мы даже не сможем смотреть на него, как не можем смотреть на солнце. – Он обратил к наглецу лицо, искаженное гримасой презрения. – Кто ты вообще такой? Какое право ты имеешь нарушать нашу молитву?

– А если я скажу, что все это ложь и чушь собачья?

– Охрана! – крикнул проповедник, наставив на нарушителя длинный указательный палец с грязью под ногтем. – Разберитесь с ним!

От дверей отделились две большие грозные фигуры и двинулись в сторону смутьяна. Незнакомец оказался проворнее: в два прыжка он подскочил к сцене и запрыгнул на нее, оказавшись рядом с ошарашенным проповедником.

– Я и есть тот, кого вы ждали. И я вами очень, очень недоволен, – сказал он.

Толпа ахнула, громилы поспешили к сцене, расталкивая людей.

– Я знаю, вам нужны доказательства. Пожалуйста! – сказал безумец и выхватил серп из руки отца Григория. Тот в страхе отшатнулся, но недостаточно быстро. Молоток упал на дощатый пол с глухим стуком.

Смутьян сделал к проповеднику быстрый шаг, развернул спиной к себе, лицом к пастве, и полоснул серпом по горлу. Кровь фонтаном брызнула из раны, окрасив первые ряды красным. Громилы, подошедшие к сцене, замерли. Все в ужасе замолчали. Потом зал наполнился криками, все бросились к выходу. Петр прижался к стене, напуганный, но заинтригованный.

– Тихо! – крикнул безумец и наставил серп на охранников: не приближайтесь. – Прошу минуту вашего внимания. Сейчас будет чудо!

Если бы Петр не видел это своими глазами, он ни за что не поверил бы – даже если бы ему рассказали об этом сто человек. Незнакомец провел рукой по страшной ране, и она исчезла. Голая шея, ни пятен крови на одежде, ничего. Проповедник закричал, вырываясь. Незнакомец его отпустил, и тот полетел со сцены, прямо на обескураженную охрану.

Люди застыли в нерешительности. Давка у входа прекратилась.

Незнакомец заметно побледнел. По-видимому, чудо отняло у него много сил. Ноги его подогнулись, он сделал несколько неверных шагов по залитой кровью сцене – отсюда кровь никуда не делась.

– Ну, чего ждете? – сказал он тихим голосом. – На колени!

Первыми приказ выполнили охранники, привыкшие к подчинению. Затем несколько женщин увлекли за собой своих мужчин и детей. Скоро все в зале стояли на коленях – за исключением Петра, который в оцепенении стоял, вжавшись в стену, и не знал, что делать.

– А, привет, Петр! Я за тобой пришел. Пойдешь со мной, – слабо улыбнулся ему спаситель со сцены и помахал рукой.

Глава 2

I

Таши глядели из окна на нарядную церковь, к которой тянулись тонкие человеческие ручейки. Женщины – в платках, мужчины – в шляпах, прикрываясь от непогоды. Мужчины галантно пропускали дам у дверей, снимали шляпы, подчиняясь древнему обычаю. Это религиозное и одновременно светское действо вызывало невольное участие: островок спокойствия в свихнувшемся мире. И здание было под стать, небольшое, но величавое, строгое, но наивное, похожее на шарики мороженого в вафельном рожке. Умели раньше строить – красиво, практично, на века. Церковь простояла невесть сколько и еще столько же простоит. Говорить о конкретном времени теперь затруднительно, поэтому прогнозы так дорого стоят. А Таши специализировались на прогнозах.

– Смотри-ка, все идут, – сказал Таш.

– Ага, – сказала Таша. – И все им ни по чем. Как думаешь, много у кого начался кризис веры, когда экран погас?

Таш прищурил глаз, делая вид, что производит расчеты.

– Ставлю на ноль целых пять десятых процента, – подытожил Таш. – Но это только ради того, чтобы поспорить. Если бы пришлось делать ставки, я бы поставил на ноль.

– Зеро, – усмехнулась Таша.

– Только вряд ли мы что с этого выручили бы. Это и так всем понятно.

– М-да, – скучно протянула Таша. – Религия у людей в крови.

– Стадное чувство.

– Опиум для народа.

– Но, надо признать, обставили они это эффектно, – сказал Таш.

– Думаешь, это подстроено? – Таша подняла бровь.

– Да. Но судя по реакции солдат – власти тут не при чем, – сказал брат. – Ну или что-то в политике сильно поменялось. Все, конечно, может быть. Только власть обычно не отличается находчивостью. Максимум, что они могут сделать, так это под каким-либо предлогом отменить выборы. Политика – то еще болото.

– Со старыми жирными жабами, – добавила Таша.

– Образно, – похвалил Таш, покосившись на сестру, – но на грани богохульства. Даже за гранью. Не забывай, теперь все наши высшие чины избраны богом.

– Скажем «Аллилуйя»! – могильным голосом произнесла Таша.

– Мыслепреступление! – Таш шутливо хлопнул Ташу правой ладонью по лицу.

– Скажем «Аминь!» – не унималась Таша.

– Дважды!.. – захохотал Таш и схватил сестру за ухо.

– Эй, это же моя рука тоже! – возмутилась Таша.

– Зато ухо только твое! – брат с силой потянул.

Таша взвизнула и щелкнула левой рукой брата по носу.

Оба рассмеялись и отошли от окна, бросив сверху вниз прощальные взгляды на богомольцев.

Квартира, в которой жили Таши, призвана была пускать пыль в глаза. Таши хорошо зарабатывали и не стеснялись тратить деньги. Возможно, так они компенсировали свой изъян. Возможно, таким странным образом проявлялось их чувство юмора. Антикварная мебель своей безвкусностью раздражала даже самих близнецов, но цена искупала все. Картины, купленные втридорога, оригиналы и самые известные копии, висели по всему второму этажу и собирали пыль, потому что близнецы не заботились об их сохранности и не очень любили убираться. Люстра, освещавшая квартиру, способна была посрамить какой-нибудь театр – жемчуг, чистейший хрусталь и некое особенно редкое стекло, – и при этом напоминала дешевую новогоднюю елку, прикрепленную к потолку.

Каждая мелочь в обстановке кричала о своей дороговизне, но картина в целом выходила абсурдная, как будто Таши обставляли квартиру с единственной целью – бессмысленно потратить деньги.

Стремление к роскоши не всегда безопасно и может привлечь нежелательный интерес. У близнецов были могущественные друзья и, что важнее, они сами активно распространяли слухи о том, что такие друзья есть. Любой злоумышленник, если ему в голову закрадывались нехорошие мысли в отношении богачей, начинал фантазировать и представлял себе настолько влиятельную поддержку, что желание связываться с близнецами отпадало само собой.

Таши проскользнули мимо зеркала в большой вычурной раме. В отражении мелькнул привычный двуглавый силуэт. Близнецы бросились на старый диван, по заверениям продавца, принадлежавший когда-то царской семье. Они его выбрали из-за золотого двуглавого орла, вышитого на спинке. Орел со временем побурел, а подушка протерлась. Интересно, сколько влиятельных задов постарались над этим?

Диван был маленький и жутко неудобный, и Таши заерзали, подыскивая удобную позу.

– Знаешь, Таша, – брат нарушил молчание, – те цифры все не дают мне покоя.

– Да ладно тебе, это просто цифры.

– А если нет? Вдруг это какое-то послание?

– Ага, на три буквы.

Таш невольно улыбнулся и продолжил:

– Вдруг подполье все-таки существует?

– А там сидит человек и пишет записки.

– Мимо, – поморщился Таш. – Интеллектуально, но местечково.

– Чем богаты, – зевнула Таша.

– Представляешь, что можно было бы сделать, если бы подполье существовало?

– И поклонялось бы микроволоновке вместо телевизора?

Таш пропустил мимо ушей саркастическое замечание сестры:

– С их помощью, с нашими деньгами, с нашим умом мы могли бы перевернуть все вверх дном!

– А зачем? Посмотри, они и так всем довольны! Ходят вон, молятся. – Таша небрежно махнула рукой в сторону окна. – Перевернуть!.. Чтобы что? Чтобы поменять экран на тостер?

– Не смешно было еще в первый раз.

– В первый раз была микроволновка.

– У тебя какие-то голодные метафоры. Ты есть что ли хочешь?

– А ты нет?

– Спрашиваешь? У нас же один желудок на двоих.

– Ну так давай наполним его.

– Давай! Сходи, приготовь нам чего-нибудь.

– Уже бегу!

Оба прыснули и рассмеялись.

– Таша, я серьезно, – по дороге к кухне Таш возобновил разговор. – Всем нужна хорошая встряска. Нам с тобой тоже. Мы и так накопили уже больше, чем сможем потратить. Нам осталось купить только самого бога. А дальше-то что? Надо жить, надо двигаться. Надо собирать мир по кусочкам.

– Давай лучше разорвем на кусочки вот это, – сказала Таш, доставая из холодильника мясной пирог.

– Нынешнюю власть все устраивает, – распалялся Таш. – Им даже удобно такое положение вещей. По факту – это новое Средневековье.

Таша безразлично чавкала в ответ.

– Когда в последний раз кто-нибудь ходил к порталам? Когда вообще кто-нибудь сверху заикался о порталах?

– Да кому нужна эта древняя рухлядь? – вяло возмутилась Таша. – Смирись, братец, это знание утрачено, и нам его никогда не восстановить.

– Если сопротивление…