Первый летальный исход

Ноябрь 1991 года. Мой первый день в Больнице Скорой Медицинской Помощи. Я, молодой и неопытный санитар, с трепетом переступил порог приёмного покоя. Ещё не зная, что этот день навсегда врежется в мою память.

Около полудня скорая помощь привезла пациента. Молодой мужчина, лет тридцати пяти, с признаками достатка и самоуверенности. На нем был малиновый пиджак, ставший символом эпохи, а на шее сверкала массивная золотая цепь. Его полное лицо выражало неподдельный страх.

«Дамы и господа, умоляю, помогите! Сердце разрывается от боли! Я не хочу умирать!» – его голос, обычно властный и уверенный, дрожал от отчаяния.

Врач скорой помощи, пожимая плечами, передал пациента дежурному врачу приёмного покоя. «Странный тип, – пробормотал он. – Жалуется на сердце, но ЭКГ чистая. Мы вкололи морфий, а он все кричит».

Мужчина метался на каталке, словно зверь в клетке, его крики эхом отдавались в коридоре. Ксения Сергеевна, опытный врач приёмного покоя, внимательно изучила плёнку ЭКГ.

«Действительно, ничего не видно, – сказала она медсестре Асе. – Ася, сделай ещё кубик морфия и нитроглицерин под язык».

Затем она обратилась к медбрату Андрею: «Андрей, вызови кардиореанимацию. Пусть посмотрят».

Через несколько минут появился реаниматолог – солидный мужчина с густой бородой. Он осмотрел пациента, послушал сердце.

«Никаких признаков патологии, – заключил он. – Но боли, говорите, сильные? Ладно, поднимем его в четвёртое кардиологическое отделение, под наблюдение».

«Но мест нет!» – воскликнула Ксения Сергеевна.

«В коридор, значит, – ответил реаниматолог. – Хотя бы на сутки».

Ася оформила историю болезни, а врач Ксения Сергеевна, вклеила в него лист осмотра врача, и мы с Андреем повезли пациента на третий этаж. В коридоре кардиологического отделения было тесно от каталок.

«Куда его?» – спросил Андрей у постовой медсестры Лизы.

«В конец коридора, к окну», – ответила она.

Мы доставили пациента на место.

«Спасибо, что поверили, – прошептал он. – Мне действительно плохо».

Вдруг его тело содрогнулось в судорогах, лицо посерело.

«Врачи! Срочно!» – закричал Андрей.

Дежурный врач подбежала к каталке. «Остановка сердца! Лиза, адреналин, атропин! Ребята, помогайте!»

Началась отчаянная борьба за жизнь. Андрей делал массаж сердца, врач проводила искусственное дыхание, я подавал лекарства. Через пять минут приехала реанимационная бригада.

«В реанимацию! Быстрее!» – скомандовал реаниматолог.

Мы неслись по коридорам, как на пожар, а врачи продолжали реанимацию. В реанимационном зале пациента окружили приборы и мониторы. Полчаса борьбы не принесли результата.

«Все, заканчиваем», – объявил заведующий.

Надежда, медсестра, начала отключать аппаратуру.

«Переложите тело на каталку, – сказала она нам. – И соберите одежду».

Мы с Андреем перенесли тело в коридор, за ширму.

«Теперь опиши одежду, – сказал Андрей. – Я помогу».

Мы сложили вещи в мешок.

«Ну что, как ты?» – спросил Андрей. – Видел раньше трупы?»

«Нет», – ответил я, чувствуя, как холодок пробегает по спине.

«Привыкай, – сказал он. – Не всех удаётся спасти».

«Что дальше?»

«Полежит здесь до ночи, потом труповозка заберёт в морг».

Мы молча вернулись в приёмный покой. Ночь обещала быть долгой.

 
Белые стены, холодный свет,
Тишина, нарушаемая лишь капельницей.
Жизнь угасает, словно свеча,
В палате, где боль и тоска вечны.
 
 
Врачи бессильны, надежды нет,
Лишь боль и страх, пронзающие душу.
Смерть приходит, словно тень,
Забирая жизнь, словно ветер уносит пыль.
 

(Из моей грешной головы)

«От абитуриента до… почти врача: как я попал в медицинскую мясорубку»

 
В халате белом, словно снег,
Я в мир медицины сделал бег.
Училище, три года – срок,
Чтоб фельдшером стать я смог.
 
 
Анатомия, латынь,
Всё это нужно, не отринь.
Фармакология, уколы,
И бинтовать, чтоб было впору.
 
 
Ночные смены, дни учёбы,
И страх, и радость, и ознобы.
Дежурства, практики, экзамены,
И пациенты, словно пламя.
 
 
Но мы прошли сквозь все преграды,
И фельдшера – вот наша награда.
Готовы мы спасать людей,
И помогать в любой беде.
 

(Из моей грешной головы)

Итак, моя медицинская карьера началась с истории. Нет, не с истории болезни, хотя и их было предостаточно. С истории здания, в котором мне предстояло грызть гранит науки, а точнее, постигать азы сестринского дела. И, как вы уже догадались, здание это было не простое, а с богатым историческим прошлым.

Представьте себе: старинный особняк, словно сошедший со страниц учебника архитектуры, с резными деревянными украшениями и аурой вековой мудрости. Когда-то, в далеком 1887 году, после разрушительного землетрясения в городе Верном (ныне Алматы), этот дом был построен на благотворительные средства для детей-сирот и неимущих горожан. Представляете, сколько поколений будущих медиков прошло через эти стены? Неудивительно, что здесь витал дух Гиппократа, смешанный с ароматом пыльных книг и, чего греха таить, хлорки.

В советское время это было обычное медицинское училище, но с обретением независимости Казахстан решил, что пора двигаться вперёд. И вот, в 1993 году, училище превратилось в первый в республике медицинский колледж. С этого момента началось мое увлекательное путешествие в мир медицины.

Первые годы независимости были временем перемен и возможностей. Мы, студенты, словно первопроходцы, осваивали новые программы, знакомились с зарубежным опытом. Колледж заключил партнёрские соглашения с учебными заведениями из США и Израиля. К нам приезжали иностранные преподаватели, а наши, в свою очередь, ездили на стажировки за границу.

Помню, как однажды к нам приехала делегация из американского университета. Они ходили по коридорам, заглядывали в аудитории, а мы, студенты, старались выглядеть как можно более умными и компетентными. Особенно запомнился один профессор, который с серьёзным видом изучал анатомический плакат с изображением скелета. Он долго всматривался в кости, а потом вдруг спросил: «А где у него кнопка выключения?» Мы, конечно, не растерялись и ответили, что у скелетов, к сожалению, такой функции нет.

В 1995 году мы впервые выпустили специализированных медсестёр вместо фельдшеров и акушерок. Это было знаменательное событие! На выпускной вечер приехали гости из разных стран, и все были в восторге от наших успехов. Мы чувствовали себя настоящими звёздами (до поры до времени, вскоре этих звёзд, один из тупых чиновников превратил в пыль)! И только в 2019—20 году появились первые «Прикладные бакалавры сестринского дела». Это то, о чем мы мечтали ещё в 1995 году.

Конечно, не все было гладко. Были и трудности, и забавные случаи. Помню, как однажды на практическом занятии по хирургии один студент, пытаясь наложить шов на муляж, случайно пришил его к своему халату. Пришлось вызывать «скорую помощь» для муляжа!

Но, несмотря на все трудности, мы учились, развивались и становились настоящими профессионалами. И все это благодаря нашему замечательному колледжу, его преподавателям и, конечно же, его богатой истории

Итак, начнём, или история о мом медицинском старте: как я выжил в училище и почти не сошёл с ума.

Итак, моё погружение в мир медицины началось в эпоху, когда страна, как гигантский корабль, шла ко дну, а мы, её пассажиры, пытались удержаться на плаву. Советский Союз, страна победившего социализма, трещал по швам, но детство наше было счастливым, без интернета и гаджетов. Мы играли во дворах, пекли картошку на углях, поливали воду из колонок на улице, и самым страшным кошмаром было не сдать нормативы ГТО или не вступить в комсомол.

Но даже в этом раю были свои подводные камни. Октябрята, пионеры, комсомольцы – без этих атрибутов светлое будущее было под большим вопросом. А если ещё и крестик на шее обнаружится, то пиши пропало. Но, как говорится, не будем о грустном.

Любовь к медицине проснулась во мне рано. Я лечил голубей с запутанными лапками, накладывал шины на сломанные крылья канареек, и даже проводил «операции» по удалению косточек из вишен, проглоченных соседским котом. Мечтал стать ветеринаром, но суровая реальность в виде обязательного распределения в колхоз охладила мой пыл. Крутить коровам хвосты – это, конечно, благородно, но не для городского мальчишки.

Зато я с упоением читал медицинские журналы, собирал вырезки и играл в «скорую помощь». Мой дядя, муж двоюродной сестры, которые жили в соседнем подъезде, был водителем «скорой помощи», был моим кумиром. Когда он приезжал на обед, я, как заворожённый, крутился вокруг машины и, сидя в салоне скорой, представлял себя фельдшером. Пять минут езды до трассы – это был мой личный космос.

Советское образование было, конечно, мощным, но не без изъянов. Я, например, был прогульщиком со стажем. Но если предмет меня увлекал, я грыз гранит науки с удвоенной силой. Анатомия, физиология, зоология – эти науки я знал лучше, чем таблицу умножения.

Однажды на уроке химии я сделал контрольную, и весь класс начал её списывать. Мою тетрадь сдали последней, и учительница, махнув рукой, сказала: «Опять списал! Пусть кто-нибудь другой проверит». Я молча разорвал тетрадь и ушёл с уроков химии на два года. На выпускном экзамене учительница была в шоке, увидев меня. «Ты зачем пришёл? – спросила она. – Никто, кроме тебя из 2-х 11 выпускных классов, химию сдавать не хочет», ты один, как «белая ворона» сдаёшь экзамен по химии. Я ответил на все экзаменационные вопросы предмета (которые были в билете и которых там не было) так, что у неё глаза на лоб полезли. «Ты знаешь химию! – воскликнула она. – Почему же ты не ходил на уроки?» Я промолчал.

В конце 80-х – начале 90-х, когда страна катилась в пропасть, я скупал медицинскую литературу. «Медицина», «Медицинская книга» – эти магазины были для меня как Мекка. А сериал «Служба спасения 911» стал моим учебником по экстренной медицине.

Я копил и откладывал деньги, которые мне давали на мороженное, еду в школе или сдачу, которая оставалась после покупок продуктов. На эти деньги я покупал книги и учебники по медицине (в то время они стоили очень недорого и были доступны, не то, как сейчас цены на учебники просто космос). Чтение этих книг – это был мой рай.

Родители мои, простые работяги, пахали с утра до ночи, чтобы нас прокормить. Отец, водитель автобуса, вставал в четыре утра, а мать работала на автопарке начальником контрольно-ревизорской службы. Они болели, уставали, но никогда не жаловались. Однажды отец сказал мне: «Сынок, мы сделали всё, что могли. Помогли твоей сестре и брату выучиться, найти работу, поддерживали их материально, сыграли им свадьбу и обустроили их дома. А тебе помочь в этом мы не можем, я инвалид, мать на пенсии и средств, сам понимаешь, нет. Мы не можем помочь тебе с обучением и работой. Теперь ты сам».

И я пошёл работать в «скорую», а потом поступил в медучилище. Учиться мне было легко, ведь я уже знал программу наизусть. На уроках я отвлекался, но мог повторить лекцию слово в слово, а порой даже начинал рассказывать материал, который они ещё не успели рассказать. Преподаватели меня любили и ненавидели одновременно. Однокурсники меня обожали только за то, что я всегда мог прийти им на помощь, а порой помочь им с ответами или за то, что меня преподаватели всегда спрашивали самые сложные темы и задавали мне трудные вопросы.

Было много забавных случаев. Однажды мы с моим сокурсником Данилом, из соседней группы, перепутали пациентов. Нас постоянно все путали. И нам от этого было весело и прикольно. Нас даже умудрились перепутать на распределении, но это другая история.

Практика в больнице была суровой школой жизни. Мы видели и боль, и страдания, и смерть. Но это закалило нас, делало настоящими медиками. Особенно запомнилась практика в хосписе. Там мы ухаживали за безнадёжно больными, дарили им тепло и заботу.

Акушерство и гинекология – это отдельная песня. Преподавательница хотела сделать из меня второго Максимовича-Амбодика. Я принимал роды, накладывал швы, и даже сцеживал молоко и присутствовал на операциях (тогда это было обычным делом).

Психиатрия – это вообще отдельный мир. Преподаватель, кандидат медицинских наук, был настоящим артистом. Он имитировал пациентов так, что мы не могли отличить его от сумасшедшего. «Нет психиатрии без психологии», – говорил он.

На гос практике в роддоме мне доверяли сложные манипуляции. Я специально выбрал обсервационное отделение, это то отделение, которое имело свои собственные приёмный покой, боксы, род зал, операционные залы и собственное реанимационное отделение. Или проще говоря свое мини Государство в Государстве. На скорой заведующий подстанции сажал меня одного в машину скорой и отправлял на вызовы. Говорил, что я готов и всё смогу, а самое главное, что он и все сотрудники скорой мне доверяют и верят в мои знания и то, каким я грамотным и профессиональным специалистом показал себя. И всё это несмотря на то, что у меня не было диплома и большого опыта. Но выхода не было: свободные бригады без медика и огромный поток вызовов, и огромные задержки. И вот моя мечта сбылась – я работаю на скорой помощи фельдшером.

И вот настал момент истины – госэкзамены. Я сдал их на отлично и получил красный диплом. Но вместо того, чтобы идти учиться на 4-й курс (прикладной бакалавриат), я рванул на «любимую скорую». Моя мечта сбылась!

Работа на «скорой» – это адский труд. Длинные смены, мизерная зарплата, пьяные пациенты, агрессивные родственники. Но когда ты видишь, как человек, которого ты только что спас, открывает глаза, – это стоит всех мучений.

Однажды ночью мы приехали на вызов к пожилой женщине. У неё был сердечный приступ. Мы сделали ЭКГ, ввели лекарства, и ей стало лучше. Она посмотрела на нас и сказала: «Спасибо, сынки. Вы мне жизнь спасли». И в этот момент я понял, что не зря выбрал эту профессию.

«Цена сочувствия: о том, как работать с болью и не сломаться»

 
Белый халат, и сердце бьётся часто,
Студент и санитар, судьба сплелась.
В приёмном покое, где боль не угасает,
Учусь сочувствию, чтобы не сломаться.
 
 
Реанимация, где жизнь висит на нити,
Где каждый вздох – борьба, надежды свет.
Цена сочувствия – нелёгкая наука,
Но я иду вперёд, сквозь мрак и боль.
 

(Из моей грешной головы)

«Приёмный покой, или моя первая любовь (и спирт в чайнике), и гастрономический рай»

Уже через неделю я освоился в приёмном покое терапии, словно рыба в воде. Мне нравилось помогать медсёстрам и врачам, все было так ново и интересно. Это как попасть в закулисье театра, где каждый день – новая драма, а ты – и зритель, и участник.

Коллектив тоже, кажется, принял меня в свои ряды. На одном из первых мероприятий, не помню, что мы праздновали, мне попытались налить в стакан 70% медицинский спирт. «Нет, я не готов», – ответил я, честно признавшись, что вообще не пью спиртного. «Это не проблема», – улыбнулась сестра-хозяйка Валентина Максимовна, – «У меня для начала есть красное домашнее вино». И, знаете, она была права. Уже через пару месяцев я спокойно мог пить спирт, разбавляя его в заварном чайнике заваркой. Получалось что-то вроде «чая с особым ароматом», и никто не догадывался. Кстати, знаете ли вы, что медицинский спирт, в отличие от пищевого, проходит более тщательную очистку? Он практически не содержит сивушных масел, которые вызывают похмелье. Так что, если бы не крепость, пить его было бы даже полезно! (Шутка, конечно). Но вскоре главная медсестра больницы Марго, пронюхала об этом и стала вносить в спирт свою рецептуру (точнее окрашивала ее зелёнкой, чтоб если кто и выпьет, то тут же будет пойман с поличным).

С медбратом Андреем мы быстро подружились. Он стал для меня не просто другом, а настоящим наставником. Правда, у него была одна страсть – любовь к прекрасному полу. Какое-то время я даже завидовал его любовным похождениям. Ночные визиты дам сердца на склад, где они проводили время до утра, были, мягко говоря, запоминающимися. Порой мне приходилось прерывать их романтические встречи, когда привозили очередного пациента. Представляете, каково это – стучать в дверь склада с криком: «Андрей, у нас тут инфаркт, а ты тут…».

Сестра хозяйка Валентина Максимовна, милая полноватая женщина в очках, сразу же прониклась ко мне симпатией. В итоге у меня всегда были чистые, выглаженные и накрахмаленные халаты. Она угощала меня пирогами и булочками, относилась ко мне как к сыну. Знаете, в медицине есть такое понятие, как «синдром материнской заботы». Это когда старшие коллеги берут под крыло молодых специалистов, опекая их и помогая им освоиться. Валентина Максимовна была ярким примером этого синдрома.

Уборкой отделения я не занимался, эту работу выполняла моя напарница. Так как я был «мальчик», мне доставалась вся работа с поступившими в приёмный покой больными, а также помощь в обследовании и санитарная обработка больных. А уборка, как «женское дело», оставалась за моей коллегой. Гендерные стереотипы в действии, так сказать.

Мне нравилось снимать ЭКГ, и ещё больше – относить их в отделение функциональной диагностики к врачу-кардиологу. Там я познакомился с тремя замечательными специалистами. Григорий, мужчина лет 40, постоянно шутил и рассказывал интересные истории. Он быстро и точно расшифровывал ЭКГ, попутно обучая меня основам кардиологии. Он делился со мной редкими и интересными случаями, показывая, как выглядит та или иная патология на ленте ЭКГ. Знаете ли вы, что ЭКГ – это графическое отображение электрической активности сердца? Оно позволяет выявить нарушения ритма, ишемию, инфаркт и другие заболевания.