Цитаты из книги «Ещё раз Базаров»

не стану и пробовать, я презираю все, что меня окружает, и не стану скрывать моего презрения

Люди настоящего не мечутся, ничего не ищут, не подаются ни на какие компромиссы и ни на что не надеятся. Они так же бессильны, как и Рудины, но они сознали свое бессилие.

Общество к ним глухо и неумолимо. Они не умеют ужиться с его условиями, ни один из них не дослужился до начальников отделени

Усталые, скучающие люди заменяются людьми, стремящимися к делу, жизнь бракует обоих, как негодных и неполных

Грубое выражение этой иронии, беспричинная и бесцельная резкость в обращении относятся к внешнему цинизму.

свои полупрезрительные и полупокровительные отношения к тем, которые его ненавидят, и к тем, которые слушаются

Удовлетворить Базарова могла бы только целая вечность постоянно расширяющейся деятельности и постоянно увеличивающегося наслаждения[2].

Темная семилетняя ночь пала на Россию, и в ней-то сложился, развился и окреп в русском уме тот склад мыслей, тот прием мышления, который назвали нигилизмом.

Нигилизм (повторяю сказанное недавно в «Колоколе») – это логика без стриктуры[11], это наука без догматов, это безусловная покорность опыту и безропотное принятие всех последствий, какие бы они ни были, если они вытекают из наблюдения, требуются разумом. Нигилизм не превращает что-нибудь в ничего, а раскрывает, что ничего, принимаемое за что-нибудь, – оптический обман и что всякая истина, как бы она ни перечила фантастическим представлениям, – здоровее их и во всяком случае обязательна.

Мы от декабристов получили в наследство возбужденное чувство человеческого достоинства, стремление к независимости, ненависть к рабству, уважение к Западу и революции, веру в возможность переворота в России, страстное желание участвовать в нем, юность и непочатость сил. Все это переработалось, стало иным, но основы целы. Что же наше поколение завещало новому? Нигилизм. Вспомним немного, как было дело. Около сороковых годов жизнь, из-под туго придавленных клапанов, стала сильнее прорываться. Во всей России прошла едва уловимая перемена, та перемена, по которой врач замечает прежде отчета и пониманья, что в болезни есть поворот к лучшему, что силы очень слабы, но будто поднялись – другой тон. Где-то внутри, в нравственно-микроскопическом мире, повеял иной воз