2

Дзинь, дзинь, дзинь.

Я проснулся в своей квартире от телефонного звонка, сел на кровать. Телефон разрывался, но у меня не было сил, чтобы броситься к трубке. Голова ужасно болела от похмелья. Я уснул пьяный и даже не потрудился раздеться. Так и остался в черных штанах со стрелками и в белой майке, которая уже стала желтой. Даже не снял подтяжки, хотя я бы и не смог их расстегнуть. Не помню конец вечера, но думаю, что я, как обычно бухал в одиночестве и отрубился. Телефон перестал звонить.

Я посмотрел на свое скромное жилище, которое находилось в упадке без женской руки. Светлые обои в цветочек пожелтели и отклеились во многих местах. Мебели было мало, но и та, что была, уже не могла называться мебелью, скорее хламом. Стеклянная дверца деревянного шкафа с книгами была разбита, и повсюду валялись осколки на ковре, сами же книги выпали из шкафа и были наполовину разорваны.

– Кто-то вчера буянил…

Комод, стоявший возле кровати был разбит и перевернут вверх ножками. Валялись доски.

– …Не вчера – всегда…

На полу валялась моя одежда, трусы, носки. Все грязное.

А еще в комнате было полно пустых бутылок от алкоголя разных мастей, все пустые. Заменить зависимость от морфия алкоголем – не лучшая идея, но пока я справлялся с этой задачей. Отказ от морфия – это болезненная операция, а алкоголь – это анестезия.

Лежала на ковре и пепельница доверху заполненная бычками от сигарет. Но это не важно, ведь кто-то стал бросать бычки прямо на ковер, не боясь пожара. Страшно захотелось курить.

По телевизору, который я видимо так и не отключил с вечера, выступал Горбачев:

– Прежде всего хотелось бы отметить важность и масштабность перемен…

Я полез в карман и достал пачку Чапмана, вытащил сигарету и положил в рот, достал зажигалку и закурил… Желудок был недоволен таким исходом событий, и я выронив сигарету, побежал к унитазу. Обхватил его обеими руками. Желудок сократился несколько раз и успокоился, больше ничего, ведь он был пуст еще с вечера. В унитазе лежало несвежее говно, которое ужасно воняло и собрало уже порядочное количество мух. От этого запаха желудок стал вновь сокращаться.

– Ладно, нужно привести себя в порядок…

Я поднялся и нажал на сливной бачок. Подошел к умывальнику и вымыл руки. Поднял глаза и посмотрел в зеркало. Из зеркала на меня смотрел уставший, немолодой мужчина, с острыми чертами лица, длинным прямым носом и красивыми голубыми глазами.

– Хорош, подлец…

Под глазами были черные круги, засаленная челка ровно спадала на лоб, как у ботаника в школе, которого всегда бьют хулиганы после уроков.

– Нет, так не пойдет…

Я взял гребешок, подставил его под струю воды, а затем зачесал темные волосы назад.

– Вот так гораздо лучше… Прямо – «Крестный отец».

Над тонкими губами, на подбородке и на щеках была недельная щетина. Я почесал ее ногтями и принял решение побриться. Взял с полки бритвенный станок с опасным лезвием. Лезвие было тупое и я его заменил. Взял новое, острое лезвие и замер. Я смотрел на лезвие. Рука с лезвием медленно стала приближаться к кисти. Может быть закончить все сейчас? Я почувствовал прохладу от лезвия на запястье.

– Еще рано, старичок, потерпи еще немного…

Я вставил лезвие в бритвенный станок, выдавил пену для бритья на руку и размазал по лицу. Поднес бритву к щеке, рука заметно дрожала… Я сделал движение… По руке потекла кровь, ручеек по кисти, к локтю и капли – в умывальник.

– Все, нахуй бриться…

Я отшвырнул бритву в сторону, наклонился к умывальнику и смыл пену.

Выпрямился и увидел в зеркале, что заляпал майку кровью. На щеке кровоточил порез. Кроме того, я увидел синяки на изгибе локтя. От постоянных инъекций вены начинали воспаляться.

– Нужно что-то поесть, иначе я умру прям здесь…

Я отправился на кухню. На столе было пусто, в углу валялся поломанный табурет. В раковине возвышалась гора посуды и мухи летали над ней, как маленькие коршуны над падалью. Запах был соответствующий. Я открыл холодильник и ничего там не обнаружил, кроме мертвого таракана, лежащего лапками кверху.

– Когда тебе плохо, подумай, что кому-то может быть еще хуже…

Есть расхотелось и я решил сделать еще одну попытку покурить. Желудок успокоился. Я вернулся в комнату, достал новую сигарету и закурил. Я закашлялся и на этот раз стали возмущаться легкие. Кашель долго не прекращался. Я закрывал рот рукой, а когда все кончилось, то обнаружил, что ладонь в крови.

– Черт, это не хорошо…

Сигарета выпала изо рта.

– Это очень не хорошо…

Я почувствовал, что нарастающий страх завладевает моим сознанием. Я почувствовал, что я снова срываюсь. Я понял, что я сорвался.

– Все, нахуй это дерьмо…

Я услышал звонок в дверь, но в этот момент мне было все равно и я решил, что есть дела поважнее.

Я искал шприц и ампулу с морфием, я готовил дозу.

– Долго же ты держался, старичок…

Мне вспомнился мой первый раз, когда я попробовал. Мне тогда было всего девятнадцать. В то время я находился на срочной службе и меня отправили в Афган, как пушечное мясо. Тогда я мало чего понимал и держал оружие в руках только на учениях. В первом же бою пуля ранила мне в руку и меня направили в госпиталь. Ранение было несерьезное, но шрам все же остался. И я мучился от боли, я не мог спать по ночам. Я старался не стонать, чтобы не разбудить остальных парней, но это не всегда мне удавалось. Потом я увидел этого чудака, не помню как его звали, Ванька-встанька что ли? Погоняло такое. У этого парня вообще не было ног ниже колена. Наступил на мину. Но что меня поразило, так это то, что на его лице всегда была улыбка и сам он излучал ауру счастья, которую ощущали все вокруг. И вот я его спросил:

– Ванька, что за дела? Меня всего лишь пуля задела. Всего лишь чиркнула по плечу, а я готов на стенку лезть от боли, мне стыдно плакать из-за такого пустяка, но я, блядь, каждую ночь тихонько в подушку плачу, чтобы пацаны, не дай Бог, не услышали, и не проснулись, а у тебя, блядь… Ванька… ног нет. Ты че лыбу давишь?..

– Это морфий, мне его колят… Могу и тебе достать, брат…

И после этого мы каждый день катались с ним по госпиталю. Я катал его на инвалидной коляске. Гоняли, как гонщики формулы 1. Славные были времена, хотя тогда я и не понимал, к чему это может привести, к каким последствиям. В то время хотелось только одного – чтобы боль ушла. Теперь же хочется только одного – чтобы страх ушел.

В дверь не переставая звонили, и стучали кулаком, но я уже затягивал резинку на руке повыше локтя, держась за один конц рукой, а за другой зубами. Руки дрожали, но я старался быть аккуратным.

Вдруг я услышал треск дерева и хлопок. Кто-то выбил дверь? В комнату вошел человек с пузиком и в костюме. Он был похож на депутата:

– Владимир Могила?

– Да, это я. Вас не затруднит подождать за дверью? Я сейчас к вам подойду.

Он подошел, выхватил шприц и воткнул мне в бедро, выдавил содержимое. Было больно и обидно. Инъекция внутримышечно – это переводняк. В любом случае, морфий стал действовать, хоть и в сто раз слабее.

– Одевайся, наркоман долбаный.

Он помог мне встать, я надел туфли в коридоре.

– Возьми пальто, на улице прохладно.

–тКакая забота…

Мы вышли из квартиры и стали спускаться по лестнице вниз. А жил я на пятом этаже.

Я знаю, что такое отношение к себе нельзя допускать, ни в коем разе. Кроме того – это может быть опасно. Да и если кто-то врывается в дом, то это уже повод для того, чтобы вызвать полицию или попытаться бежать. Но времена уже не те, что раньше. Если кто-то хочет тебя убить, то он это сделает.

На четвертом этаже бабушка поднимала тяжелые пакеты с продовольствием.

– Вам помочь? – спросил я.

– Да, будьте добры, помогите мне.

– Бог поможет, когда встретишься с ним, бабка! – сказал мужик в костюме.

Если к тебе врываются в дом дюжина мордоворотов в спортивных костюмах, значит – это бандиты, им нужен или ты, или твои богатства. Если второе, то лучше всего, просто выйти в дверь и уйти, никто тебя держать не будет. Если первое, то лучше всего, просто выйти в окно, никто тебя держать не будет.

На третьем этаже какой-то дед медленно спускался с мусорным ведром вниз по лестнице.

– Вы не пропустите нас? Будьте добры, – сказал я.

Дед остановился и стал медленно поворачиваться в нашу сторону.

– Чево? Я не слышу.

– Пропусти, пердун старый! – крикнул мужчина в костюме ему прямо в ухо.

–тЧево?! Я не слышу!– закричал дед.

Мужчина его толкнул и тот упал, выронив ведро. При этом все вышло так неловко, что мужчина в костюме сам вступил ногой прямо в мусорное ведро.

Наступили бандитские времена, и если кто-то врывается к тебе в дом и чего-то от тебя хочет, то лучше не перечить.

На втором этаже девочка заводила домой свою собачку после прогулки. Собачка обнюхала мою ногу, когда я остановился.

– Пойдем, чего встал?! – скомандовал мужчина в костюме.

Собачка стала на него рычать.

– Он понюхает и все, – сказала девочка.

– Хорошо, пусть понюхает, – сказал мужчина в костюме, – люблю собак.

Собачка понюхала его ногу, ту, которая только что была в мусорном ведре. Я понял, что это был пес потому, что он поднял ногу и нассал на туфлю мужчине в костюме.

А если кто-то врывается в твой дом в одиночку, да еще предварительно звонит по телефону, потом долго звонит в дверь, только после этого выламывает ее, а затем уточняет твое имя…

На первом этаже какая-то парочка зажималась, прижавшись к стенке. Это был неприличный французский поцелуй, где много слюны и языка. Взрослые предпочитают более утонченные поцелуи.

…То значит здесь пахнет деньгами.

Мне хотят предложить какое-то дело, дело настолько хорошо оплачивается, что заранее покрывает жестокое обращение ко мне.

Мы вышли на улицу и пошли к припаркованному рядом с подъездом черному, шестисотому мерседесу. На улице собралась толпа зевак, и растолкав толпу, мы увидели труп лежащий на асфальте. Видимо – самоубийца. Выпрыгнул из окна. Его череп раскололся, как арбуз. Такие случай становятся повседневностью. Перестройка во всей красе. Мы прошли мимо тела к автомобилю.

3

Я сидел на пассажирском сиденье, рядом с креслом водителя. Мужчина в костюме сказал подождать, а сам прошел к багажнику и в зеркало заднего вида я увидел, что он достал из багажника металлический чемодан. Мужчина в костюме вернулся ко мне, открыл дверцу водителя и сел за руль. В руках он держал чемодан.

– Так что за дело вы мне предлагаете? – нарушил я молчание.

Мужчина в костюме явно был удивлен:

– Но как вы догадались?

– У меня уже не осталось сомнений в этом, а в руках у вас, судя по всему, аванс.

– Вы действительно лучший следователь в Советском Союзе. Вот только вы ошиблись, в чемодане не аванс, а полная оплата ваших услуг.

– Если вы не заметили, то Советский Союз уже распался, а я теперь не следователь, а безработный.

Мужчина в костюме проигнорировал мое замечание и передал чемодан мне. Вернее он просто плюхнул мне его на колени:

– Откройте.

Я клацнул защелками и открыл… Кейс был наполнен деньгами, стодолларовыми купюрами, аккуратно сложенными стопочками и перетянутыми резинками.

– Здесь десять тысяч долларов.

– Я думал миллион.

Я пошутил, но мужчина в костюме очень засмущался и заговорил, оправдываясь:

– Да, я знаю, я мудак, за это расследование я должен был бы заплатить вам миллион долларов. И миллиона было бы мало. Здесь дело не в деньгах. Какой же я меркантильный мудак…

– Ну полно вам, я просто пошутил. Десять тысяч долларов – это очень большие деньги. Особенно в такое время, когда у большинства населения России не найдется и одной купюры, подобной тем, что лежат в этом чемодане.

Но мужчина в костюме казалось не услышал моих ободряющих речей:

– Обещаю, что я заплачу вам в сто раз больше, если вы найдете того, кто «это» сделал.

Он повернул ключ в замке зажигания, завел машину, снял с ручника, поставил на первую передачу и нажал на газ.

Мы тронулись.

– Но я ведь еще не согласился…

Мужчина в костюме вновь меня не услышал, видно он привык общаться с подчиненными и для всех вокруг было важно только то, что говорит он сам:

– Да, Советский Союз распался, и да, вы безработный, но я видел вашу характеристику…

– Где вы достали мою характеристику, позвольте узнать?

– За двадцать лет ни одного нераскрытого дела. Больше сотни преступлений на бытовой почве, убийств, изнасилований, несколько маньяков, и несколько серьезных расследований…

– Боюсь, что половина – несправедливо осужденные. Мне нужно было поднимать статистику, закрывать дела и сдавать отчеты, чтобы получать премию.

– Мне лучше это не рассказывай, за такие слова я тебя на перо посажу…

– Прошу прощения, а вы авторитет?

– Да какой я авторитет? – мужчина в костюме хитро улыбнулся и глянул мне в глаза, – я так – бродяга. Меня зовут – Виктор, но мое погоняло – Молоток.

– Молоток…

– Слышал обо мне?

– Да, вы мне сегодня приснились. Приятно познакомиться. Вова.

Он рассмеялся:

– Я знаю, я все о тебе знаю.

Он протянул руку и я ее пожал.

– Будем знакомы, Молоток.

– Меня так только враги и мусора называют. У меня красивое имя – Виктор. Означает – победитель. А я и есть – победитель. Я всегда добиваюсь своего…

Я посмотрел на Виктора. Он одет в дорогой черный костюм с белоснежной рубашкой, расстегнутой на воротнике. Пиджак не засстегнут. Рубашка натянута на пузике и кажется, что пуговицы вот-вот оторвутся. От Виктора пахнет дорогим мужским парфюмом, который, смешиваясь с запахом пота создает неприятный, резкий запах, отвратительный букет ароматов.

Он аккуратно подстрижен. Такие люди посещают парикмахерскую, наверно, каждый день, а может быть, даже содержат личного парикмахера. Но вот выбор прически говорит об ужасном вкусе. Виски аккуратно выбриты с помощью машинки и на лоб падает маленькая прямая челка, идеально ровная, на ней видны следы от гребешка. Такая челка не подходит никому, она визуально уменьшает лоб, который и так у Виктора не обладает выдающимися размерами. Маленькие, свинячьи глазки очень узко посажены. Виктор же, еще при этом, их вечно щурит. Возможно он думает, что так становится похож на Клинта Иствуда, но это не так. Цвет глаз – карий.

Маленький курносый нос посажен слишком высоко и вздернут так сильно, что я могу наблюдать содержимое его ноздрей. Похож на свинячье хрюкало, как у Пятачка.

Полные щеки обвисли от возраста. Подбородок настолько мал, что его трудно разглядеть в профиль из-за пухлых щек.

Виктор по праву может называть себя достойным обладателем второго подбородка, который трясется в такт движения автомобиля.

Толстые губы вечно влажные от привычки облизывать их.

Виктор гладко выбрит, но зачем он оставил отвратительную, аккуратную бородку-эспаньолку? Эта бородка совершенно не подходит такому типу лица, как у него.

Все это невежество дополняется непрерывно потеющей кожей на лице. Я могу наблюдать, как капли пота скатываются по лицу, как ручьи. И Виктор непрерывно вытирается сложенным платком.

Молоток протянул мне карточку и я заметил, что природа наделила его

удивительно короткими, пухлыми пальчиками, на которых надеты огромные перстни.

– Вот, пока не забыл, моя визитка, – сказал он.

– Виктор, расскажите, что произошло.

– Я рад, что вы наконец-то начали собирать показания. Я не хотел торопить вас, чтобы вы ничего не упустили…

– Ближе к делу.

Виктор засунул руку во внутренний карман пиджака и достал конверт. Протянул его мне.

Я внимательно осмотрел конверт. Обыкновенный конверт, которые продаются на почте. Необыкновенными можно назвать только две вещи. Первая: конверт из идеально-белой, чистой бумаги. Вторая: на конверте отсутствовали адрес отправителя и адрес получателя. Боле того, на конверте вообще не было никаких надписей, никаких штампов, вообще ничего. Просто белоснежный конверт. Изгиб конверта не заклеен, не запечатан, а просто аккуратно открыт, так же аккуратно и без клея он был закрыт отправителем.

Я вытер потную ладошку и сальные пальцы о свои штаны, и сухими руками медленно достал письмо – маленький лист бумаги формата А6. Бумага такая же ровная и белоснежная, как и конверт. Почерк в стиле – готическая каллиграфия. То есть – множество колец, кругов и вензелей в исполнении букв. Заглавные буквы я бы назвал – по истине произведением искусства. Текст письма написан от руки – черной, шариковой ручкой… Нет, не шариковой… Гелевой? Нет, утолщение чернил во многих местах говорит о… Чернилах? Да, текст написан чернилами и пером:

«Приветствую тебя, Виктор, мой верный слуга!

Настало время заплатить долг.

Дитя мое!

Улица Булгакова. Дом 66. Квартира 6.

P.S:

Не входи, побереги душевное здоровье.»

Письмо не подписано, разве что подписью можно считать – маленький кружочек со звездочкой внутри. Да – это пентаграмма.

Я заглянул в конверт, внутри еще была прядь светлых волос.

Мне было достаточно того, что я увидел, я аккуратно сложил все в конверт и протянул его обратно Виктору. Но тот отмахнулся рукой и лицо его исказилось в гримасе ужаса.

– Нет, оставь себе, это может помочь следствию!

– Пропала ваша жена?.. Нет – дочь.

– Все верно – Настя, вчера не вернулась из школы. Утром я получил это письмо.

– Вы были по этому адресу?

– Нет. Я боюсь самого худшего.

– Вы с ума сошли?! Она еще может быть жива! Немедленно едем туда!

– Мы и так едем туда!

– Вы должны были немедленно ехать туда, как только получили это письмо! Вы что, идиот? Или вам ваша дочь не дорога?!

– Заткнись, мусор ебаный! Моя дочь мертва! Я это знаю, чувствую всеми внутренностями, что она МЕР-ТВА! Ясно тебе?! В письме – черным по белому!..

– Остановите машину, я больше не работаю в милиции, не работаю в полиции, и вообще я больше не работаю, и работать не буду, особенно с вами…

Виктор тут же остановился на обочине рядом со знаком «остановка запрещена».

Я кинул чемодан ему на колени и открыл дверь. Виктор схватил меня за руку и стал говорить спокойно и жалостливо: