Горожане благоразумны, если нет войны, голода и черного мора. Горожане богатеют на торговле и ремеслах. Ничего иного им не надо, ничто другое их не интересует… И штрафа они боятся, пожалуй, сильнее, чем порки.

И все же Барини не подошел к оставленной молнией отметине. Лет пятнадцать, даже десять назад – подошел бы непременно и вынул бы из песка сплавленный кусок мутного кварца, еще горячий, и отвез бы его в Марбакау. Отдал бы Тахти, пусть бы тот поломал умную свою голову… Или учредил бы музей феноменов натуры – редкие самородки, чучела диковинных рыб и гадов, уроды там всякие в банках…

Сейчас князь делал вид, что его нисколько не интересует такое заурядное явление, как близкий удар молнии.

Басовитый рокот внезапно перекрыл ворчание тучи. Кто-то вскрикнул. Кто-то упал лицом в песок. По синему очистившемуся небу летел огненный сгусток, и тянулся за ним хвост из огня и дыма. Солдаты и слуги завопили сразу в несколько ртов. Двое или трое с воем побежали к валунам – прятаться. Многие попадали ничком. Один лишь капрал Думба, здоровенный детина, лишенный не только страха, но и малейшего намека на воображение, сорвал со спины арбалет и, припав на колено, выцеливал огненное чудо – то ли сказочного дракона, то ли и впрямь самого дьявола.

Барини остался стоять, скрестив на мощной груди толстые руки, и молча смотрел, как огненный сгусток чертит небо. Его мясистое лицо осталось бесстрастным. Рокот перешел в невыносимый рев. Думба пустил стрелу и, поняв, что промазал, вновь потянул рычагом тетиву. Грохочущий ком огня прочертил небо и скрылся за туманными горами на северо-востоке. В небе остался лишь грязно-бурый дымный след. Медленно расширяясь и искривляясь, он поплыл на юг вслед уходящей туче.

«Ну вот, – подумал князь, вспомнив разговор с начальником охраны, – накаркал».

А вслух сказал Крегору, уговорами и пинками поднимавшему с песка робких духом:

– Поторопи их. Время дорого.

Крегор напустился на медлительных. Скорее, бездельники! Шевелитесь, дармоеды! Князь милостив, но ждать ой как не любит. Живо собирайтесь, отродье висельников! Веселее, ребятушки, дети мои! Чего испугались? Где твоя каска? Унесло? Почему не нашел? Вычту из жалованья в двойном размере, так и знай. Не напасешься на вас, разгильдяев… Эй, Думба, подбодри-ка их! Живее!

Кое-кого Думбе пришлось подбодрить зуботычиной. Капрала гвардейцы, конечно, ненавидели – да и в какой армии солдаты любят капралов? – и боялись его, а теперь станут бояться еще больше. Начнут шептаться: «Слыхал уже? Он пустил стрелу в самого дьявола! Вот отчаянный!» И будут с ужасом и восхищением цокать языками, и обязательно выдумают новые подробности, да такие, что в Империи человек двадцать написали бы доносы на бедного Думбу и предстал бы он в самом скором времени перед церковными дознавателями – на коленях, со скрученными за спиной руками… Откуда им знать, с усмешкой подумал Барини, что дьявол не летает по небу с дымом и грохотом. Дьявол рассекает воздух либо со слабым шелестящим свистом, либо вообще бесшумно. Не любит он сверхзвука, да и нужды в нем не видит…

Барини сам вскарабкался в седло, юный оруженосец лишь подержал стремя. С каждым годом князь становился дороднее. Он и сам знал, что в боевом панцире уже вряд ли сумел бы сесть на коня без посторонней помощи. Зато по-прежнему мог остановить, ухватившись за колесо, запряженную четверкой лошадей карету, мчащуюся во всеь опор, и без помощи колена, одними руками в грубых рукавицах ломал палаш имперского рейтара. Гнул и разгибал кочерги, сворачивал трубочкой имперский золотой, пробивал ударом кулака доски в четыре пальца толщиной… Удивлял, словом. А множество молодых дураков – восхищал. И отбирал лучших, и заботился о них, и вел их на противника, и они творили чудеса…

А лучших из лучших – возвышал. Малограмотному, зато отличившемуся в походе бывшему пекарю, сапожнику, трактирному слуге, подмастерью мог пожаловать дворянство и назначить на командную должность в обход титулованной знати. Смягчил телесные наказания для солдат. Смертную казнь за мародерство, трусость и дезертирство, впрочем, оставил…

И войско боготворило князя Барини, первого после четырехсот лет имперского ига властителя независимого Унгана. Но с ревом пронесшийся по небу извечный враг рода человеческого – это серьезно… А если не дьявол это был, то кто же тогда? Или что же? Если знамение господне, то надо быть полным кретином, чтобы не понять: знамение-то грозное! А что князь?.. Спокоен. Направил коня шагом к дальним горам, как будто ничего не случилось, не обернулся даже посмотреть, следует ли за ним охрана…

Слуги, крича друг на друга, распутывали веревки, связывающие вьючных птиц. Взлетевшие в седла гвардейцы угрюмо последовали за князем. Иные суеверно скрещивали пальцы. Само собой, никто из охраны князя никогда не дерзнул бы указать господину на опрометчивость его поступков. В Унгане даже детям известно, что князь Барини на редкость везуч. Сколько раз он действовал вопреки мнению советников, обрекая себя на верную, казалось бы, погибель, а княжество на разорение, – и тем не менее всегда выходил победителем! Он мудр, хотя по его виду не всегда это скажешь. И он непостижим. Наверное, он действительно избран господом…

К закату одолели две трети пути до гор. В облюбованном для бивака месте глинистое русло обычно сухого, но сегодня весело журчащего, мутного от глины ручья изгибалось петлей, делая невозможным внезапное нападение с трех сторон. Горы были близко. Опасно близко. Бесшумно снять часовых и вырезать сонный лагерь – рискованная, но небезнадежная затея. Пусть даже ближние горские кланы считаются дружественными или нейтральными – вероломство сойдет у них за доблесть, а добыча оправдает риск. Разве можно верить горцу, если ты не одного с ним клана?

Спали вполглаза, а утром чуть свет тронулись в путь. Барханы уступили место камню, и вьючные птицы сразу заклекотали – их мощным мозолистым ногам больше подходил песок. Горный кряж надвинулся, заслонив четверть неба. Проплыла слева одинокая скала непристойной формы, располагающей к солдатским шуточкам. И открылся проход.

Младший оруженосец спешился, достиг бегом княжеского мерина, тронул за стремя:

– Господин… Там, наверное, засада.

На мясистом лице князя отразился доброжелательный интерес.

– Почему ты так думаешь?

– Мне показалось… я видел шапки горцев. – От волнения оруженосец судорожно облизнулся. – Вон там, на скалах над проходом…

– Правда? – улыбнулся князь. – Так ты точно видел или показалось?

– К-кажется, в-видел, – заикаясь, пролепетал оруженосец.

– А если я пошлю тебя проверить, есть там засада или нет? – молвил князь, продолжая одаривать юношу добрым взглядом, способным обмануть лишь того, кто плохо знал Барини. – Если я пошлю тебя во главе десятка солдат или даже одного, ты повинуешься мне?

– Повиноваться мой долг! – выпалил юнец, слегка побледнев.

Затем он покраснел. Князь смотрел на него с удовольствием. Не убьют, так лет через пять станет хорошим воином. К сожалению, только воином…

– Останешься при мне. – Барини грузно повернулся к подъехавшему начальнику охраны. – Гвардейцев в обход. Горцев разогнать. Взять пленных.

Крегор поднял седую бровь. Потом обе.

– Ваша светлость… как же в обход? Где тут обход? – Он заморгал, чувствуя, что сильно проиграл во мнении господина. – Слушаюсь…

Барини указал рукой.

– Вон там за горой есть ущелье, проходимое для конницы. Если скакать во весь опор, горцы не успеют отступить. Широкая тропа выведет прямо на скалы над проходом. На тропе возможен заслон, вы его сомнете. Противник уже у вас в кулаке, фьер Крегор, ну так сожмите его.

Половина конников унеслась за Крегором. Князь ждал, неодобрительно поглядывая на свою укорачивающуюся тень. Князю было жарко. Князь потел. Потели все, а некоторые поглядывали на молодого оруженосца со злобой. Одному дураку померещится, а всем страдать…

Ждать пришлось долго. Потом издали долетели едва слышные крики, и, кажется, что-то посыпалось с утесов. Или кто-то.

На взмыленной лошади прискакал Крегор, доложил: дорога свободна. Да, была засада. Восемнадцать горцев из клана Шусси, все с луками. Семнадцать изрублены либо сброшены со скал, один взят в плен. Свои потери: двое ранены да есть оцарапанные, застрелена одна лошадь.

– Пленного сейчас доставят, мой господин.

Барини сморгнул. С век на скулы соскользнули две мутные капли пота.

– Пусть догоняют. Едем в тень.

В тени скалы к нему подвели пленного – избитого мальчишку лет пятнадцати со связанными за спиной руками.

– Хочешь жить? – спросил его князь.

Мальчишка молчал. С лицом, начавшим опухать, с разбитыми губами и расквашенным носом, пленный пытался сохранить достоинство, как он понимал его: с ненавистью глядел на Барини и скалил подпиленные по горскому обычаю зубы. Волчонок. Гроза овец.

– Значит, ты не хочешь жить? – спросил князь.

Мальчишка молчал. Князь развел руками.

– Ну, дело твое… Семнадцать убитых или восемнадцать – скажи, пожалуйста, какая мне разница? Попытка нападения на пилигримов, идущих к святому Гаме, – это не прощается, ты должен знать. Ежовый мех! Клан Шусси невелик, а теперь, когда обо всем узнают другие кланы, вам понадобится каждый воин. Боюсь, твоему клану придется туго, он теперь вне закона…

Мальчишка сверкнул глазами и промолчал.

– Не желаешь разговаривать со мной? – усмехнулся Барини. – Признаюсь, мне также не доставляет удовольствия беседа с разбойником… таким неумелым. Поэтому скажи мне только одно: почему клан Шусси пытался устроить мне западню? Скажи правду, и я отпущу тебя. Даю слово.

На сей раз Крегор, снявший с головы шлем, чтобы лучше слышать, хорошо понимал мысли господина. Клан Шусси не посмел бы шалить на дороге, ведущей в горную обитель пророка Гамы, да и никакой клан не посмел бы здесь шалить. Ясно как день: горцам обещали заплатить за голову князя Барини, и притом заплатить столько, что у грабителей – а какой горец не грабитель? – глаза на лоб полезли. Вожди клана, разумеется, не устояли перед соблазном обрести богатство немедленно, а не когда-нибудь потом, в следующей жизни. Кто заказал убийство, тоже не тайна. В Империи спят и видят, как бы вновь прибрать к рукам Унган. Но откуда горцы могли знать, что князь собрался поклониться Гаме? Вплоть до границ Унгана в цель путешествия были посвящены немногие…

Значит, предатель. Еще один предатель в ближайшем окружении князя. Через перевалы Малого хребта путь в горы неблизкий, но все же короче, чем в обход, через язык Пестрой пустыни. А еще есть почтовые нетопыри… Горцы были извещены загодя и ждали.

Крегор ощутил неприятный холодок. Имперских агентов и своих предателей Барини казнил более или менее мучительно, смотря по занимаемому ими посту и нанесенному ущербу. Случалось, заменял сажание на кол, сдирание кожи или костер обыкновенным повешением за шею. Но казнил всегда, ибо пророк Гама учит, что предательство – худшее из злодеяний.

Но кто предатель? Князь все понял. Князь ничего не скажет, но начнет негласный розыск. Под навет могут попасть невинные. Правда, Барини предпочитает десять раз подумать, прежде чем совершить что-нибудь необратимое, но ведь он только князь, а не святой… Могут полететь головы. Пресветлый Гама, не дай гневу его светлости затмить ясный разум! Господи, заступись за невинных перед государем, помоги им!..

Мальчишка вдруг оскалился, выкрикнул шипящее оскорбление и плюнул, целясь в князя. Не попал, рванулся вперед, забарахтался в цепких солдатских руках. Крегор творил молчаливую молитву. Боже, сделай так, чтобы князь велел пытать этого звереныша! Пусть его милость выйдет из себя и прикажет Думбе ломать гаденышу кость за костью до тех пор, пока тот не заговорит! Но вряд ли… Единовластный владыка Унгана знаменит на весь мир выдержкой и отвращением к чрезмерной жестокости. Истинный последователь Гамы не заставит пленного выть от боли, выхаркивая вместе с кровью бессвязные, но такие ценные слова…

Так и вышло.

– Этого – за разбой и святотатство – удавить, – приказал князь. – И в путь, дети мои, в путь!