Подумал я так – и ошибся.

Сначала-то дело у них шло как по маслу: возница заставил животное лечь на брюхо, из кабинки выдвинулась и коснулась ковровой дорожки лесенка, улыбающийся министр залез в кабинку и ручкой оттуда помахал, за ним поднялся улыбающийся еще шире премьер-губернатор, лесенку убрали, толстопят взгромоздился на свои столбы, отчего его подошвы расплющились, как блины, – полезное приспособление для того, чтобы нести такую тушу по заболоченным джунглям… Поехали!

Тут и оркестр врезал, а толстопят двинулся вразвалочку куда надо. Кабинка на нем плывет, как по воздуху, мягко так, – видать, в нее вделана специальная система против качки. Ну, а мы по команде напоследок затрясли флажками и заорали кто во что горазд, изображая народное ликование, а кое-кто и заулюлюкал…

В этот момент все и случилось.

Кто-то толкнул меня в левое плечо. Я обернулся, чтобы, в зависимости от обстоятельств, либо с разворота дать наглецу по роже, либо просто посоветовать не пихаться, – а там Джафар. И не с флажком, а с рогаткой. Знаю я эту рогатку, из нее человека убить можно запросто, если в висок. Джафар лупит из нее гайками под десятимиллиметровую резьбу и не промахивается ни в птицу, ни в крысу. Бац – и сразу наповал.

Мне даже не пришло в голову пихнуть его в ответ, потому что я оторопел. Фигаро по этому поводу говорил, что каждый поступает, как может. А если не может, то, стало быть, никак не поступает. Рогатка у Джафара изготовлена, резинка оттянута до отказа, глаз прищурен – целится. Не просто так целится, а со злобой. Не успел я помешать, как резинка хлопнула и гайка ушла куда надо. А куда ей надо? Неужто в министра? И тут я начал видеть все сразу, как будто голова моя оснащена не двумя глазами, а по меньшей мере восемью. Во-первых, от нас с Джафаром шарахнулись. Во-вторых, я четко увидел, как господин Мбути что-то заметил, глядит в нашу сторону, глаза выпучил и собирается крикнуть. В-третьих, сам директор Ли Чжань тоже успел обратить внимание на суматоху. А в-четвертых…

Это было хуже всего. Толстопят вдруг вскинулся на дыбы. Кабинка на нем накренилась и съехала на крестец. Господин премьер-губернатор вылетел из нее, растопырив руки и ноги, и шлепнулся на мостовую, а господин министр зацепился за что-то ногой и повис. Толстопят ревет и мечется, того и гляди помчит сдуру куда ни попадя и народ потопчет, в рядах за канатами бурление, полицейские растерялись и рты разинули, кто-то бежит к толстопяту, кто-то от него, а министр мотается туда-сюда, как тряпка, и сразу видно: мало найдется желающих поменяться с ним местами.

– Псих! Ходу отсюда!

Оказалось, что это я прокричал Джафару прямо в ухо. А в следующее мгновение ни с того ни с сего выяснилось, что я уже куда-то проталкиваюсь, куда-то бегу и тащу Джафара за руку. Я даже удивился. Мама не раз советовала мне сначала хорошенько подумать, а уж потом действовать, чтобы, значит, не пожалеть впоследствии.

Но особенно удивляться мне было некогда. Выдрались мы из толпы одноклассников – и бегом к школе. Ноги мои, уносите меня! Ранец по спине колотит, как погонялка: «Беги! Беги!» А мне-то чего бежать, спрашивается? Я, что ли, из рогатки пульнул? Однако бегу, а за мной Джафар топает и дышит, как лошадь. Никогда мы с ним близкими друзьями не были – так, приятели. И чего я улепетываю? Мне бы шарахнуться от Джафара, как шарахнулись все, и проблемы были бы только у него, а так – у нас обоих. Собственно, еще и сейчас не поздно вернуться, рассказать, как все было, а бегство объяснить растерянностью… Помурыжат и отстанут. С какой стати мне за других-то отдуваться?

А стыд?

Вот то-то и оно. Добежали мы до коновязи, что возле школы, отвязали своих лошадок, прыг в седло – и подальше, подальше отсюда! Как можно скорее. Моя Зараза с места в галоп не любит, взбрыкнула и посмотрела на меня укоризненно из-под челки, а я ее по ушам, по ушам! Да пятками в бока!

Поскакали. Пыль за нами столбом. Улицы у нас в городе большей частью не мощеные, но это и хорошо, потому что у моей Заразы подковы стершиеся, давно пора ее перековать. На втором от школы перекрестке полицейский руками замахал, а что кричал – я не расслышал. Главное, наперерез не бросился и под копыта не сунулся, потому что полицию калечить – себе дороже. Через пять минут мы были уже за городом, а еще пять минут спустя свернули на проселок и перешли на рысь.

Наш Мбути говорил, будто бы на Земле лошади используются только для спорта и верховых прогулок ради удовольствия. У нас на Тверди иначе, да и в большинстве колоний тоже. Любая колония начинается с сельского хозяйства, это аксиома. Переправлять провизию с Земли через гиперканал – дорогое удовольствие. Врата служат для переправки людей и самых необходимых им материалов и механизмов. Совсем не трудно собрать допотопный трактор, но где взять топливо для него, если нефтяные запасы еще не разведаны? А обрабатывать землю чем-то надо. И метрополия требует, чтобы новые колонии как можно скорее переходили на самообеспечение продовольствием. Словом, лучше животных поначалу ничего не придумать. Волы, лошади, ламы для горных районов, а для пустынь и верблюды. Еще лучше, если вдобавок к этому удается приручить и приспособить к работе – ну, или хоть на мясо – местных животных.

Наши лошадки здешней, твердианской породы. Они невысоки, косматы и на вид не очень казисты, зато выносливы и в общем покладисты. Моя Зараза кусает только чужих, а рысить может хоть целый день от рассвета до заката. И рысь у нее не тряская.

– Тебя случайно в младенчестве головой о порог не роняли? – спросил я, немного отдышавшись.

Джафар не ответил, только взглянул на меня исподлобья.

– В кого хоть стрелял? В министра?

На сей раз он ответил:

– Да не… В толстопята.

– Ого! А куда ты ему попал?

– Не видел.

– Жаль. А куда ты сейчас? Домой?

– Отвяжись, а? Не знаю!

Я и сам уже сообразил, что сморозил глупость. Джафару никак нельзя было домой. Ферма, где он живет, находится совсем близко от города, и полиция будет там раньше нас. Вряд ли он сможет скрываться долго в одиночку.

– Слушай… раз уж я все равно влип в эту историю… – начал я.

– А я тебя и не просил, между прочим! – окрысился Джафар. – Скачи назад, объясняй, что ни в чем не виноват, проси прощения, клянись, что очень любишь Землю и всех ее министров…

– Раз уж я влип в эту историю, – повторил я, не обращая внимание на его вспышку, – то я же и предложу идею: поехали ко мне.

– Ага, – сказал он с презрением. – Твоя мама будет очень рада.

– Ну, рада она, положим, не будет. Но я думаю, что кой-чего в дорогу она нам соберет и, может, пару полезных советов даст. Или ты думаешь прятаться один? Тогда так прямо и скажи.

Вместо возражений он протянул мне руку:

– Спасибо, Ларс… Не ожидал. Вот честно – не ожидал!

Я пожал ему руку и ничего не ответил, но, конечно, был доволен. Всегда приятно, когда тебя считают парнем что надо и отличным товарищем. Хотя я предпочел бы, чтобы на месте Джафара оказался Глист Сорокин или Мошка Кац. С ними мне как-то привычнее.

Мы свернули еще раз, выбрались на проселок, ведущий к нашей ферме, и вновь пустили лошадей в галоп. Петлять не было смысла, а вот добраться до фермы поскорее смысл был. Дорога была почти пустынна, лишь изредка попадались возы с мешками и корзинами, да иногда какой-нибудь фермер, ковыряющийся на огороде за живой изгородью, распрямлял спину, смотрел на нас из-под руки и качал головой неодобрительно: мол, уже не совсем молокососы, а все бы им скакать сломя голову. Лошадей запалят. Тише едешь – дальше будешь.

Вот именно – дальше. В окружной тюрьме, а она не близко. А потом, глядишь, и в колонии для несовершеннолетних где-нибудь очень далеко в джунглях или пустыне. Трудотерапии ради.

Потом я стал размышлять о том, как это Джафару удалось пронять толстопята обыкновенной гайкой. У этой зверюги практически нет уязвимых мест. Глаза совсем маленькие, ушные отверстия еще меньше, гениталии скрыты грубой и густой шерстью, пасть этот зверь разевать попусту не любит, а все остальное защищено толстенной кожей и той же шерстью. Да еще громадной попоной! Просто удивительно. Как видно, игра случая.

Н-да… Игра-то игра, но пока в наши ворота.

И почему я отказался сразу смыться за компанию с Мошкой и Глистом? Им-то сейчас хорошо, а об их отсутствии на площади никто теперь и не вспомнит…

А с другой стороны, как классно мотало господина министра! Как тряпичную куклу. Туда-сюда! Вспомнить приятно. Да и наш премьер-губернатор очень недурно в брусчатку впечатался. Жаль, там не было глубокой грязной лужи, потому что всех, кто перед землянами стелется, – в грязь надо, в грязь! Мордой, задницей и всем прочим организмом. И повалять там хорошенько. Потому что земляне, хоть мы их ненавидим, все-таки не виноваты в том, что они земляне, а прихлебатель всегда виноват в том, что он прихлебатель. Вот так. Для тухлятины грязь – самое подходящее место.

Мама была дома, но обед не варила, а рассовывала по мешкам какую-то снедь. Увидев нас, она покачала головой с неодобрительной усмешкой:

– Явились, значит? А это кто с тобой, уж не Джафар ли?

– Ага. Привет, мам.

– Привет, террористы. Поздравляю, вы уже в розыске. Оба.

Мы переглянулись.

– Ты… уже знаешь? – с трудом выговорил я.

– Не задавай глупых вопросов, Ларс. Вся Твердь уже знает. Ты ведь не вообразил, что вы сможете отсидеться здесь?

– Нет, но…

– Даже не думай. Через пять, от силы через десять минут здесь будет полиция. Лошадей не загнали?.. Вот и хорошо, свежих седлать некогда. Хватайте вот это, – она показала на мешки, уже связанные попарно, чтобы удобно было приторочить сзади к седлу, – и мотайте отсюда как можно скорее. Телефоны держите выключенными, а то по ним вас в два счета найдут. Отсюда сразу на восток и в буш, чем скорее, тем лучше. Поторопитесь, – может, с вертолета вас и не засекут. Пробирайтесь в Штернбург к дяде Варламу. Помнишь его? Вот и хорошо. Держитесь все время в буше и двигайтесь на северо-восток. Как перевалите горную гряду, окажетесь на Дикой территории, там вас сам черт не найдет. Но и вам задерживаться там незачем, плохие это места… С гряды увидите на севере Одинокую гору, а уже с этой горы в ясную погоду виден Штернбург, только сам город вам не нужен, а ферма дяди Варлама находится…

Я покорно кивал, хотя и без подсказок нашел бы дорогу к ферме дяди Варлама. Не так уж это и далеко, от силы дней десять пути, учитывая даже кружной путь через буш, гряду и Дикую территорию. Но с мамой, когда она разойдется, лучше не спорить. Она сама решит, как лучше, и обязательно окажется права. Проверено неоднократно.

– Возьми вот это.

Отцовское ружье! Сколько раз я предвкушал, как возьму его в руки! Это вам не малокалиберная хлопушка, с которой только птиц с полей гонять. Это настоящее оружие! Старое, многократно испытанное, с облохматившимся ремнем и поцарапанным прикладом. Пять патронов в подствольной трубке. Не лучемет, конечно, зато тяжелой пулей можно остановить любого зверя, кроме толстопята, а уж пропитание в буше добыть вообще не проблема. А я-то мечтал, чтобы поскорее пролетели три года, потому что мама собиралась подарить мне ружье только к восемнадцатилетию!

– Правда, ма? – не поверил я.

– Поменьше болтай! Патроны на комоде.

Ну конечно, она уже обо всем позаботилась! Джафар стоял и только глазами хлопал – ну и ну, мол. Вот так-то! Завидуешь? У нас в роду все такие, а род наш древний, от самых первых колонистов. Десять поколений твердиан – это тебе не хухры-мухры! Никаких соплей и слез, ни единого причитания. Конечно, мама услышала последние новости по радио. Когда она в поле, у нее всегда горошина в ухе. Услышала о нас – сделала выводы. Эмоции, если и будут, то после, когда мы этого уже точно не увидим. Один только раз я видел маму плачущей, вскоре после смерти отца, да и то в тот момент она была уверена, что я ее не вижу и не слышу. Давным-давно это было…

– Ну, мы пошли, мам?

Чем-то ей не понравились мои слова. Она махнула рукой.

– Выметайтесь.

Мы и вымелись. Свою мелкашку и коробку патронов к ней я отдал Джафару, а сам гордо повесил через плечо отцовское ружье. Навьючили мешки. Зараза поглядела на меня осуждающе: что же ты, хозяин, когда поить-то меня будешь? Ох, потерпи еще, моя милая. Ты ведь еще не устала? Мы оба знаем, что такое усталость, так вот это еще не она, а так, легкое утомление. Ну, вперед!..

Разумеется, теперь мы не придерживались дорог, а смело топтали посевы везде, где их хозяева додумались засеять поля на кратчайшем пути от нашей фермы к границе буша. Потом придется как-то улаживать отношения с соседями, но это потом… Четырежды мы прыгали через живые изгороди, и Заразе это не очень нравилось. Наши лошадки выносливы, но не слишком резвы, а прыгать совсем не любят. Один раз я едва не вылетел из седла, а Джафар вылетел-таки, но полминуты спустя уже вновь скакал рядом со мной как ни в чем не бывало, только очень пыльный и злой. На границе владений старого Лина и ничьими землями за нами увязалась неизвестно чья собачонка и долго преследовала нас, исходя злобным лаем. Потом отстала.

Граница буша была уже рядом, когда мы услышали вдали стрекотанье полицейского вертолета.