Александр Энгельмейер. По русскому и скандинавскому северу
Путевые воспоминания^[4]

Посвящается Эмили Энгельмейер – моему лучшему спутнику в жизни.

По России. Вступление

Я выехал от себя из деревни (Рязанской губернии) 10 июня 1898 года. План моего путешествия был таков: проехать по Сухоне и Северной Двине до Белого моря, там посетить Соловецкие острова, объехать морским путем наш Мурман, берега Норвегии, отчасти Швеции и Дании, затем вернуться северною Пруссиею домой, заехав в Поланген – прелестное морское купальное местечко в Курляндии.

12 июня я был уже в Вологде, путь до которой описывать не стану. Дорога эта слишком известна нашей публике. О красавице Волге тоже не буду распространяться. Ее приходится переезжать едущим на Вологду и Архангельск в Ярославле…

В Вологду я прибыл 12 июня вечером…

Оказалось, что завтра (совершенно случайно) отходит из Вологды в Архангельск небольшой пароход по имени «Луза» (название притока реки Юга)…

Ночь была душна. Несколько раз собиралась гроза. В квартире, затворенной на лето и накаляемой целыми неделями солнцем, где я остановился, было неимоверно жарко и удушливо, несмотря на то, что я в ней тотчас же растворил настежь все окна.

«Ничего! Пусть! Это пока! Там, на севере, около прохладных океанов и морей отведу душу» – так думал я в те минуты.

От Вологды до Архангельска

Утром переехал на пароход «Лузу». Как отрадно сменить душные, пыльные вагоны и комнаты на пароход, с его свежестью и влагою вокруг!

На тот же пароход прибыла целая толпа вологодских семинаристов, уезжавших на вакации. Главная часть их состояла из окончивших уже свое ученье. Последние покидали семинарию совсем и направлялись домой, в разные концы нашего необъятного севера. На берегу было немало провожавших всю эту молодежь. Там виднелись и печальные женские лица.

Перед отходом парохода наш капитан пригласил всех помолиться. Пассажиры встали, сняли шляпы и начали креститься, повторяя несколько кратких слов за капитаном, испрашивавшим у Бога благословение на совершение предстоявшего нам пути.

Пароход стал тихо отчаливать от пристани. В эту торжественную минуту на капитанской рубке, где находилось немало пассажиров, а также и вся вышеозначенная партия семинаристов, раздалось дружное хоровое пение. Это запели звучными молодыми голосами юноши, покидавшие, быть может, навсегда семинарию и город, где они воспитывались. Песня эта была торжественная благодарность Творцу, «который, как чадолюбивый отец, вскормил и воспитал их». Приблизительно подобные слова запомнились мне из того пения.

С берега махали шляпами и платками.

Все это вместе было чрезвычайно трогательно и торжественно. Пароход заработал колесами… и передо мною открылся огромный водяной путь, в несколько тысяч верст длиною…

Идем рекою Вологдою верст 35 до слияния с р. Сухоною. Кругом зеленое раздолье – леса и луга. Леса, впрочем, весьма молодые. Очевидно, и тут они не застаиваются подолгу на корню. Притом здесь полное преобладание лиственных пород. Хвойные замешиваются в них понемногу, лишь начиная верст за 75 от г. Вологды.

Вода в реке бурая, каковая бывает в боровых ручьях. Она хотя и не мутна, но напоминает цветом хвойную смолу.

Селения чрезвычайно редки и необширны. Первое село на берегу реки находится в 80 верстах от Вологды. Оно называется Нарем.

Тут мы взяли дров для парохода. Одна сажень, кажется квадратная, еловых, в 1 аршин длины полена здесь стоит 1 р. 80 к.

Неприятно поражают соломенные крыши, которые и тут, в стране лесов, иногда попадаются.

Чрезвычайно мизерны на вид здешние ветряные мельницы. Это маленькие избушки, насаженные на конические деревянные срубы.

Впрочем, такие мельнички соответствуют тем немногочисленным и небольшим клочкам обработанной земли, которые тут виднеются там и сям среди лугов и лесных полян.

Глядя на эти зародыши хлебопашества, приходит на ум, что у человека заложена к земледелию какая-то необъяснимая, глубокая любовь, какое-то непреодолимое стремление, если даже и здесь, в этом раздолье и довольстве, он все-таки думает о нем…

Продовольствие на пароходе «Луза» было недорого. Подают часто свежую вкусную рыбу: нередко только что выловленную нельму и семгу.

Селения по берегам понемногу учащаются. Но все же между ними расстояния в десятки верст. Притом, они весьма невелики. По числу домов, хотя и прекрасных и просторных, они напоминают наши маленькие поселки.

Из немногочисленных птиц, встречаемых на Сухоне, узнаю несколько видов куликов: чернышей, песочников и кулика-сороку. Попадаются различные чайки, утки и большие красивые гагары. Но вся эта птица встречается здесь чрезвычайно редко, сверх моего ожидания.

С движением нашим на север по лесам начинают преобладать хвойные. Из последних преимущественно ель. Чудный богатырь и красавец лесов, дуб становится все реже и невзрачнее. Грустным и задумчивым он кажется здесь, на чужбине, в своем одиночестве.

Капитан парохода, по-видимому, простолюдин, с самым элементарным образованием. Зато он чрезвычайно любезен и вежлив с пассажирами. Дай Бог, чтобы и все капитаны походили хоть немного на него в этом…

Да пошлет судьба вообще всякого преуспеяния всему нашему северному мореходству! Пора, пора проснуться всем тем богатейшим необъятным краям!

По временам останавливаемся у некоторых, более крупных сел, как например, у села Шуйского. Пароход приваливает к самому берегу. С него спускают длиннейшие трапы прямо на землю и грузят дрова. Публика в это время спешит сойти на песок, на траву и на землю, чтобы сменить под ногами однообразное ощущение палубы…

Глядя на большие, просторные дома, на прекрасный скот, на рослых, здоровых и красивых людей – этих потомков новгородской вольницы, ее ушкуйников, которые, собственно, и заселили русский север, – с тягостным чувством вспоминаешь наши горемычные среднерусские селения, помещичьих, крепостнических районов, с их вымирающими, изможденными и отупелыми мужичонками, с их лилипутскою скотинишкою и т. д.

Дома здесь все двухэтажные. Низ занят холодным помещением, где держат провизию, рухлядь и скотину. Последняя зимою там спасается от вьюги и лесных зверей. Сараи и амбары тоже почти все двухэтажные…

Погода стоит великолепнейшая. Вечера поразительно хороши: совершенно как наши майские.

Пассажиры засиживаются поздно на капитанской вышке. Хороши вечерние зори после заката, когда река уподобляется зеркалу, в котором отражаются и небо, и берега с лесами и с селами.

Сегодня после заката я любовался игрою мелких соколов вверху, над рекою. Вероятно, это были дербники, судя по виду их. Они как будто бы наслаждались, купаясь и нежась в вечерней прохладе. Что это не были невинные кобчики или пустельги, можно было догадаться уже по тому, что в тех частях реки, над которыми появлялись эти хищники, нельзя было заметить ни одной ласточки – их главной добычи. Хотя здесь ласточек вообще немало; в особенности часто попадается ласточка береговая, живущая в норках речных берегов.

Я указал кое-кому на любопытных маленьких пернатых хищников. Но из публики, мало знакомой с соколами вообще, думаю, немногие мне поверили в определении этих птиц.

Около некоторых селений, на берегу, близ воды виднеются строящиеся суда и барки. Все они весьма неуклюжего вида.

Несмотря на чудную июньскую погоду, пассажиры упорно и тщательно притворяют в общей каюте 2-го класса все окна…

Теряя всякий раз терпение в таких мучительных разговорах, я в отчаянии вылетел вон из каюты наверх, на мостик, и там уже наслаждался великолепным, благовонным воздухом северных лугов и лесов.

Особенно хорошо бывало там, наверху, в минуты позднего северного заката или вскоре после него. Ночи становились все светлее и светлее по мере приближения к северу. Заря не погасала до самого рассвета…

Говорят, здесь, на реках, нередки такие туманы, что приходится останавливаться и пережидать их довольно долго. В такие минуты можно наскочить на какое-нибудь судно, хотя последние здесь чрезвычайно редки. Можно засесть и на мель и таким образом дожидаться иногда долго помощи со стороны другого, случайно плывущего мимо парохода.

14 июня

В 4 часа утра пароход наш причалил к пристани первого города на пути нашем. Это была Тотьма, находящаяся от Вологды более чем на 200 верст. Расположение городка красиво. Тотьма стоит на высоком левом берегу Сухоны. В ней около 3455 жителей. Есть несколько старинных церквей. В окрестностях – солеваренный завод. Есть свой монастырь и даже свои мощи (Феодосия Суморина). Тотьма была основана в 15 веке. Городок этот тоже претерпел многие судьбы нашей отечественной истории. Тут есть и Царев луг, и местечко Виселки, где батюшка Иван Васильевич творил над жителями свою отеческую расправу. Тут свирепствовали и его опричники. Тотьму громили и татары. Она принимала участие и в смутный период. Сюда батюшка Петр I сослал Лопухина, брата царицы Евдокии, да и она сама попала после в здешний женский монастырь…

Мне вздумалось перейти в город оврагом, который выходит к реке. Но этот путь оказался неудобным, и я несколько позадержался, поглядывая вверх на прохожих, направлявшихся в Тотьму по мосту надо мною. Боясь однако опоздать к отходу парохода, я поспешил расстаться со своим оврагом и пустился тоже через мост в городок. Тут я повстречался с одним первоклассным пассажиром…

В Тотьме он осмотрел снаружи немногочисленные храмы и возвращался теперь на пароход…

От Тотьмы Сухона становится чрезвычайно красивой. Берега идут высокие и покрытые густыми, смешанными лесами. Последние по-прежнему с преобладанием хвои, т. е. ели.

Течение реки делается весьма быстрым. Под водой множество порогов. Из реки торчат камни.

Недалеко от Тотьмы, ближе к правому берегу Сухоны, стоит в воде огромный валун, прозываемый Лось, на котором царь Петр I будто бы обедал в одно из своих путешествий к Белому морю.

Замечательный человек этот проехал и тут не раз, стремясь повсюду к своей любимой стихии – к морю. Немало преданий об этом колоссе еще живы и тут, по многим местам нашего необъятного севера.

Кой-где на лесных полянках или по берегам реки попадаются красивые и рослые коровы с колокольцами на шее…

Утро было чудесное, безоблачное. Виды реки прекрасны и чрезвычайно живописны. Светлая лента воды блестела среди холмистых и лесистых берегов, отражая их в своих ровных струях. Иногда развертывались чудные перспективы верст на десять – на пятнадцать. Такие прямые плесы несколько напоминали великолепный Саймский канал. Только здесь эта панорама была величественнее…

В такие чудные минуты путешествия мне особенно остро чувствовалось сожаление о близких людях, которые в данную минуту не могли видеть всей этой красоты, всех этих чудных мест и вместо того теперь выносят все дрязги и хлопоты там, дома, в горячую рабочую пору.

А небо и леса отражаются в воде, будто и сами любуются собою. И горько, и грустно на душе! И чувствуешь не то угрызение, не то раскаяние, что не остался там делить житейские невзгоды…

Сухона весьма мелководна, особенно в конце лета. Говорят даже, что уже теперь кончаются в ней хорошие рейсы. Далее пойдут простои на мелях. А дальше, к осени, езда будет совсем плоха. Да и вообще ходить тут могут лишь самые плоскодонные суда. Наша «Луза» сидит, например, в воде всего на 6 вершков, что и дает ей возможность приваливаться прямо к берегу, безо всякой пристани.

Проплывает «Луза» всего около 12 верст в час. Освещается она электричеством.

Капитан и вся команда носят ночью валенки, несмотря на лето, точно у нас в деревнях крестьяне.

В обрывах и вымоинах крутых берегов часто видны прослойки извести и гипса. Главная же масса – глинистые породы.

В одном селе, где забирали дрова на пароход, я разговорился с крестьянами и их детьми, собравшимися к пристани поглядеть на нас. Все это рослый, сытый и довольно красивый народ. Женщины стройны и с прекрасными зубами. Глядя на них, догадываешься, что среди них тут должны попадаться настоящие красавицы.

Я видел очень миловидную девочку, блондинку, лет двенадцати.

Красив и местный женский костюм, сохранившийся, по-видимому, из старины. Между прочим, рубаха имеет довольно большой вырез на груди, вроде «a coeur» наших дам. Это очень идет к детям.

Из разговоров с крестьянами узнали, что дети их учатся в церковноприходских школах, которые кой-где и тут есть.

Понемногу лесная площадь, идущая вдоль берегов, сокращается. Появляются луга и даже небольшие обработанные нивки. Чаще виднеется жилье – этот враг лесов. Но пусть! Жилье здесь слишком еще редко. Оно здесь нужно, очень нужно. И без того вся проезжаемая нами богатая, привольная страна выглядит пустынною, безлюдною.

У всех пассажиров была одна и та же мысль, одно и то же соболезнование, именно о ненаселенности, о заброшенности этих громадных богатейших земель.

– Вот бы какие пустыни нужно заселять прежде всего! Вот бы какими необъятными странами нам заняться.

Такого рода разговоры не раз возникали между пассажирами. Сетовали, горевали и опять замолкали во своем истинно русском бессилии и смирении.

А край, по которому мы ехали, чем дальше, тем становился все привольнее и пустыннее…

Сегодня утром видел над лесом летающего сокола-сапсана. Его старался прогнать маленький сокол-дербник. Вероятно, там было гнездо последнего. И как ни мал он был в сравнении с могучим хищником, тем не менее его настойчивость, его смелость настолько тревожили сапсана, что тот полетел прочь.

Леса и горы раздольного севера вообще любимый приют многих видов великолепных, благородных соколов и кречетов.

Еще наши цари-охотники, как, например, Иоанн Грозный, в особенности же Алексей Михайлович, посылали сюда за ловчими птицами своих помытчиков.

Вот к вечеру развертывается перед нашими взорами самый знаменитый вид на реке Сухоне. Это именно пороги Опоки, близ села Порог. Тут извилистая река почти бурлит от подводных камней. Берега здесь достигают до 40 сажен высоты. Обрывистые, отвесные отломы их замечательны цветом и рисунком. Главная масса их красная, как кирпич, глина с белыми гипсовыми прослойками. Отвесы со своими трещинами и промывинами производят впечатление кирпичных стен, каких-то крепостных брустверов.

Этими красивыми, опасными местами приходится плыть медленно и осторожно, в виду порогов. Любитель фотографий здесь может успеть наделать много интересных снимков.

Отсюда до Великого Устюга остается всего около 60 верст пути. Берега понижаются. Сама река становится шире и принимает уже физиономию наших крупных рек. В красоте и живописности она, однако, теряет.

Около 11 ч. светлой северной ночи мы увидали вдали знаменитый Устюг Великий. Весь он, с вереницею своих колоколен вдоль берега, отражался в тихой, зеркальной воде. А водяная площадь перед ним развертывалась весьма обширная; точно сама река здесь разлилась. Эту массу воды приносит сюда река Юг со своим притоком Лузою, образуя своим слиянием уже Малую Двину.

Почти через 32 часа доехали мы от Вологды до Великого Устюга. Когда наш пароходик «Луза» стал у пристани, мы должны были перейти на более крупное судно того же общества по прозвищу «Десятинный». Затем я пустился поскорее в город, чтобы немного оглядеть его перед сном. «Десятинный» должен был отойти рано утром. Из всех наших пассажиров только один выразил желание со мною обойти город. Остальные или засели за чай, или улеглись спать на новом пароходе.

Мой теперешний спутник по городу мною был замечен еще на пароходе «Луза». Он и его товарищ, оба пассажиры первого класса, не походили на местную публику и выглядели культурными людьми.

Мы пустились с моим спутником быстро обходить безлюдный, погруженный в сон город.

Великий Устюг лежит на Сухоне за четыре версты до Малой Двины, которая образуется водами Сухоны и Юга. Основан он на Черном Прилуке в 1212 году и занимал в русской истории и в торговле видное место, почему и прозван, подобно Новгороду и Ростову, Великим.