Охранник, высокий, плечистый мужчина, успевший к своему сорокалетию обзавестись десятком лишних килограммов, но не растерявший бойцовских качеств, лишь брезгливо поморщился и отступил на полшага, увеличивая до приемлемой дистанцию со странным субъектом.

– Ты куда? – еще больше возмутился Гена. – Бежать собрался? Или тебе что, помочь в тягость? Ааа! Я понял! Ты у нас тех, кто мелочь по полу собирает, за людей не считаешь. Для тебя ж это не деньги.

Гена развел руки в стороны, пальцы его разжались, и уже собранные монеты вновь посыпались на пол. Не обращая на них никакого внимания, оперативник вскочил на ноги и, покачнувшись из стороны в сторону, буквально навалился на не успевшего сделать еще один шаг назад телохранителя.

– Неважно, сколько человек денег, – Гена громко икнул, – рассыпал. Совсем неважно! Главное помочь ему их собрать. Вообще, людям помогать надо! Ты это понимаешь? А ты стоишь тут столбом… как суслик.

Не говоря ни слова, телохранитель Бородина нанес быстрый, короткий удар правой рукой в левое подреберье повисшему на нем недоумку. Недоумок охнул и начал было оползать вниз, но был ласково придержан левой рукой.

– Еще помочь, или на сегодня хватит? – дружелюбно осведомился здоровяк.

– Вполне, – прохрипел Распашной, глядя на то, как его коллеги вместе со своей добычей скрываются за поворотом.

Отступив на шаг, Гена согнулся, упираясь руками в колени, несколько раз шумно выдохнул, затем взглянул на готового к любому развитию событий телохранителя.

– Вот прям конкретно сейчас полегчало. Спасибо тебе, мужик, – поблагодарил он, после чего бодрой трусцой двинулся в сторону выхода.

– Если что, обращайся, – кивнул вслед ему охранник.

Спустившись на подземную парковку, Распашной подбежал к своей машине, возле которой уже стояли, озираясь по сторонам Панин и Малютин.

– Ты чего там с этим бугаем, телефонами обменивался? – прошипел Михаил Григорьевич. – Открывай скорее колымагу свою.

– Ага, обменялся на всякий случай, – Гена машинально потер ноющее подреберье и распахнул заднюю дверь кроссовера. – Грузите его.

Панин надавил пленнику на затылок, вынуждая согнуться, после чего мощным толчком отправил в открытый проем. Охнув, Бородин повалился на бок.

– Погоди-ка! – Гена оглянулся по сторонам, проверяя, не направлена ли на него камера наблюдения. – Денис, прикрой меня на минуту.

Достав из кармана ветровки резиновые перчатки, Распашной быстро натянул их на руки.

– Ты чего с задержанным делать собрался? – удивился Малютин, но все же сделал шаг к распахнутой двери. – Учти, сексуальное насилие – это не наш метод.

– Хорошо, в этот раз буду сдерживаться, – пообещал Гена, вытаскивая из того же кармана небольшой пакетик, наполненный белым порошком.

Аккуратно раскрыв пакетик, запечатанный на пластиковую застежку, Гена ухватил беспомощно лежащего на сиденье Бородина за руку и макнул его указательный палец в порошок. Ненадолго отпустив руку пленника, он вновь закрыл застежку, после чего сунул пакет пленнику в руку и заставил сжать пальцы.

– Ну вот и все, можно ехать.

Перчатки и пакет с неизвестным порошком вновь вернулись в карман ветровки. Одна за другой хлопнули двери автомобиля, и секунду спустя, взревев мощным двигателем, черный БМВ рванул к выезду из подземного машинохранилища.

Пользуясь тем, что ближе к девяти вечера центральные улицы города становятся относительно свободными, автомобиль с четырьмя задумчиво молчащими мужчинами довольно быстро преодолел расстояние в несколько кварталов от Центрального универмага до Садового кольца.

– Головной убор с него можно снять, – Гена поправил зеркало заднего вида, чтобы иметь возможность лучше видеть растерянно озирающегося Бородина. – Слушай сюда, юноша! Есть приятная новость. Тебя, золотой мой, никто не похитил. Так что утюги, выкупы и отрезание пальцев тебе не грозит. Ты рад?

– Безмерно, – буркнул молодой человек.

– Вялая радость, – констатировал Гена. – Тогда новость следующая. Не столь радостная. Едешь ты в следственный комитет, где будешь общаться, знаешь, с кем?

– Логично предположить, что со следователем, – все с той же недовольной интонацией отозвался Бородин.

– Правильно! А по какому вопросу?

– Я так понимаю, по поводу убийства Апраксина.

– Во! – Гена одобрительно щелкнул пальцам. – У парня хорошо с логикой. Это вселяет надежду на то, что мы с ним придем к взаимопониманию.

Не снижая скорости, Распашной на мгновение обернулся и подмигнул ответившему ему хмурым взглядом студенту.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжил Гена. – Думаешь ты примерно так. Эти менты, вернее, даже мусора, огребут по полной. Сейчас я немного потреплю нервы следаку. Интересно, кто это, мужик или баба? Отмолчусь по максимуму, а как только они меня отпустят, позвоню отцу. Вот тогда уже в кабинеты тягать будут их самих, и там уже эти дебилы пожалеют, что со мной связались. Папа сделает, что их так нахлобучат – всю жизнь в раскорячку ходить будут. Так? – вновь обернулся оперативник. – Такой ход мыслей?

Бородин ответил молчанием.

– Такой, – ответил сам себе Распашной. – Хороший ход, мощный. Как у Титаника. Только у нас, дружище, для тебя приготовлен малюсенький такой айсберг, идущий на встречном курсе. Обрисовываю подробнее. Есть довольно солидная порция дури, – Гена продемонстрировал Бородину пакетик с порошком. – Синтетика. Привыкание с первого раза и по гроб жизни. Что ты так заерзал? Не бойся, мы тебя ею травить не будем.

– Если вы мне это подсунете, вам все равно веры не будет, – отозвался Бородин, – в магазине видели, что вы меня без всякого обыска уволокли. Вы моего отца не знаете, он вас самих по пакетикам расфасовать может. Так что лучший вариант – прямо сейчас отвезти меня обратно, пока вас всех не приняли.

– Не приняли, – Малютин ткнул пленника кулаком в бок. – Слова-то мы какие знаем. Сериалов, что ли, насмотрелся?

– Денис, не суетись, – вновь обернулся Гена, – сейчас мы юноше разъясним всю слабость его позиции. Итак, никто тебе ничего подбрасывать не собирается. Во всяком случае, сегодня. Сейчас мы едем к следователю, кстати, следователь очень милая молодая женщина, так что в общении попрошу соблюдать этикет. Ты отвечаешь на все вопросы, которые она задаст, причем отвечаешь «А» – правдиво и «Б» – подробно. Если после твоих ответов у следователя не будет к тебе претензий, мы тебя отпускаем, и ты возвращаешься к папе. Папа будет уже, наверное, не в ЦУМе, так как ЦУМ в десять закрывается. Ну ничего, отыщешь. Папе, ну и заодно маме, скажешь, что встретил друзей, и вы совершили небольшой вояж по ночной Москве. Москва она ведь ночью прекрасна! Всякое дерьмо меньше видно. Если папа не поверит и начнет выяснять, почему ты не отвечал на телефонные звонки, ты выпучишь глаза и будешь упорствовать на своей версии, а про телефон скажешь, что ненароком обронил. На самом деле мы его у тебя временно изымем в интересах следствия.

– Так вы его уже отобрали, – Бородин криво усмехнулся.

– А это потому, что среди нас есть профессионалы, которые знают установленный порядок действий, – Гена в очередной раз обернулся и подмигнул, на этот раз Михаилу Григорьевичу. – Ну что, студент, схема понятна? Принимаем к исполнению?

– Допустим, – кивнул Бородин.

– Допустим, что ты сейчас сказал «допустим», – Гена погрозил в ответ пальцем, – а сам решил глупых оперов надуть, по возвращении домой нажаловаться папочке и создать нам большие проблемы. Вот тут и появится наш айсберг. Представь, тебя где-нибудь в ночном клубе, а то и просто в такси тебя шмонает отдел по борьбе с наркотиками, а то и просто дэпээсники и вдруг, в присутствии понятых находят у тебя замечательный пакетик с замечательным запрещенным веществом. Вещество, конечно же, отдают на экспертизу. Ты, твой папа и адвокат, нанятый твоим папой, хором утверждают, что это провокация и ты никакого отношения к наркотикам не имеешь. Но! Но экспертиза показывает, что на пакетике есть твои отпечатки пальцев, внутри пакетика есть твои отпечатки пальцев, а из самого вещества удалось выделить твои потожировые следы. А пакетик-то не такой уж и маленький, тянет на статью, в которой есть строчка про особо крупный размер. Ты знаешь, особо крупный размер – это сколько?

– Понятия не имею, – угрюмо послышалось с заднего сиденья.

– Особо крупный размер – это лет десять колонии, – торжествующе изрек Гена, – но ты, конечно, столько не получишь. Папа подсуетится, выхватишь шестерик, года через три выйдешь. Как тебе перспектива? Нравится, или все же рабочей версией будет внезапная прогулка по любимому городу? Что молчишь? Я ведь тебе звонил, по-человечески просил на допрос явиться. А ты что? Ты в ответ бычить начал. Так что, Юра, мы с тобой договорились?

– Договорились, – все так же угрюмо отозвался Бородин.

Преодолев формальности на пропускном пункте, БМВ въехал на парковку главного следственного управления. Все четверо вышли из автомобиля. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, они обнаружили Крылову, нервно расхаживающую из стороны в сторону по пустому коридору.

– Вы же сказали, что уже везете его, – Вика возмущенно устремилась им навстречу. – Я летела с такой скоростью, штрафы, наверное, со всех камер собрала. Приезжаю, никого нет. Вы где пропадали?

– Да так, пришлось на небольшой шоппинг задержаться, – уклончиво отозвался Гена, – и потом, зачем вам так спешить было? Он бы все равно подождал.

Вика перевела взгляд на Бородина, и тут же недовольство на ее лице усилилось еще больше.

– А почему он у вас в наручниках? Вы что, совсем уже…

– Не обращайте внимания, – подхватив под руку, увлек ее по коридору Панин, – успев напоследок прошептать Малютину короткое, – расстегни! Пацан любопытный оказался, сам попросил показать ему, как что устроено. Вот, до браслетов добрались. Это что, Генка по дороге ему еще пистолет показывал, в смысле, как устроен…

– Знаете, Михаил Григорьевич, – от вас я такого не ожидала, – освободив локоть, Крылова первая вошла в кабинет.

– А я как от себя не ожидал, – вздохнул Панин. – Сегодня весь вечер такой… неожиданный.

Допрос продлился чуть больше часа и не принес Крыловой ничего, кроме усиливающегося с каждой минутой сожаления о том, что она находится не дома. На все заданные ему вопросы Бородин отвечал довольно подробно и без тени намека на желание утаить от следователя какую-то информацию. Небольшое затруднение у него вызвал лишь один вопрос, заданный Викторией в числе первых.

– Скажите, Бородин, вы сразу не могли на допрос явиться? Обязательно надо было все усложнять?

На лице молодого человека появилась не очень жизнерадостная улыбка. Прежде чем ответить, он бросил короткий взгляд на сидевшего рядом Распашного и лишь потом произнес:

– Стыдно признаться, немного зазвездил. Хорошо, ваши товарищи все объяснили, как следует. Так что сейчас полностью готов сотрудничать со следствием. Кажется, это так называется?

В ходе сотрудничества выяснилось следующее. Со слов допрашиваемого, весь вечер накануне убийства Апраксина он находился в гостях у своего приятеля Димы Комаровского. Живет Комаровский в Раменках, недалеко от Мичуринского проспекта. Кроме самого Бородина и хозяина квартиры, с ними был еще один молодой человек – Веня Суслов. Его адрес проживания неизвестен, так как в гостях у него бывать не приходилось. Но есть телефон.

– Слушайте, – заулыбался вдруг Бородин, – вы же свидетелей этих плотно пробивать будете?

– Плотнее некуда, можешь не сомневаться, – тут же отозвался, казалось, дремавший, прислонившись к стене, Малютин.

– Здорово! – к всеобщему удивлению, Бородина такой ответ более чем устроил. – Вот этого Веню можете как следует поковырять? А то он треплется, будто внук того самого Суслова. Знаете, наверное, был такой лет сорок назад. Говорят, по тем временам хорошо стоял. Я так думаю, врет.

– Главное, Бородин, чтобы вы нам сильно не привирали, – Крылова на мгновение оторвалась от протокола допроса, – а проверять мы будем ту информацию, которая имеет отношение к убийству Апраксина. Вряд ли покойный Михаил Андреевич* (*сноска – Суслов Михаил Андреевич, видный советский и партийный государственный деятель, скончался в 1982году) каким-то боком был в этом замешан. Я вот смотрю, вас гибель вашего однокурсника не сильно расстроила.

– Я бы сказал, не очень сильно, – немного подумав, отозвался молодой человек. – Кто он мне? По большому счету, посторонний. Ну, виделись периодически на парах. Ну, в свое время малость поконфликтовали. И все. Мы последний год даже не здоровались. Так что повода расстраиваться мне особо не вырисовывается. Людей каждый день убивают. Об этом лучше не думать, иначе можно нервную систему раскачать.

– А вы ее, значит, бережете? – Вика неприязненно взглянула на Бородина. Тот ответил ей добродушной улыбкой.

– Конечно! Это же не я придумал. Врачи рекомендуют. А к их рекомендациям лучше всегда прислушиваться. Вы не согласны?

– Что вы делали после того, как покинули квартиру Комаровского? – вопросом на вопрос отозвалась Крылова.

– Потом я ехал, строго на север, – Бородин махнул рукой в ту сторону, где, по его мнению, находилась обозначенная сторона света, – конечно, с учетом топографии московских улиц.

– Давай попроще, – осадил его энтузиазм Гена. – Куда ехал, на чем, зачем? Кто может подтвердить?

– Ехал в Новоалександрово, – четко, почти по-военному, отрапортовал Бородин, – это за Долгопрудным, на берегу Клязьминского водохранилища. Ехал на такси. Ехал к знакомым, они там на яхте всю ночь гульбанили. Подтвердить могут человек десять. И еще примерно столько же девушек, не обремененных избыточной нравственностью. Я, правда, их телефоны не знаю, но, думаю, можно пробить через агентство. Вы же знаете, сейчас все организовано…

– Имена этих ваших приятелей мы можем узнать? – перебила его Крылова, – а заодно и контакты.

– Можете, конечно, – Бородин с готовностью кивнул, – только надо в моем телефоне посмотреть. Там заодно можно и фотографии глянуть. Я сперва много снимал, пока еще что-то соображал. Да! – молодой человек радостно хлопнул ладонью по столу. – На фотографиях же метки ставятся. И дата, и место съемки. Так что у вас полный расклад будет. Все, как вы любите.

***

Квартира встретила ее темнотой и молчанием. Включив свет в прихожей, Вика несколько мгновений стояла, затаив дыхание и вслушиваясь в окружающую ее тишину. Так и есть. Из-за закрытой двери спальни донеслось еле слышное посапывание. Значит, Жора лег спать, не дожидаясь ее. А ведь еще не так уж и поздно, нет и часа ночи. Крылова взглянула на циферблат. Точно, нет. Без двух минут. Вздохнув, она быстро разделась, бросив плащ прямо на тумбу перед зеркалом, и прошла на кухню. Ее тарелка с нетронутым ужином так и осталась стоять на столе. Рядом возвышалась откупоренная бутылка, из-под которой торчал небольшой обрывок бумаги.

Сделав еще шаг, Вика взяла бутылку в руки. Пустая. Чего и следовало ожидать. На клочке бумаги привычно корявым почерком Мясоедова было написано всего несколько слов.

«Хороший вечер. Мог быть. Спасибо».

Скомкав листок, Крылова, не глядя, отшвырнула его в сторону, схватила со стола бутылку и, опрокинув, прижала горлышко к губам, надеясь, что ей достанется хотя бы капля пьянящей влаги, которая, возможно, окажется в силах уменьшить жуткую боль, охватившую вдруг все тело, начиная от кончиков пальцев и заканчивая неровно бьющимся перепуганным сердцем.

Одинокий, почти безвкусный комочек влаги соскользнул ей на губы и тут же исчез, испарился, не успев достигнуть языка. Боль стала совершенно невыносима, а пустая бутылка вдруг превратилась в раскалённый добела сосуд, заполненный огненной лавой, которая уже готова была вырваться из горлышка, чтобы тут же попасть в горло своей жертве, сжечь его и двинуться дальше, вниз по организму, уничтожая его до тех пор, пока уничтожать окажется нечего.

Коротко вскрикнув, Вика отшвырнула бутылку в сторону. Кувыркнувшись в воздухе, она ударилась о стену и с грохотом разлетелась на десятки осколков, некоторые из которых, преисполненные злобной ярости, вернулись к Крыловой. Почувствовав, как кусочек стекла впился ей в щеку, Вика вновь вскрикнула. Выдернув осколок из кожи, она несколько мгновение рассматривала окровавленный стеклянный треугольник, затем медленно опустилась на пол и, прислонившись спиной к равнодушно гудящему холодильнику, зарыдала.

Она не знала, сколько времени провела, сидя на полу, отчаянно зажмурившись и растирая по лицу слезы, смешанные с кровью, проступающей из пореза на левой щеке, оставленного маленьким стеклянным осколком разбившейся бутылки. Должно быть, довольно долго. Во всяком случае, достаточно долго для того, чтобы проснувшийся от разбудившего его шума Жора успел перебраться с кровати в коляску и прикатить к входу в кухню.

Вика почувствовала на себе его взгляд и повернула голову. Он смотрел на нее молча, немного сдвинув брови, отчего на лбу образовалась едва заметная вертикальная складка. Но это не был взгляд Жоры. Того Жоры, которого любила она, и который, как она верила, любил ее. Это был осуждающий, даже брезгливый взгляд уставшего, возвращающегося домой после тяжелой работы человека, встретившего в подъезде своего дома валяющегося на полу пьяницу.

Вике отчего-то вдруг сделалось стыдно. Она захотела сказать, что не пила вовсе, в отличие, между прочим, от самого Мясоедова. Что это она разочарованная и совершенно обессиленная вернулась домой. Что она вовсе не заслуживает ни этого взгляда, ни этого осуждающего молчания.

– Не… нет, – только и смогла пробормотать Вика.

– Я думал, к нам воры залезли, – равнодушным тоном отозвался Жора. – А оказывается, все в порядке.

Коридор был слишком узким, чтобы он имел возможность развернуться, поэтому Мясоедов сдал назад, медленно растворяясь в темноте. Несколько секунд спустя до Вики донесся его все такой же равнодушный голос:

– Спокойной ночи!

Еще через мгновение хлопнула закрывшаяся дверь спальни.