Глава XIV
Известие о прибалтийских славянах в VI в.

Об этих поморских славянах конца VI в. сохранилось любопытное известие. Византийские летописцы рассказывают, что в 590 г. привели к императору Маврикию, собиравшемуся выступить из Фракии в поход против аваров, трех пленников, безоружных, с одними лишь гуслями; они были родом славяне, обитали у предела западного Океана (очевидно, Балтийского моря); к их князьям аварский хан прислал посольство с дарами и просил помощи против греков; князья отправили их к нему послами, извиниться, что по дальности и трудности пути не могут оказать ему этой помощи; в дороге они провели 15 месяцев, были задержаны ханом, который не хотел отпустить их на родину, и, наконец, бежали к грекам; ходят же они с гуслями, потому что не владеют оружием, так как их земля не производит железа.

Это свидетельство чрезвычайно важно (в истине его сомневаться нельзя, потому что славянские послы имели с греками прямые сношения и даже отправлены были на житье в греческий город Ираклию, а их показания были внесены в летопись современником). Из него мы видим, что славянское поморье в VI в. было независимо, находилось под управлением своих князей, и что оно еще хранило связь с отдаленной Дакией, где жили авары: не была ли эта связь остатком того древнего общения между Дунайской страной и Балтийской, которое должно было существовать, когда Аттила из дунайской своей столичной деревни повелевал северными германцами и славянами? Во всяком случае, приведенный рассказ византийских историков свидетельствует, что поморские славяне, несмотря на безоружность их послов и отсутствие в их земле железных руд, уже в VI в. были народом сильным и воинственным: иначе с какой стати было бы аварскому хану звать их в такую даль на помощь против греков? Послы же, вероятно, были люди вещие, какие-нибудь жрецы или кудесники, и потому шли не с оружием в руках, а с гуслями.

Глава XV
Утверждение славян на правом берегу Лабы. – Поход герулов. – Власть германцев на нижней Лабе

Власть Аттилы дала славянам решительный перевес в восточной Европе. После грозы, которую он поднял на германцев, их притеснителей, славяне распространились далеко на запад. Чехи заняли Богемию, сербы заселили страну за Лабой (Эльбой) до Салы. Балтийские славяне, ветви бодричей и стодорян, тогда же, без сомнения, окончательно утвердились по правому берегу Лабы, которая с тех пор стала их постоянной, твердой границей. Те из прежних германских дружин, которые не ушли с Балтийского поморья на восток или в Римскую империю, были отодвинуты далеко на запад. Так, варны, которых Тацит помещал на восток от лонгобардов и англов, где-нибудь между Лабой и Одрой, а Птолемей еще далее, на Висле, в VI в. жили не у Балтийского моря, а у Немецкого, гранича с англами на востоке, а на запад простираясь до франков (значит, в нынешней западной Голштинии и далее, по берегу моря). Варны были тогда непосредственными соседями славян, передовым отрядом германцев в этой стороне. Между обоими племенами легла границей широкая полоса пустынной земли. Так бывало в старину даже между отдельными немецкими народами; они гордились и хвастались пространством окружавшей их пустыни: чем она была шире, тем более, значит, боялись их соседи. Мало-помалу, однако, немецкие народы сблизились между собой общением и возраставшей потребностью в землях, и пустынные границы, их разделявшие, заселились. У славян же, людей нрава более общительного, никогда, сколько известно, не было подобного обычая. И только между двумя великими соперничавшими племенами, германским и славянским, лежала широкая пустыня; как будто они, после нашествия гуннов, приведшего современную Европу к равновесию и указавшего германцам свои жилища и славянам свою землю, боялись соседства и столкновения.

Рассказ историка Прокопия указывает приблизительно на место, где находился этот безлюдный край, разделявший германцев от славян. «Герулы, говорит он, разбитые лонгобардами (в нынешней северо-западной Венгрии), частью поселились в Иллирии, частью же, не захотев переходить Дуная, удалились к крайним пределам вселенной. Под предводительством многих начальников из царского рода, они прошли через все по очереди славянские народы (встававшие у них на пути), а за ними через обширную пустыню, и достигли до так называемых варнов. За варнами прошли они народы данов (датчан), не терпя никакой обиды от тамошних варваров. Затем, достигнув Океана, они сели в корабли, приплыли на остров Туле (Норвегию или Скандинавию, которую древние считали островом) и там остались».

Стало быть, славяне в VI в. не овладели всем течением Лабы до ее устья, потому что по дороге от них к датчанам (идя с юго-востока, как шли герулы), надобно было встретить немецкое племя варнов. Действительно, на нижней Лабе немцы стояли крепко: они жили здесь не бродячей дружиной, а оседлым народом. Эта Немецкая земля за Лабой, граничившая со славянами и датчанами (западная половина нынешней Голштинии с Гамбургом), называлась Нордалбингией; жители ее принадлежали к великой германской ветви саксов.

Глава XVI
Причины борьбы в Нордалбингии. – Запустение на границе славян и саксов

Даже во время христианства и большего просвещения и кротости между людьми, народы редко бывали дружественно расположены к своим соседям; а в те века, когда язычник, поклонявшийся богам воинственным, считал войну им угодной и грабеж делом правым, не могло не быть нескончаемой вражды между разноплеменными соседями. Но там горела эта вражда еще сильнее и упорнее, где народы не разделялись друг от друга резкими, естественными преградами, где был открытый доступ в жилища соседа. Так было в Нордалбингии, этом узком пространстве земли между устьем Лабы и Балтийским морем. Какая-то роковая сила не допускала, чтобы балтийским славянам достался весь берег Лабы до ее впадения в море: видно, так угодно было судьбе, чтобы их история прошла не в мирном развитии, а в борьбе и насилии. Где Лаба отделяла их от немцев, там был мир, и только когда Германия, сделавшись государством, стала стремиться к распространению своих границ, эта широкая река была перейдена и мир нарушен. Но в Нордалбингии, где между жилищами немцев, датчан и славян, которые тут сходились, не было другой границы, как лес или речка, славяне не знали и часа спокойного. Война была для обеих сторон необходима. Славян естественно стремило все далее на запад, занять весь берег Лабы, течение которой было для них как бы указанной гранью. Для саксов, тут обитавших, дело шло о сохранении своих домов и полей. Притом же с самого начала точно такое же сознание политической необходимости побуждало немцев отстаивать всеми силами этот угол земли за Лабой, владея которым славяне основались бы на Немецком море и окончательно бы отрезали их от Балтийской страны и сообщения с Данией.

Зато какое было разорение по всей пограничной черте, где соприкасались вагры, передовое славянское племя на западе, с немцами и датчанами! Мы видели в рассказе Прокопия о бегстве герулов, что и тогда уже (в VI в.) тут лежала пустыня между германцами и славянами; и так этот край оставался в запустении до исхода XII столетия, т. е. до того времени, когда борьба славян с германцами в Нордалбингии пришла к концу совершенным истреблением славян. В XI в. Адам Бременский описывает дремучий лес, ограничивавший с севера и запада землю вагров, «глубокий лес язычников», как он его называет: лес этот шел от истоков Эгдоры (на запад от Плунского озера) вдоль берега моря до Шлеи, а на юг простирался до Травны. В старину же здесь, на месте лесной чащи, были жилища людей. «Во время Оттона I, рассказывает Гельмольд, Шлезвиг с прилегающей страной, которая идет от Шлейского лимана до р. Эгдоры, принадлежал Римской империи: земля эта, обширная и плодородная, была вся почти пустынна, потому что, находясь между Океаном и Балтийским морем, разорялась частыми набегами разбойников. Когда же, милостью Божиею и доблестью великого Оттона, был здесь водворен всеобщий мир, то начали заселяться пустынные места Вагрии и Шлезвигской страны, и не оставалось уже ни единого угла земли, в котором бы не было городов, сел, и даже монастырей. До сих пор, продолжает он, есть многие следы этого заселения, особенно в лесу, который от города Лютиленбурга тянется на огромные пространства до Шлезвига, и где, в глуши глубочайшего запустения, в местах едва проходимых, между огромными деревьями, замечаются рвы, некогда разделявшие пашни, видны бывают очертания городов, по устройству оставшихся валов; а плотины в речках, служившие для остановки вод при мельницах, показывают, что этот лес был некогда заселен саксами». Свидетельство весьма замечательное; но очевидно, что древнее заселение этого края не могло принадлежать, как думает Гельмольд, ко времени Оттона; сам он говорит, что до Оттона I земля Шлезвигская и предел Вагрский были пустыней, вследствие беспрестанного разорения, и что после Оттона II они опять совершенно запустели: невозможно, чтобы такая обширная полоса земли вдруг заселилась и наполнилась городами и селами в течение 28-летнего в ней владычества саксонских императоров (955–983), не говоря уже о том, что с тех пор она не могла бы опять вся зарасти тем дремучим лесом, какой покрывал ее при Адаме Бременском (во второй половине XI в.). Ясно, что следы давнего заселения этой страны, какие видел Гельмольд, относятся к поре гораздо древнейшей. Такое заселение могло быть только тогда, когда германцы властвовали над поморскими славянами, и когда, следовательно, Нордалбингия не была их спорным пределом, постоянным поприщем их борьбы; действительно, там, где потом лежала пустыня, древние писатели помещают англов, варнов и др. германцев; но в V в. англы и варны удалились, славяне освободились от германских дружин, и, верно, уже тогда начался в Нордалбингии бой между славянами и немцами; с этого-то времени, без сомнения, – еще до прохода герулов, – и запустел пограничный их край, и на семь веков водворилась в нем безлюдная глушь, где в древности процветали села, возделывались поля, работали мельницы.

«Война питает войну», эта истина, искони справедливая на земле, оправдалась и на балтийских славянах. Были, мы знаем, многие естественные причины, которые вели к войне славян и саксов в Нордалбингии; но эта война, вынужденная обстоятельствами, наконец так сроднилась с их нравом и бытом, что по необходимости стала для них склонностью и забавой. Вот слова немецкого летописца, всегда более или менее пристрастного к своим соотечественникам. «Нордалбингцы (т. е. немцы в Нордалбингии) делятся на три племени: стурмаров, голзатов (голштинцев) и дитмарсов; они мало разнятся между собой образом жизни и языком, держат законы саксов и именуются христианами, но по соседству с варварами (т. е. славянами), привыкли предаваться грабежу и разбою. Они гостеприимны. Грабежом и щедростью – вот чем хвастают голзаты; кто не умеет ходить на разбой, тот считается у них человеком глупым и бесславным». Не иначе подействовала война и на смежных с нордалбингцами славянских вагров. Послушаем того же рассказчика: «Город Альденбург, тот самый, который по-славянски называется Старыгард, т. е. старый город, лежит в стране Вагров, на западном берегу Балтийского моря, и составляет крайний предел Славии (т. е. Славянской земли). Этот город и вся страна Вагрская в старину населены были самыми храбрыми людьми, потому что, стоя впереди всех Славянских народов и гранича с Датчанами и Саксами, Вагры всегда первые и направляли военное движение на соседей, и принимали на себя их удары». Вот какое влияние имели местные обстоятельства на славян и саксов, живших друг подле друга в Нордалбингии, и как они приобрели наследственную склонность к войне.