4

Поезд Южно-Уральск – Зеленоборск в народе давно прозвали «барыгой». Прежде всего, потому, что в прежние времена именно железной дорогой надёжнее всего было добраться из лесного района в областной центр торговцам скобяными товарами да нехитрой продукцией сельских подворий – мясом, топлёным молоком (свежее, не выдержав долгого пути, скисало), сметаной, маслом и мёдом. Возвращаясь, домой, везли «городские» товары – мануфактуру и колбасу. Этот контингент и составлял основную массу пассажиропотока.

Теперь, когда проложены высокоскоростные, блестящие хорошо прогудроненным полотном, шоссе, автотранспортом добираться было сподручнее и быстрее. А потому неторопливый, тащившийся до пункта назначения целых четыре часа поезд, состоявший всего-то из пяти вагонов, заполнялся пассажирами едва ли на треть.

Поговаривали, что в РЖД из-за хронической нерентабельности собирались отменить этот маршрут вовсе, однако региональные власти дотировали железнодорожные перевозки – побаивались негативной реакции сельского населения: билет на поезд стоил раз в пять дешевле автобусного.

«Барыга», лениво постукивая по расшатанным, кое-где тронутым ржавчиной рельсам этой второстепенной, редко используемой железнодорожной ветки, останавливался возле каждой мало-мальски населённой деревушки, и к нему бежали стайкой местные жители – в одном из вагонов располагалась пекарня, она же магазинчик, торговавший самым необходимым – хлебом, крупами, солью и спичками.

На этом тихоходном поезде и отправился Глеб Сергеевич в свои новые владения, сулящие ему приличное состояние.

И не потому, что решил сэкономить на стоимости поездки – с деньгами у него, благодаря государственной пенсии, проблем не было. Просто хотел не спеша погрузиться в новую для себя реальность, проникнуться по пути, так сказать, духом провинции, которой, положа руку на сердце, никогда и не знал, всю предыдущую жизнь, проведя в областном центре.

Когда-то Зеленоборск, стоявший у самой границы Заповедного Бора, был заштатным городишкой с десятитысячным населением. Народ здесь занимался преимущественно сельским хозяйством, благо пахотных земель за границами реликтового лесного массива было предостаточно. Подпитывался дарами леса – грибами да ягодами, впрочем, скудеющими год от года, и сошедшими ныне почти на нет. Из промышленных объектов успешно функционировали только деревоперерабатывающие предприятия – лесопилки и единственная в области уцелевшая мебельная фабрика, производящая в основном незатейливые, недорогие и крепкие, а от того востребованные небогатыми селянами, табуретки.

Обо всём этом Дымокуров прочёл в путеводителе по городам и районам Южно-Уральской области, изданным ещё в советские времена, и завалявшимся в его домашней библиотеке.

Из новейших источников информации Глеб Сергеевич почерпнул, что лет тридцать назад в окрестностях Зеленоборска были найдены запасы нефти. Не богатейшие, но всё-таки годные для промышленной добычи и переработки. В городок потекли деньги, увеличилось народонаселение. Появился новый микрорайон, застроенный двух и трёхэтажными коттеджами, в которых обитали работники нефтяной отрасли, и прочий кормившийся от нефтяного потока люд, прозванный местными остряками «Полем чудес». Открылись гостиницы и рестораны, торгово-развлекательные заведения.

Городок, деревянный прежде по преимуществу, приобрёл современный, ухоженный, щедро подсвеченный рекламными огнями, вид и лоск.

На территории Заповедного Бора ещё в середине прошлого века тоже было обнаружено месторождение нефти, пригодное для промышленной разработки, но статус памятника природы не позволял до поры буровым вышкам вторгаться в реликтовый зелёный массив.

Впрочем, катающийся нынче в нефтяном масле Зеленоборск был Дымокурову без надобности. Унаследованное имение находилось в самом глухом участке бора, в селе Колобродово. К этому населённому пункту, как озаботился выяснить заранее Глеб Сергеевич, вела грунтовая дорога, относящаяся к категории «межпоселковых», а это значит, в распутицу совсем не проезжая.

Ещё и поэтому не привыкший рисковать (вдруг дождь зарядит!), отставной чиновник предпочёл поезд, и вот уже три часа кряду качался, переваливаясь с боку на бок на деревянном диване старого, явно доживающего последние дни перед списанием в утиль, ревматически поскрипывавшего в железных своих сочленениях «общего» вагона.

Сперва Глеб Сергеевич пытался читать прихваченный специально в поездку толстый том детективов Агаты Кристи, но из-за вагонной болтанки строчки прыгали перед глазами, очки сползали на кончик носа, и вскоре он, отложив книгу, принялся созерцать пробегающие за мутным, давно не мытым окошком, окрестности.

Степной, ничем не ограниченный до самого горизонта пейзаж отступил, и по сторонам железнодорожного пути замелькали сосны – вначале одиночные, корявые да разлапистые, потом пошли новые, недавние относительно посадки. Деревца здесь росли культурно, рядком, и были лет пяти-семи от роду. А дальше, когда поезд, лениво постукивая колёсами, вполз в настоящий лес, за окном стало сумеречнее от обступивших железнодорожное полотно столетних сосен, которые стояли уже в одном ведомом им самим порядке, кучнее, возносились целеустремлённо к солнцу, затеняя кронами всю остальную жизнь, копошившуюся у их подножья.

Местами эти исполины вплотную прижимались к путям, тянулись игольчатыми лапами к вагонам, стремясь то ли остановить их, не пустить в свою сокровенную чащу, то ли просто погладить, пробуя на ощупь – стоит ли опасаться этого запалённого, разогретого степным зноем, надсадно хрипящего, шумного железного зверя?

Впрочем, кое-где в полумраке бора замечались проплешины. На этих рукотворных полянах громоздились штабеля брёвен, высокие, аккуратно сложенные поленницы, виднелись рубленные домики – ветхие сторожки егерей и вполне современные жилые дома-вагончики на автомобильных шасси.

Человек всё глубже, настойчивее вторгался в зелёный массив, отвоёвывая у бора сотки и гектары песчаной земли, малопригодной для возделывания, но столь желанной для ищущих временного покоя и уединения состоятельных горожан.

Притомившись уже от затянувшегося путешествия, Глеб Сергеевич отвёл взгляд от окна, и принялся созерцать попутчиков.

В полупустом вагоне их было не много. Десятка два человек, преимущественно селян по внешности и повадкам, подрёмывали под монотонный колёсный перестук слегка покачивающихся вагонов, заботливо разместив под ногами и в проходе баулы с закупленными в городе товарами.

Пробираясь сквозь бор, который становился всё гуще, глуше, поезд то и дело останавливался на пару минут на полустанках, обозначенных белёными будочками обходчиков, и тогда возле вагонов начиналась суета. Кто-то сходил, исчезая в лесной чаще бесстрашно, кто-то, наоборот, выныривал из неё, карабкаясь судорожно, боясь не успеть, на подножку. Какие-то дремучие лесовики, обитавшие здесь на дальних кордонах, в отрыве от цивилизации, продравшись сквозь буреломы, бежали вдоль состава, хрустя гравием железнодорожной насыпи, под самыми окнами – спешили к вагону-пекарне за хлебом.

Внимание Дымокурова привлёк такой новый пассажир, появившийся вроде бы ниоткуда, из места, где людских жилищ не просматривалось – мужик лет пятидесяти, звероватого вида, заросший по самые брови чёрной, с проседью, бородой, угрюмый, кряжистый. Он был обряжен в брезентовую куртку-штормовку, линялые штаны «защитного» цвета – зелёные, с бурыми камуфляжными пятнами. Обут мужик был в литые, невероятно-огромного размера, резиновые сапоги-бродни, что казалось странным на фоне летней жары и засухи.

Хотя, как вспомнил, кстати, Глеб Сергеевич сведения, вычитанные из путеводителя, Заповедный Бор известен был своими болотами.

«Настоящий лешак!», – подумал не без уважения отставной чиновник, и поймал вдруг себя на мысли, что завидует в чём-то этому подсевшему на глухом разъезде пассажиру. Его кряжистой силе, уверенности в себе, основательности, читавшихся во взгляде чёрных, пронзительных, всё подмечающих глаз. Ведь и он, Дымокуров, мог так же вот, сложись судьба его по-иному, жить в лесу, вдали от всяческого начальства, бесконечных «вводных», боязни не угодить, ошибиться, без чинопочитания, трепета и демонстрации раболепия в приниженно согбённой спине. Жить вольно, нынче как вчера, чтобы самые большие перемены были связаны с вполне предсказуемыми временами года, морозами или жарой, а «вводные» слагались то из обильных снегопадов зимой, то засухи летом, или удавшегося богато урожая кедровой шишки, к примеру…

Мужик пёр огромную, судя по всему, довольно тяжёлую сумку – клетчатую, на молнии, похожую на те, что тянут с собой «челноки», возвращаясь из дальних стран в родные пенаты. Мужик поставил баул, явственно громыхнувший чем-то металлическим, в проходе, а сам сел на деревянный диван, и вроде бы подрёмывал, опустив голову и прикрыв глаза, а на самом деле пристально, оценивающе, разглядывал попутчиков из-под кустистых бровей.

Бросил он взгляд и на Дымокурова, как показалось тому, задержав на отставном чиновнике взор несколько дольше, чем на всех прочих. Глеб Сергеевич тут же отвернулся, и принялся вновь обозревать уже довольно поднадоевший ему лесной пейзаж.

После очередной остановки в вагоне появился контролёр – молоденький парнишка в форме железнодорожника, в сопровождении двух дюжих полицейских, сержанта и капитана.

Контролёр проверял билеты. Пассажиры, подсевшие уже на территории бора, где на глухих полустанках железнодорожных касс, понятно, не было, расплачивались за проезд. Полицейские молча присутствовали при сём, внимательно, профессионально разглядывая каждого.

Глеб Сергеевич, когда очередь дошла до него, протянул слегка помятый, похожий на товарный чек в магазине билетик, который хранил вместе с паспортом в нагрудном кармашке. Контролёр мельком глянул, надорвал краешек, и вернул билет. Полицейские тоже не удостоили Дымокурова особым вниманием.

Зато колоритного лесовика стражи порядка взяли в оборот сразу.

Даже не спросив билета, полицейские указали на вместительный баул бородатого:

– А ну, открой!

Мужик, равнодушно пожав плечами, расстегнул «молнию».

– Оппаньки! – воскликнул сержант, запустив руку в нутро сумки. Торжествуя, вытащил какую-то блестящую железяку непонятного предназначения, и передал её капитану. – Что это, гражданин?!

Мужик, усмехнувшись в бороду, отвернулся к окну.

– А я скажу, что это! – пояснил не столько мужику, сколько окружающим полицейский капитан. – Это контакты с электроподстанции. Ты ж целое деревообрабатывающее предприятие обесточил! – сунул под нос лесовику железку полицейский. И покачал головой изумлённо, – и как тебя, дурака, не пришибло? Там же напряжение – десять тыщ вольт!

Мужик невозмутимо продолжал смотреть в окно.

– Будем оформлять, – бросая железку обратно в сумку, заключил капитан. И, обернувшись к сержанту, распорядился, – организуй понятых. – А потом потребовал у мужика: – Документы!

Тот поднялся, выпрямился во весь рост, оказавшись на голову выше обоих полицейских, пошарил где-то под штормовкой, за пазухой, извлёк замусоленную, сложенную вчетверо бумажку, протянул полицейскому.

Капитан с некоторой брезгливостью развернул потёртый листок.

Дымокуров, поправив на носу очки «для дали», через плечо полицейского тоже отчётливо видел содержание документа.

Капитан прочёл вслух, вглядываясь в выцветшие, напечатанные на раздолбанной пишущей машинке вкривь и вкось строчки:

– Справка… Дана гражданину Лесному Якову Петровичу… в том, что он освобождён из мест лишения свободы… Срок наказания отбывал в ИТЛ… тысяча девятьсот пятьдесят пятый год?! Ты чего мне подсовываешь, а?! – обратил капитан взор на мужика, но того уже не было на прежнем месте.

И вообще не наблюдалось в вагоне.

Мужик самым непостижимым образом вдруг исчез, словно растворившись в слегка душноватом, спёртом вагонном пространстве.

Глеб Сергеевич, с интересом следивший за этой сценой, вместе со всеми пассажирами принялся в недоумении крутить головой.

– Эй! Э-эй! – засуетился взволнованно капитан, и обратился к напарнику. – Пилипенко! Найди его!

Сержант в изумлении огляделся:

– Да где ж он, гад этакий?!

И тут Дымокуров увидел вдруг мужика. Он никуда не исчез, а притулился через пару рядов на свободной деревянной скамье, и наблюдал за происходящим. Но его почему-то никто не видел!

Поймав на себе взгляд Глеба Сергеевича, виновник всеобщего переполоха поднёс указательный палец к губам, жестом показав недвусмысленно – молчи, мол.

Дымокуров моргнул растерянно в знак согласия, и отвернулся к окну.

В это время поезд грохотнул как-то особенно сильно, затрясся, заскрежетал яростно железными сочленениями, тормозя.

За окном мелькнула надпись крупными буквами на дощатой стене одноэтажного здания вокзальчика: «Станция Колобродово».

Глеб Сергеевич прибыл в пункт назначения.