Уж не знаю, есть ли среди вас достаточные знатоки древней истории, которые знают, что было дальше, поэтому вкратце расскажу и об этом. Ночью того же дня группа заговорщиков ворвалась в спальню короля. Его нашли под кроватью, трясущегося и захлёбывающегося слезами. Заговорщики обвинили его во всех грехах – реальных или мнимых (последних, впрочем, было пренебрежимо мало), и потребовали подписать отречение. По моему замыслу предполагалось, что король начнёт возмущаться, отказываться, угрожать, в общем, всячески вести себя так, что чьё-нибудь ранимое сердце не выдержит этого, и его просто прикончат. Но, увы, эта трусливая свинья тут же подписала бумагу, на лету целуя руки, которые её придерживали. Так он был отправлен в тюрьму.
А на следующее утро, как вы, возможно, знаете, он был найден в камере повешенным. Естественно было объявлено, что король покончил жизнь самоубийством, однако сейчас, спустя четыреста лет, я могу раскрыть одну из множества своих тайн. Той ночью к королю пришёл его придворный маг и первый министр. Пришёл в сопровождении двух дюжих молодцов, которые и препроводили его величество к Белому Мосту.
– Но зачем было убивать? – воскликнула потрясённая Мэйлинн, которая, возможно, единственная из всех знала официальную версию этой истории.
– Только два слова, дорогая Мэйлинн: гражданская война, – сейчас лицо Каладиуса казалось высеченным из тёмного холодного камня.
– Да, понимаю, – кивнул Варан. – Живой бывший король мог бы стать ядром притяжения для несогласных с новой властью. Пока он был жив, вместе с ним была жива и надежда вернуть ему трон. А подобные надежды – идеальное топливо для гражданской войны.
– Лучше и не скажешь, любезный Варан! – одобрил Каладиус. – Именно эти соображения и толкнули меня на этот поступок. И, надо сказать, в списке вещей, которых я стыжусь или которые причиняют мне душевные терзания, этот поступок находится где-то на последних местах. Я до сих пор считаю, что поступил правильно.