Успешно сдав вступительные экзамены в Самарканде, полетел я в Свердловское военно-политическое училище, где нас, семерых счастливчиков, уже ждали новые отцы-командиры.
Сразу же в начале первого курса, это осень 1986 года – в высшем военно-политическом танко-артиллерийском училище им. Л.И. Брежнева, кинули мне на погоны заветные две лычки младшего сержанта. Проделал я в кителе дырки для знаков солдатской доблести и прицепил некоторые, самые мне дорогие. Построил отделение своих курсантов, встали на первое построение учебной второй артиллерийской батареи. С первых дней службы начались у меня проблемы с моими воинскими знаками, а именно «Гвардией» и «Парашютистом». Вызвал меня в канцелярию старший лейтенант «Шило» и предложил в требовательной словесной форме снять все знаки, оставив только комсомольский значок. Я отказался, предъявив ему мой военный билет, где знаки были прописаны четко и закреплены печатью: в/ч Полевая почта 15831.
Для справки: Знаки, полученные военнослужащим во время проведения военных действий или связанных с особыми условиями прохождения службы не могут быть запрещены для ношения на форме одежды в дальнейшем, даже если новая воинская часть не является «Гвардейской».
– Слушай, младший сержант, ты где у нас служил? – с насмешкой спросил старлей.
– В 103-ей гвардейской десантной дивизии в Кабуле, выполнял интернациональный долг, на…
– Долг, интернациональный? Ха. На!.. Все! Там твой долг остался! Здесь – учебное заведение, тельняшку снять, гвардию снять, парашютиста снять! Ясно? Вопросы младший сержант?
– Эти знаки я имею право носить на военной форме, так как они у меня прописаны в военном…
– Тут не десантное училище, перед кем ты тут собрался выпендриваться?
– Разрешите идти?
– Свободен! И смотри мне, не балуй, а то живо вернешься в свой родной Афган.
На следующий день взводный выразил удивление, когда увидел своего младшего сержанта на построении батареи с этими же знаками. После обеда меня пригласили в канцелярию второй батареи, где уже сам майор лично меня попросил снять все знаки и тельняшку. Я вновь отказался в очень мягкой форме.
– Можете меня отчислять, но они прописаны у меня в военном билете. Как вы обоснуете отчисление сержанта?
– Давай договоримся… Пойми, у нас не гвардейская часть, там есть свои правила.
После часовых переговоров с командиром батареи я согласился снять «Гвардию» с повседневного кителя, но знак «Парашютист» снимать отказался. Также отказался менять тельняшку на застиранную бледно-зеленую майку.
– Что будет, если у нас теперь все армейцы наденут свои знаки?
– Мы их заслужили. Кстати, товарищ майор, курсанты, поступившие из суворовских училищ, носят свой знак выпускника суворовского и им никто не предъявляет претензий. Складывается впечатление, что мы служили в армии Соединенных Штатов, а теперь пришли в Советское училище и права качаем. Странно это, мне непонятно. Для чего тогда военный билет? Для чего тогда мы их заслужили?
– Да, по совести, ты прав. В общем, парашютиста можешь носить…
Все три курса я носил десантную тельняшку под кителем и своего «Парашютиста», за которого приходилось мне даже драться с группой чудиков – курсантов.
А курсанты моего отделения всегда гордились своим сержантом, бегущим впереди отделения в тельняшке. Командиры взводов так косо и поглядывали на меня все три года. Нажил я, в связи с этим себе кучу проблем в отношениях с офицерами. Потом пришел командиром дивизиона подполковник Мальцев, он нашего брата – ветеранов Афгана уважал, а почему, так все просто, сам прибыл только что «из-за речки».
Но было уже поздно, определенные выводы для себя я уже делал. Романтика закончилась. Перспективы туманны, войска выведены и брошены в Средне-Азиатских степях на произвол судеб.
Что же это за армия такая? Где прямо и открыто не уважают заслуг солдата перед Отечеством, где смеются над записями в военном билете. Где ставят на один уровень, тех кто отслужил и тех, кто пришел в училище со школьной скамьи? По мне, так это феноменальная бестолковщина и кадровая ошибка. На курсанта, и лейтенанта всем плевать.
Думаю, это детский сад, где не нюхавшие пороха офицеры, внутренне ненавидят тех, кто пришел учиться с боевых действий. Такие офицеры совершают всевозможные провокации, подставы, чтобы такой курсант или сержант был отчислен из высшего военного учебного заведения и под любым надуманным предлогом. Пьянка, которой не было, якобы не выполнение приказа, не подчинение офицеру, самоволка, неуспеваемость и так далее.
А все потому, что в головах некоторых офицеров нет четкого понимания, что любого солдата, курсанта, лейтенанта, нужно элементарно уважать. Зато есть понимание собственного самоутверждения за счет младших по званию, имеющих чувство собственного достоинства. Нет у таких офицеров элементарного чувства чести, а есть вера в свою гениальность и ущербность подчиненных.
В восьмидесятые годы 50% поступивших из войск солдат и сержантов в военные училища были отчислены из этих училищ по различным поводам. Кто поступил из или после Афганистана, были отчислены почти все.
Получается, что боевая часть и военное училище – это две разные системы ценностей, две разные психологические антагонисты. Интересно, а как дела обстоят сейчас?
С какого это года началось, но видно спрос на таких людей в Рабоче-крестьянской Красной и Советской армий, был всегда. Я про открытых и скрытых стукачей.
Зачислили нас приказом в сентябре 1986 года на первый курс высшего военно-политического училища, обреталось которое на Уктусских горах в славном рабочем городе Свердловске ранее, а теперь как при Царе-батюшке в Екатеринбурге.
Пригнали нас первокурсников в полевой лагерь. Вроде еще не курсанты, но и уже не абитура, экзамены-то сданы. Это танковый полигон, за городом. Как поселок называется не помню, может, Елизавет. Рядом – сосновый лес, казармы новые из белого кирпича и все такое. Я поступал из армии, вернее, из Афгана, сдавал экзамены в Самарканде и вот зачислен на первый курс училища, которым бредил лет пять уже, еще со школьных лет.
Пояснение для юношей. Никогда не поступайте в военные институты после армии, вас там не поймут и уже не ждут, вы уже братцы понюхали пороха и дедовщины. Идти так сразу со школы. А так все снова начинать, словно третий год в первый класс. Я вообще советую, если династии военных в вашей семье нет, лучше не соваться в армейку, карьеру в любом случае не дадут сделать, а жизнь пройдет под погоном. Если честно, я не видел ни одного полковника или генерала со счастливой улыбкой на лице. Капитанов и майоров видел, а дальше все, туман и бездна, старость и пенсия.
Вы там левые уже и только мешаете. Будете вы под обстрелом командования, как потенциально неудобные и перегоревшие в войсках люди, потенциальные нарушители дисциплины в «детском саду».
А вот еще есть один хитрый вариант, поступать в ВУ уже будучи прапорщиком. Вот эти господа вообще, как сыр в масле катались и катаются. Свободный выход в город, проживание вне училища и так далее, полная лафа. Хочешь женись, хочешь крестись. Иногда и лекции пропускали, и все им ни почем, какая уж тут зарядка и всякая дребедень для срочников, и зарплата прапорщика 200-250 рубликов в месяц сохраняется в полном объеме. Это тебе не казарма, чтоб ее через дивизию.
Кто поступил из армии или после срочной службы, оказались в полной, так сказать, жопе. Снова казарменное проживание, режим как для первогодка, зарплата как у всех 20-30 рублей в месяц. Снова наряды, караулы, придирки офицеров и так далее. Поэтому армейцы и уходили не доучившись. Никакой скидки, на то, что ты уже был в армии два года, им плевать на это.
Короче говоря, о главном, зачислили в наш учебный взвод, а это более шестидесяти курсантов, еще трех прапорщиков, человек десять солдат, приехавших из войск, а остальные ребята после школы поступили. Прапорщиков вызывали на беседу к начальнику училища и что-то там им терли о местных порядках. Вот после этого прапорщики наши стали ходить с блокнотиками и что-то себе помечать. Только потом через пару месяцев все прояснилось, когда половину наших парней – бывших солдат – отчислили. Ну и еще нескольких бывших школьников до кучи.
Оказывается, прапора себе помечали, кто нагрубил ему из абитуры, кто подрался, а кто на зарядку последним в строй встал. А кто и в город ночью сбегал. И каждого «охломона» на карандаш прапорщик этот брал, а потом на доклад к кому надо. Этих курсантов в шею, кого обратно в армейку, кого домой к родителям.
Один из трех прапоров, а был он из батальона стройбата, походил на немецкого ефрейтора – Ганса. Шейка тонкая, китель замусоленный, на носу очки, так этот кусок вообще стучал в открытую. Забежит утром в казарму и орет: «Кто последний на зарядку, того на карандаш и на отчисление. Бегом побежали!» Были эти прапорщики не на должностях, стучали по своей натуре, на всякий случай.
Однажды, на втором курсе училища, я этому стукачу прямо сказал: «Надо бы тебе морду начистить, за те твои старые подвиги. Может выйдем в лесок, прогуляемся?»
Леса на Уктусе темные, дикие, Уральские горы. Тогда он ответил: «Только попробуй, мой рапорт у начальника училища, а ты – в дисбат пойдешь, Афганец». Ясно, не стал я с ним связываться, но обосрался он капитально.
А тут недавно увидел фото со встречи выпускников СВВПТАУ, 2018 и 2019 годов, смотрю и этот прапорщик – «Ганс-карандаш» с нашими ребятами выпускниками второй батареи общается, смеется и обнимается. С теми, на кого стучал, да не выстучал. А парни у нас, видать короткую память имеют, ничего уже не помнят, всем все простили и забыли. Старые стали. Хорошо, что я тогда не пришел. Пришлось бы мне все же ему подчистить его личико. Чудно это как-то, не по-мужски, хотя в пределах правил нашей армии. Много приспособленцев и стукачей, страна движется вперед, и армия не отстает.
Прилетели мы в Афганистан, приземлились прямиком на Кабульский аэродром в полдень 26 апреля 1985 года. Пока нас встретили, рассадили в клубе 350-го ПДП, рассказали, где мы и зачем сюда приперлись, суть да дело в общем. Вели в тему боевой обстановки. Прошло часа четыре, ни капли воды никто нам не дал, спать охота, жара и духота. Офицеры ругаются, новобранцев делят как рабов или породистый скот. Биржа гладиаторов.
Наконец-то распределили новобранцев по частям и по батальонам, прошло шесть часов, если не больше. Самое приятное в этой странной ситуации прибытия в зону военных действий было для нас с Витьком то, что мы остались в дивизии, и теперь дальше по Афгану лететь уже не надо. Это было счастьем, я уже тогда понимал, что передвижения по Афгану и без оружия, могут закончиться цинковым макинтошем и скорым дембелем в «Черном тюльпане».
В модуль второй роты отдельного гвардейской батальона связи нас вел старшина этой незнакомой нам ватаги. Накаченный и загорелый бугай прапорщик, в идеально новенькой тельняшке. Он завел нас в пустой кубрик, где стояло примерно тридцать двухярусных коек, буркнул под нос, что скоро вернется, и смылся. Солдат роты в расположении не было, кроме дежурного и солдатика на тумбочке дневального.
Мы упали на свободные кровати и отрубились. Фуражки свои бросили на тумбочки.
Минут через пять нас растолкали двое загорелых парней, блондины с усами, в полосатых, почти прозрачных плавках. Как оказалось, в кубрике их было всего четверо. Первым делом я подумал, что это офицеры, но я сильно ошибался.
Как пояснили блондины, они дембеля, а в общем, уже гражданские люди. Ждут завтра свой борт на вылет из Афгана, прямо ранним утром. В Афганистане уже год и семь месяцев.
Услышав про год и семь месяцев, я понял, что эта вечность, а перед нами счастливчики, избежавшие цинкового саквояжа, это были Ангелы или почти Боги.
Потом один с седыми волосами на висках подошел ко мне и познакомился:
– Как звать, молодой?
– Александр! – слегка поперхнувшись, ответил я.
– Клево, я Славка, – свободный гражданин, сержант второй роты.
– А что, Шура, есть у тебя берет ВДВ? – спросил полубог дружески.
– Есть, конечно, в вещевом мешке лежит, нулевый. Я в нем в учебке ходил правда. В Каунасе…
– В Каунасе? Нормально. Видишь, какое дело. Мне домой лететь, а берет у меня старый, ему уже лет пять, он тут в Афгане с 1982 года. Он у меня от моего дембеля. Может махнем не глядя, я тебе свой, а ты мне свой.
– Ну, не знаю?.. – смутился я. – Он хоть…
– Ну смотри, как хочешь, конечно, только сейчас этот наш, теперь уже ваш злой старшина придет, все у вас примет под опись, и больше ты свой берет и все остальное не увидишь. Я не вру, молодой! Сволочь он порядочная, хотели мы его, так сказать, наказать, да ладно, домой охота, а не в тюрьму.
– Я понял! Конечно верю, что не врешь…
– Короче, парень, берет этот классный, но маловат мне немного. Я в тридцати операциях был и только контузия, понимаешь. Везунчик я. А берет этот я всегда брал с собой в горы, на груди он у меня был под х/б, врубаешься, Шура? Пригодится, парень, думай быстрее…
– А тебе какой размер нужен? – улыбнулся я.
– Лучше 58, но новый еще растянуть можно, а этот подсох, как я сам, – рассмеялся десантник.
– Так он и есть, 58! Держи, берет! Давай свой!
Мы быстро обменялись беретами. Потом я заметил, что его знаки на парадке все темные, словно древние. А «Парашютист» с трещинкой на белом куполе, словно со шрамом. Дембель был старшим сержантом. На его парадном кителе сверкала медаль – «За отвагу».
Теперь заговорил я:
– А «Гвардия» и «Парашютист» тоже твои родные?
– Да, тоже дембеля подарили, потемнели они от жары.
– Кто потемнел, дембеля? – усмехнулся я.
– Юморист ты, молодой, это хорошо. Легче тебе будет…
– Махнемся тогда и знаками! – быстро предложил я, поглядывая на выход из кубрика.
– Ну ты, парень, в доску свой! А давай, махнемся ча нам? О!.. Благодарю, брат! Служба у тебя будет легкая, помяни мое слово…
О проекте
О подписке
Другие проекты