Кейшим ни стал откладывать свою работу на завтра и приступил раздувать мехами печь кузницы. Был не в силах помогать ему и после сытного ужина отправился спать в свою комнату.

Лейла и Альман проводили меня до самой постели. Помогли переодеться в ночную одежду и уложили спать. Лейла на прощание поцеловала меня в щеку и отправилась следом за своим дедом. Ещё долго ощущал теплоту губ Лейлы на своей щеке.

Думал, что она воспринимает меня, как своего брата или как героя, спасающего её семью. Мне же хотелось познать к себе любовь Лейлы, а после, что будет, то и будет.

Хотелось, чтобы сон мой посланный Богом сбылся наяву, а Лейла была близка со мной. Ведь не могу же оставить своё потомство с нелюбимой мне женщиной. Надо чтобы между мной и Лейла была взаимная любовь способная дать нам дитя.

Проснулся до рассвета и сразу пошёл в кузницу. Кейшим спал под навесом. Рядом с ним лежали его изделия. Возможно, что не владел арабским языком так, как русским, чтобы толково объяснить Кейшиму суть своего заказа, но работа была выполнена столь искусно, что ею можно было любоваться, как произведением искусства?

Штихеля, стамески, долото и ножи были выполнены в арабском кузнечном стиле. Форма инструментов была тонка и изящна. Словно все делали не из металла, а вырезали из куска мягкой древесины. Было интересно на изделия смотреть, ну, а работать, тем более будет приятно.

Только бы мне быстрее начать свою работу. Теперь моя работа зависела от расторопности людей дома ростовщика Мансура. Собрал осторожно весь инструмент, и чтобы не разбудить Кейшима, тихо ушёл в дом.

В своей комнате зажёг масляную лампу и на куске белой бумаги стал делать наброски будущего орнамента для резьбы на деревянных столбах Мансура. Карандашом мне служили кусочки графита, которыми дети Ахмеда украшали свои красивые камушки и играли ими во дворе дома. Мне надо было сделать несколько эскизов.

– Ты не спишь? – услышал, голос Лейлы за спиной. – Пришла посмотреть на тебя спящего.

Лейла присела рядом со мной. Ничего не ответил ей, но, когда повернулся в её сторону, так наши чувства сами сказали все за нас. Её глаза и губы были так близки, что все произошло, само собой. Потерял разум и способности владеть своими чувствами.

Наши губы слились в едином поцелуе, а сердца так сильно застучали, что казалось, они вот-вот выскочат наружу. Совершилось то, чего мы страстно хотели и сильно боялись. Наши тела соединились в едином порыве и были подвластны движению любви.

Нарушил девственность Лейлы. Она того сама желая, стала страстно извиваться подомной, нарушая стонами окружающую нас тишину. Мы так были увлечены друг другом, что не заметили, как в дом вошёл старик Альман.

– Дедушка, прости нас! Мы жить не можем, друг без друга, – в один голос взмолились мы, когда заметили присутствие Альмана. – Мы сами не знаем, как это могло случиться. Аллах соединил нас. Сам Аллах соединил наши души и тела.

– В том нет вашей вины, – успокоил нас, Альман. – На то воля Аллаха. Лишь он может управлять чувствами. Раз он пожелал, чтобы встреча произошла, то так тому и быть. Все во имя Аллаха!

Лейла поцеловала руки Альмана. Последовал её примеру. Старик снял с Лейлы ночную рубашку, испачканную кровью нарушенной девственности, понёс рубашку Ахмеду. Мы не знали, как поступать дальше. Ждали развязки, прижавшись, друг к другу в постели испачканной девственной кровью.

Теперь никто не мог разлучить нашу любовь. Прошло пару минут, прежде чем в комнату вошли старики, а за ними отец и мать Лейлы. Мать внесла в комнату ночную рубашку Лейла, испачканную девственной кровью, положила на постель перед нами.

Затем наклонилась над нами и поцеловала каждого в лоб. Следом за матерью поцеловали нас отец Лейлы и оба старики. После чего прочитали молитву во имя Аллаха. Без слов мы поняли, что родственники одобрили наши действия, совершенные по воле Аллаха.

С этого момента мы стали, как муж и жена. Лейла и, поцеловали руки каждому из старших. После этой церемонии благословения, нам принесли чистую белую одежду, надели её на нас. В этом наряде мы вышли во двор, который стали накрывать не проданными коврами.

Во дворе все представители большой семьи. На коврах разложили праздничное угощение. Меня и Лейла усадили на почётное место. Из моей комнаты вышла мать Лейлы и показала всем ночную рубашку дочки, запачканную девственной кровью.

Все присутствующие стали поздравлять нас и класть к нашим ногам подарки. Каждый, трогал нас руками за голову, а мы трогали их руки. Когда поздравления закончились, Ахмед сделал жест рукой и пригласил всех отведать праздничную пищу.

Во время трапезы никто ничего не говорил. Одобрительно показывали руками в нашу сторону, а жестами своими хвалили хлеб и соль праздничного двора этого дома. Весь этот день в доме был праздником.

После того, как мы с Лейлой, фактически, стали мужем и женой, у меня появилась большая ответственность за семью Ахмеда, так как его семья теперь по-настоящему стал моей семьёй. С нетерпением дождался, когда за мной пришли люди Мансура.

Взял с собой инструмент и отправился в дом ростовщика. На пыльных улицах Медины меня настороженно провожали взглядами прохожие и седые старики с чётками в руках.

В глазах людей тайное беспокойство о неизвестности, которую нёс сам с собой, в своём сознании.

Охрана, сопровождавшая меня по городу, держалась от меня на почтенном расстоянии.

Словно охраняла ни меня, а своих горожан, у которых мог разрушить уклад повседневной жизни, сложившийся веками. Возможно, что так и должно было произойти с моим присутствием, так как сам сюда принёс иной быт и культуру?

11. Труд во имя свободы.

За время ожидания работы двор ростовщика очень сильно изменился. Средина огромного двора была занята семью разноцветными шатрами. В каждом шатре находился один деревянный столб, закреплённый в горизонтальном положении, так, как сказал Мансуру.

Места опор столбов под домом и навесами были укреплены свежеспиленными деревьями. Вблизи таких деревьев не было. Значить хозяин двора посылал своих людей в другие места, где росли деревья. Мне было жалко спиленные деревья.

В этих местах при таком количестве деревьев мог быть хороший оазис, который укрывал от зноя большое количество животных и людей. Но отпустим это решение на волю Аллаха, который распорядился спилить деревья. Ни стал выбирать столб к лучшей работе.

Сказал людям ростовщика поднять к верху края первого шатра, чтобы можно было работать при дневном свете большую часть времени. Столб из белой древесины.

Хорошо ошкуренный и гладкий ствол, как бумага под роспись. Это меня сразу вдохновило и обрадовало.

Таким образом, мне будет легче и быстрее утвердиться в глазах Мансура. У меня закрепилась уверенность в работе, в победе семьи Ахмеда, которые с надеждой отпустили меня работать у ростовщика. Первый орнамент посвятил своей родине России.

Расчертил ствол русским растительным орнаментом. Чтобы между столбами был единый стиль рисунка, опорную часть верха и низа сам решил украсить резьбой в виде греческих и римских колонн, которые видел вовремя своего путешествия по Греции и Италии.

На роспись первого столба у меня ушёл целый день. Только сумерки будущей ночи прервали мою работу.

– Скажи людям, чтобы никто не подходил к шатрам и к столбам, – сказал, Мансуру, перед уходом.

– Не беспокойся, – ответил он. – Шкуру сдеру, как с барана, с того, кто приблизится к шатрам. Пока ты делаешь работу, у каждого шатра постоянно будет находиться охрана.

Возвращался домой поздно вечером, в сопровождении усиленной охраны. Лишь только когда вошёл во двор Ахмеда, охрана повернула обратно. У ворот двора меня ждала Лейла. Она радостно обняла меня.

Поцеловал её в пылающие губы. Мы пошли в свой дом, чтобы вновь в постели заняться любовью. После нашего благословения перебрался в семейный дом, в котором жили старики и родители.

В доме нам выделили украшенную коврами комнату, которая была нам райским уголком. В комнате было так хорошо и уютно, словно посетил свой детский уголок в родовом Старом хуторе.

Кроме ковров в комнате были атласные одеяла, стёганные шёлковыми нитками. Это было непривычно видеть мне, но приятно ощущать искреннюю теплоту и внимание со стороны хозяев дома.

В комнате были также пуфики и подушки, совершенно ни такой формы, как делали у нас на Кавказе. Выполнены они из атласа и шелка. Изделия заполнены козьим пухом и шерстью. На стенах висели украшения из дорогой посуды и оружия. Комната большая, нет ощущения жары.

– Тебе приготовила еду, – целуя меня, сказала Лейла. – Посмотри, какой хороший суп из барашка.

По русским понятиям этому изделию далеко до настоящего супа. Просто отваренный на бараньем мясе бульон с зеленью и кусочками сваренного теста. Что-то вроде наших галушек. Но всё равно вкусно. Приятно пахло курдючным бараньим салом и пахучей травой.

Ел с таким аппетитом, что словно меня не кормили, целую неделю. Лейла была очень довольна тем, что ем её блюдо с таким удовольствием. Она звонко смеялась и постоянно целовала меня, когда делал паузу во время еды.

Лейла была настолько искренна в своём восторге, что удивлялся её порыву. Мы оба, как дети, радовались неожиданно пришедшему к нам счастью, которое поддержали в доме её отца с благословения самого Аллаха.

После сытно ужина мы долго лежали обнажённые в своей постели и отдыхали. Когда почувствовал, после тяжёлого дня работы, прилив страстных сил, мы занялись любовью.

В нас было столько страсти к любви, что мы не уставали ласкать друг друга до поздней ночи. Лишь полная тишина в доме, напомнила нам о ночном покое семьи. Мы погрузились в блаженный сон. Лейла спала, когда проснулся, чтобы идти работать во дворе ростовщика. Прикрыл атласным одеялом её прекрасное обнажённое тело и осторожно вышел во двор.

Сахиба, мать Лейла, была у котла с варёным мясом. Готовила пищу на всю ораву. Подошёл к ней и поклонился до земли, у её босых ног.

– Салам алейкум, Сахиба, – приветствовал, её. – Пусть Лейла отдыхает. Поем в доме Мансура.

– Не спеши, – остановила меня, Сахиба. – Люди Мансура только пришли. Пусть они отдохнут, а ты поешь свежее мясо с горячим хлебом. Это придаст тебе больше сил в работе и в любви. Тебе надо много кушать.

Ни стал отказываться от предложения тёщи и хорошо поел перед уходом на работу. Второй день работы над бревном ушёл на пробивку контура орнамента по всему кругу ствола.

Надо было подготовить глубину контура, так как задумал выделить большой объем орнамента, чтобы он выглядел более естественным, словно его вылепили из древесины, а не резали.

Такой орнамент на стволе дерева с глубоким рельефом, а точнее, барельефом, впечатлял любое созерцание. Мне, действительно, хотелось сделать работу от всей души, чтобы память обо мне осталась здесь на долго. Поэтому старался работать как можно с большим усердием.

Только вдохновение в работе могло мне помочь создать красоту в резьбе по дереву. На резьбу первой колонны у меня ушло около месяца. Чтобы ствол сохранял свой вид долгие годы, пропитал резьбу древесины специальным раствором, который научил меня готовить мой дедушка.

Ствол получился, как морёный дуб, который не гниёт никогда. Затем приготовил слабый раствор морилки и обработал ею всю древесину под золотистый цвет. Просушенный ствол покрыл специально приготовленным мною лаком по дереву.

Когда закончил работу над первой колонной, Мансур настоял на том, чтобы колонну установили на самом видном месте. Чтобы люди с улицы хорошо видели резную колонну. Был не против того, чтобы выполнить просьбу хозяина.

С людьми ростовщика сам установил колонну на углу дома так, что её было видно отовсюду. В первый же день, как только колонна была установлена, вокруг дома ростовщика собрались люди. Мансур горделиво рисовался у резной колонны, расхваливая при всех мою работу.

Хозяин двора так был рад тому вниманию, которое уделяли ему пришедшие люди, что сразу раздобрился и вернул Ахмеду все имущество, которое он забрал у него за долги. Дом моего тестя преобразился. Радость и улыбки семейства вернулись во двор этого дома. Больше всех моему успеху была рада Лейла. Она целыми днями тарахтела подругам о моих способностях и с огромной радостью встречала меня по возвращению из дома ростовщика.

Мне подолгу приходилось задерживаться в доме Мансура. Так сильно был увлечён своей работой, что не замечал своей усталости и до позднего вечера продолжал работу над резьбой по дереву.

Однако усталость организма брала верх надо мной. К ночи возвращался в свою семью, чтобы ранним утром обратно вернуться к интересной работе.

Огромный успех в работе не затмил мой разум, а больше подогрел вдохновение к творчеству. Второй ствол из красного дерева выполнил в арабском стиле. За основу орнамента взял строки суры из Корана, которые можно читать, как молитву.

С разрешения муллы вырезать на этом столбе орнамент письма из Корана.

К приданию большего изящества этой работы, контур надписи на арабском языке выделил тонкой позолотой, проволоку которой вклеил в специально прорезанные пазы и закрепил её на изгибах скобками из этого же материала.

Представляю, каких трудов и денег стоило ростовщику, чтобы он мог приобрести позолоченную проволоку. Мансур готов был выполнить любое моё пожелание в работе, чтобы только прославиться самому. Ему так понравился второй столб, что он тут же за отдельное вознаграждение попросил меня выполнить контур позолотой на первом столбе.

Пришлось мне опять снимать первый столб и пройти весь контур резьбы проволокой с позолотой. За дополнительную работу, ростовщик подарил мне красивого жеребца, который высоко ценился у арабов. Но жеребец совершенно не нужен был мне.

Однако подарок принял и отдал его тестю, который так растрогался, что упал передо мной на колени и стал целовать мои ноги. Мне было крайне неудобно. Попросил Ахмеда подняться с земли и сказал ему, что подарил этого жеребца от всего сердца, как своему родному отцу.

Ведь он отец моей жены. Ахмед долго благодарил меня за такой подарок и целовал коня. Шёл седьмой месяц моей работы у ростовщика, когда в счастливый дом Ахмеда опять пришла беда. На девяностом году жизни скончался Альман, отец Ахмеда.

Когда старик почувствовал конец своей жизни, то попросил своего старшего сына собрать у своей постели всю многочисленную семью. В том числе меня, как своего внука. Альман искренне любил меня.

– Когда умру, – обратился он, к Ахмеду, – ты посети Мекку и поцелуй за меня сердце Кааба. Пускай Аллах простит мне на том свете все мои грехи. Возьми с собой Гурея. Ему надо коснуться святого места ислама. Ведь не зря Аллах привёл его в наши края. Затем отпусти Гурея домой. Каждый человек должен жить у родного очага. Лейла, ты не держи Гурея. Память о нем всегда будет в твоём сердце. Он оставит тебе своего сына. Гурей дома тоже будет помнить тебя. Там далеко в России, среди гор Кавказа, он никогда не забудет своего сына и тебя.

Альман умер к утру следующего дня. Как подобает обычай ислама, похоронили старика перед заходом солнца этого же дня. На похороны и поминки Альмана собрались мужчины почти всей Медины. Людей было так много, что большая часть пришедших на поминки находились за пределами двора.

Во двор вошли старейшины Медины и родственники умершего. Как равный со всеми родственниками, тоже был внутри двора. Несколько дней не работал, соблюдал обычай ислама в память об умершем старике. Лейла сильно плакала о смерти дедушки.

Ахмед и беспокоились за беременность Лейлы, чтобы у неё от переживания не получился выкидыш. Мы, как могли, всячески утешали Лейлу. Говорили, что ей надо не забывать о будущем своего ребёнка, а смерть дедушки, то воля Аллаха. Аллах дал и взял. Теперь надо думать о ребёнке.

Не успели мы полностью соблюсти обычай ислама по умершему старику, как вскоре умерла Гели, старшая жена Альмана. Гели была одной из четырёх жён Альмана, которые родили ему тридцать пять детей. Двадцать одного мальчика и четырнадцать девочек.

Ко времени смерти Альмана из его живых детей осталось семнадцать сынов и девять дочерей. Три жены старика умерли несколько лет назад. Гели прожила с Альманом шестьдесят лет и умерла в возрасте семьдесят девять лет. Гели была вполне здоровой, лишь смерть мужа не смогла пережить без горя. Гели постоянно плакала в своей комнате, ничего ни ела и умерла от тоски по мужу.

Все приняли смерть Гели, как должное по воле Аллаха. Похоронили Гели на кладбище рядом с мужем. В доме выполнили все обряды ислама по усопшим главам семьи. Траур был тяжким у всех. Мне тяжело было продолжать работу у ростовщика.

Постоянно тревожили беспокойные мысли. Мансур оказался ни таким бессердечным человеком, каким его представил вначале знакомства. Он понимал моё состояние и не торопил с работой. Постепенно, успокоился и принялся с большим вдохновением выполнять резьбу по дереву.

Все следующие колонны вырезал в греческом, римском, азиатском, грузинском и армянском стилях. Если эту работу мог так назвать. Ведь свои эскизы на колонны сам разрабатывал по собственной памяти об увиденных когда-то орнаментах. Так что мне трудно судить о резьбе по дереву именно в национальных орнаментах.

12. Семь книг.

Вся моя работа была закончена, примерно, за месяц, до священного праздника ислама Курбан-байрам. К этому празднику мы с тестем собирались посетить Мекку и коснуться древнего святилища Кааба. Ахмед стал собираться в дорогу задолго до окончания моей работы.

Он хотел выполнить просьбу своего отца. Когда укрепил последнюю колонну под домом ростовщика, к этому времени вся Медина знал о моей работе. С самого раннего утра люди подходили к дому Мансура, чтобы посмотреть на это невиданное у них до этого времени зрелище.

Все семь резных колонн переливались от блеска лака и позолоты, которой обвёл контур на семи столбах. Зрелище было настолько прекрасно, что ростовщик от радости такой, накрыл свой двор коврами с угощением и устроил праздник для всех своих гостей. Пришедших посмотреть на мою резьбу по дереву.

– Гурей! Мне хочется сделать тебе такой же запоминающийся подарок. Как сделал ты мне, – торжественно, заявил Мансур в присутствии всех гостей. – Ты сам говорил, что знаешь много языков и много любишь читать. Подарю тебе очень древние книги, которые никто сейчас не может прочитать. Книги написаны на забытых языках. Говорят, что этим книгам нет никакой цены. Книги ценны, как время, которое они пережили. Это время нельзя нам ни вернуть, ни купить. Дарю тебе ценные книги и время, которое пережили книги. Читай их и живи долго, как эти книги.

Мансур поднёс мне семь книг, по одной книге за каждую колонну. Книги оказались действительно очень древние. Написаны книги были на пергаменте матового цвета или на каком-то необычном неизвестном материале с матовым оттенком в кожаном переплёте.

Письмена мне совершенно неизвестны. Это были какие-то закорючки, совершенно не похожие на привычные буквы алфавита известного мне. Но это было не арабское письмо и не китайские иероглифы. С какой стороны читать эти книги, невозможно было понять.

Строение письма выполнено штрихами, точками, клиньями и гнутыми в разные стороны короткими линиями, хаотично разбросанными в разные стороны знаки. Даже орнамент на листах книги выглядел как-то не правдоподобно. Замысловато переплетался в разные стороны.

Поэтому трудно было понять, что надо читать в этих книгах. Сам текст или запутанный орнамент? Может быть, мне надо было сразу читать текст и смотреть орнамент? Кроме всего перечисленного в этих странных книгах.

Между листками пергамента и сверху кожаного переплёта закреплены какие-то полупрозрачные листки матового цвета, как прокладки между листами размером со страницу книги.

Потрогал эти листки на ощупь. То был металл тоньше бумаги, но крепче кожи и пергамента книги. Какой-то странный материал? Или…