Мы объехали колхозную скотобойню, кирпичный завод, с которого вырос целый город. Затем пересекли кавказскую железную дорогу и кавказскую автомобильную магистраль.

Когда углубились в лес, то дедушка Гурей сказал остановиться и спешиться с транспорта, как терские казаки со своих лошадей. Дальше мы всей оравой прошли следом за дедом в огромную гущу леса.

– Дальше сами смотрите и делайте вывод, – сказал дед, когда мы остановились у логова волчицы.

Посмотрел в ту сторону, куда показал дедушка Гурей. В тот же миг моё здоровое сердце едва не выскочило из груди от страха и жалости к волкам. На ветках дерева, примерно, в трёх метрах от земли, болтался дохлый щенок волчицы. Под трупом щенка валялась дохлая волчица без единой царапины.

Сразу было понятно, что волчища издохла от разрыва сердца при виде своего щека подвешенного вниз головой на ветках дерева. По массе и мускулатуре волчицы сразу было видно, что перед нами валялась на тропе глава волчьей стаи Мегера, которая потеряла щенков и стаю.

– Не легче было просто убить волчицу в равном бою, – сочувственно сказал один из охотников. – Зачем, было заниматься живодёрством над малыми детками и над матерью? Тебе не жалко было волчонка? Ведь волки также как люди защищали своё право жить рядом с нами в дикой природе.

– Мне было жалко щенка и волчицу, что они погибли таким изуверским способом, – откровенно, признался дедушка Гурей. – Но, что поделаешь! Война есть вона. Без жертв нельзя. Если бы просто убил волчицу, то волки могли выбрать себе нового вожака и отомстили нам за свою волчицу. Но когда привязал волчонка на дерево вниз головой, и волки услышали среди бела дня раздирающий душу крик волчицы, то волки в панике стали разбегаться во все стороны. Ведь если бы среди волков не было паники, то вы едва ли сегодня истребили стаю волков. Мало того, даже уцелевшие волки из этой стаи больше никогда не придут в этот лес. Так как этот лес помечен гибелью почти целой стаи волков и главой волчьей стаи. На месте массовой гибели родственников никто из дикой природы никогда не селится. Теперь на многие десятилетия тут не будут жить стаи волков.

Дедушка Гурей оказался прав. После той кровопролитной войны с волками вблизи хуторов, сел и аулов, окружающих Гудермес многие десятилетия нет серых хищников.

Так как не только те места помечены массовой смертью волков. Но также современный прогресс навредил до такой степени, что вокруг города вообще не осталось леса.

Люди вырубили весь лес, в котором водились разные дикие птицы, животные и серые хищники, санитары дикой природы. Большинство леса были фруктовые деревья и ягодники. В лесу росло все, что можно было употреблять в пищу птицам, животным, хищникам и обыкновенному человеку. Прогресс сгубил дикую природу.

9. Неизвестная боль.

Не могу точно сказать, что со мной вдруг произошло. Но после гибели моего друга пса по клички Тарзан, а также после гибели волчицы по кличке Мегера. У меня пропал всякий интерес к моим путешествиям в поисках приключений. Меня словно подменили. Ни стал ходить играть к своим друзьям, которые жили недалеко от нашего дома.

Перестал общаться с детьми евреев-беженцев. Мне ни стало интересно гонять наших гусей на речку Белка купаться в холодной воде. Даже удочки свои выбросил через наш забор в кусты, чтобы не поддаться влечению рыбалки на речке.

– Сынок! С тобой что-то случилось? – спросила мама, когда не пошёл утром на речку. – Ты болен?

– Ничуть не болен! – ответил, маме, убирая её руку с моего лба. – Просто мечтаю о будущем.

– Мария! Оставь ребёнка в покое. – сказала бабушка, когда увидела, что мама переживает о моём здоровье. – Шурик вполне здоровый пацан. У него сейчас такой возраст мечтателя и фантазёра.

Моя бабушка Нюся была вполне права. Мой разум был буквально забит разными фантазиями и мечтами о моём будущем, которое начнётся у меня тогда, когда пойду учиться в среднюю школу, буду там учиться разным наукам. Кем буду после школы, пока не придумал. Но то, что не буду военным, так это точно. Не хочу убивать людей и не хочу убивать животных. Хочу, чтобы все люди и животные дружили между собой.

Ведь мы дружили с Тарзаном. Он даже за кошками не гонялся, охранял от хищников наших домашних животных. Волки жестоко отнеслись к моему другу. Хищники разорвали Тарзана в неравном бою на виду у всех. Мы ничем не могли помочь нашему псу.

Взрослые говорят, что беда не приходит в одиночку. Вот и у меня тоже. После того, как погибли мои друзья и враги, стал какой-то мнительный к любой болячке. Раньше бывало, хожу весь в синяках и царапинах, горжусь перед своими друзьями тем, что такой герой. Не жалуюсь маме и бабушке на свои многочисленные повреждения на всем теле.

Даже когда падал на землю и сбивал до крови свои колени, то не бежал к маме, чтобы пожаловаться на раны на коленях. Гордо шёл к речке Белка и там мазал разбитые коленки белой глиной. Даже без взрослых знал, что белая глина лечебная. Ранки на коленях затягивались за один день. На следующий день все повторялось.

Теперь стал каким-то мнительным и капризным. Пчела или комар укусят тут же в слёзы. Сижу, хнычу в кустах. Раньше хоть пёс Тарзан мог меня пожалеть, если мне было сильно больно.

Подойдёт ко мне скулит и зализывает мои болячки. Сейчас меня пожалеть некому. К бабушке Нюсе мне жалко идти, она с парализованными ногами и без меня мучается.

Маме вообще некогда со мной заниматься. С первыми петухами у мамы первая дойка нашей коровы. Со вторыми петухами мама кормит наше домашнее хозяйство, которое после войны с волками обратно стало расти не по дням, а по часам.

Каждый день вылупляются новые цыплята, утята, гусята, цесарки и разная другая живность. Не двор, а целый инкубатор от разной птицы. Козы, бараны и овцы загадили весь наш двор. Мама не в силах убирать каждый день эту гряз.

Один раз в неделю к нам домой приходят мамины младшие братья и сестры, а также другие родственники. Все начинают помогать маме, очищать наш двор от навоза, а также от фруктов, плоды которых падают во двор с деревьев. Моему отцу вечно некогда. Каждый день с утра до ночи отец работает в своей фотографии.

В выходные дни расслабляется со своими дружками где-то на охоте или на рыбалке. Домой возвращается с охоты или с рыбалки настолько пьяный, что лыка языком не вяжет.

Завалится на сеновале и дрыхнет до самого понедельника, пока ему на работу надо идти, точнее, ехать на своей инвалидной мотоколяске драндулете или на трофейном немецком мотоцикл «БМВ» с люлькой.

Мой отец инвалид войны с фашистами. У отца перебиты ноги осколками от снаряда. Ходить по ровной земле ему тяжело. Но зато в горах на своих култышках так быстро ходит, что за ним охотники не поспевает. Отец говорит, что у него в горах другая опора на раненые ноги. Поэтому он охотник.

Отец уже много лет после своего последнего ранения на войне терпит свою боль. Вот тоже терплю свою неизвестную боль под лодыжкой правого колена на ноге. Какое-то пятно под коленкой болит так сильно, что выть волком хочется.

Но терплю неизвестную мне боль. Ведь же будущий мужчина и казак, а мужчины и казаки не плачут. К тому же мечтаю стать атаманом. Мама почти каждый месяц острой бритвой срезает отцу мозоли на раненых подошвах ног. По лицу моего отца видно, что ему сильно больно от срезанных до крови мозолей на подошвах ног.

Однако он терпит свою боль и не хнычет. Даже когда у отца сквозь кожу лезут микро-осколки, то он никому не жалуется о боли на месте осколков и к врачам с микро-осколками не ходит.

Отец лезвием своей трофейной бритвы вскрывает то место на теле, где осколки близко на выходе из кожи. Вытаскивает осколок из раны. Затем протирает рану медицинским спиртом или русской водкой. Выпивает стакан водки и ложится спать.

Во время сна лечит свои раны и свою израненную душу. Может быть, у меня отцовские осколки лезут под коленкой на правой ноге? Слышал много раз, когда мама говорила отцу во время вскрытия на его теле мест с осколками, что она возьмёт боль отца на себя, чтобы ему не было больно. Наверно, тоже взял на себя боль отца с осколками, которые лезут у меня под коленкой на правой ноге?

Буду терпеть до последнего. Когда терпение лопнет, тогда вскрою лезвием отцовской бритвы опухоль, чтобы осколки быстрее выбрались наружу. Затем рану обработаю водкой или медицинским спиртом. Водку пить не буду, как это делает мой отец. Не хочу быть пьяницей.

Казак должен терпеть свою боль, а не напиваться от боли. Маленькое красное пятнышко под коленкой на правой ноге росло у меня не по дням, а по часам. Все это время старался, как мог, скрывал свою неизвестную мне боль.

Прятался от всех куда-нибудь в кустах или на сеновале и там ревел от боли до тех пор, пока хватало слез. Так привыкал терпеть свою неизвестную боль. Затем шёл на речку и там купался на мелководье до посинения.

Когда не было заметно, что долго ревел. Мне удавалось скрыть от всех под правой коленкой, свою неизвестную мне боль целую неделю. Хотя нервы мои уже начали сдавать от этой боли.

Но когда через неделю у меня лопнуло терпение носить неизвестную мне боль под правой коленкой, то решил повторить подвиг своего отца.

Вскрыть острым лезвием трофейной бритвы опухоль, чтобы оттуда вытащить проклятый осколок, доставшийся мне от отца, а точнее от фашистского снаряда через моего отца. Надо мне вату хорошо смочить в медицинский спирт.

– Ты чего это затеял паршивец? – закричала мама, когда увидела меня на сеновале с бритвой.

– Хочу вскрыть бритвой опухоль под правой коленкой, как папа, чтобы достать из раны осколок, – гордо, сказал маме, показывая ей опухоль под правой коленкой. – Сильный и вытерплю боль…

– О! Боже мой! – вскрикнула мама, когда увидела мою опухоль под коленкой. – У тебя скоро будет гангрена на ноге! Здесь нет никакого осколка. Ты занёс инфекцию в ранку. Надо срочно к врачу…

– Не пойду ни к какому врачу! – стал отказываться от лечения в больнице, которую ненавидел.

Мама ни стала слушать мой отказ и прямо волоком потащила меня в дом, чтобы надень на меня чистую одежду, прежде чем вместе со мной отправляться к врачу. Упирался и царапался, сопротивлялся, как мог, только чтобы не идти в больницу к доктору. Но мама была сильнее меня. Раздела меня наголо.

Затащила меня в большой медный тазик. Вымыла меня тёплой водой с коричневым хозяйственным мылом, от которого щипало не только глаза, а даже все царапины на моём теле. К тому же хозяйственное мыло дурно пахло. Затем надела мама на меня чистую одежду.

– Мария! Куда ты его поведёшь в такую ночь? – сказала бабушка, показывая маме на часы. – Завтра утром по пути на работу отведёшь Шурку к врачу в поликлинику или Сергей отвезёт на мотоцикле.

Вырвавшись из рук своей мамы, быстро залез на кровать к бабушке и спрятался за её спиной у стенки. Мама согласилась с советом своей мамы. В ночь меня к врачу в поликлинику не повела.

Решили оставить до утра в покое. Но, не спрашивая моего разрешения, бабушка и мама, силой удерживали меня до тех пор, пока сделали на опухшее место водочный компресс и перевязку.

Всю ночь до самого утра со мной творилось что-то ужасное. Меня всего лихорадило и трясло словно ветром, как дерево с плодами в нашем дворе. Вот только с меня ничего не падало, сам был готов упасть с кровати как гнилая груша с дерева. Наверное, от водочного компресса под коленкой, на правой ноге через опухоль опьянел?

К утру вообще ничего не мог понять, что во мне и вокруг меня происходит. Был пьян и даже лыка не вязал, как алкоголики после сильной пьянки.

– У него сильный жар! – вскрикнула мама, когда с первыми петухами рано утром потрогала мой лоб. – Прямо сейчас побегу в поликлинику. Позову на дом врача. Иначе мы его потеряем сегодня.

Вполне понятно, что мне никак не хотелось, чтобы меня потеряли в течение дня. Поэтому сам ни стал возражать против мамы за то, что она приведёт сюда к нам домой врача из поликлиники или из больницы. По своему состоянию во всём теле даже если бы хотел возражать, то не смог бы этого сделать.

Так как дрожал от лихорадки всем телом и зуб на зуб не мог попасть. Из себя не мог выдавить не одного слова. Буквально угасал на виду у всех, как свечка перед рассветом.

От нашего дома по висячему мосту через речку. До больницы или до поликлиники самый короткий путь с расстоянием в три километра. На транспорте маме вкруговую к больнице или к поликлинике, можно добраться чуть быстрее через новый автомобильный мост.

Но мама не может управлять трофейным мотоциклом, а отец на своей инвалидной мотоколяске уехал на неделю к родственникам в Избербаш, который находится в Дагестане.

Там у отца заболела его мама, моя вторая бабушка, которую ни разу не видел. Даже не знаю, как зовут мою бабушку по отцу. Мама пришла домой с доктором только после обеда. Наверно, в поликлинике или в больнице было очередь к доктору? Вместе с мамой и с доктором пришла средняя сестра моей мамы, тётя Надя, которая была старше меня на пятнадцать лет и только в прошлом году закончила учёбу в средней школе.

Теперь собиралась выйти замуж за Щепихина Михаила, который жил в Гудермесе и учился где-то заочно в институте. Жениха тёти Нади ни разу пока не видел у нас дома.

– У вашего сына запущенная злокачественная опухоль, – сказал доктор, когда осмотрел мою опухоль под коленкой на правой ноге. – Сейчас дам больному успокоительное лекарство, чтобы снять напряжение от боли в его теле. Пусть больной поспит пару часов. Затем вы его доставьте к нам больницу на операцию. Операцию откладывать нельзя. Иначе опухоль будет быстро расти.

Слова доктора были, как приказ к расстрелу всего моего тела. Словно кролик против удава не мог никак сопротивляться против доктора, который буквально силой влил в меня лекарство и в мою опухшую задницу сделал ужасно больной укол, от которого даже вскрикну.

Но прежде чем доктор собрался уходить от нас у меня перед глазами все поплыло. Наверно, стал пьяным от укола или от лекарства, которое буквально силой влили и вкололи в меня? Поэтому скоро уснул.

Когда проснулся, то на улице было темно и дул сильный ветер. Однако, несмотря на плохую погоду меня, решили транспортировать в больницу прямо сейчас, так как, по словам моей мамы, был совсем плохой и мог умереть в любое время.

Вообще толком ничего не соображал. Перед моими глазами все плыло и кружилось. Моя правая нога совершенно онемела. Была словно холодная деревяшка. Двигаться никак не мог. На перевозку меня в больницу не было транспорта.

– Мария! Ты привяжи мне Шурика к спине как рюкзак. – сказала тётя Надя, подставляя мне свою спину. – Идти он не может, а по-другому его через висячий мост не перенесу. Там сейчас мост болтается от ветра. Мне нужны свободные руки, чтобы цепляться за трос во время переправы.

Мама и бабушка Нюся вначале положили меня на длинные белые простыни. Сделали из меня вместе с простынею нечто на подобия рюкзака. Привязали меня как рюкзак к спине тёти Нади.

Затем ремнями и бельевыми верёвками обвязали меня в несколько раз на спине у тёти Нади. После чего в таком виде мама стала сопровождать меня с тётей Надей в сторону висячего моста.

К этому времени на улице было темно и дул сильный холодный ветер с гор. По пути к больнице до самого города, освещения нет совсем никакого. Трофейного фонарика мама дома не нашла.

Зажигать факел в такой ветер, это всё равно, что заживо сжечь себя на ветру. Поэтому мама и тётя Надя решили идти на свой страх и риски на ощупь через висячий мост.

Другого выбора не было, могу умереть к утру. Меня надо было срочно спасать от неминуемой смерти, как от холеры.

Висячий мост через речку раскачивало ветром во все стороны, как корабль во время шторма в бушующем море. На мосту нет почти половины досок, по которым можно перейти без опасности.

Видимо, доски сдуло сильным ветром? Тётя Надя со мной за спиной, а мама сзади нас, словно канатоходцы двинулись по тросам и канатам через речку Белка.

В любой момент мы могли сорваться с канатов и рухнут вниз на дно речки Белки, где больше камней, чем воды. Глубина воды не грозила нам утонуть. Так как внизу было водички, как синичке по самые яички. Но разбиться насмерть с высоты двадцати метров мы могли точно. Однако движение продолжали до конца.

Благодаря настырности и упорству, а также смелости тёти Нади и моей мамы, мы всё-таки перебрались на другой берег речки. Там тётя Надя буквально свалилась боком на траву вместе со мной за своей спиной. Моя мама упала рядом с нами. Так втроём провалялись минут десять. Пока мама и тётя Надя набрались своих сил от земли.

Затем мама помогла тёти Нади подняться на ноги. Мы двинулись дальше. Шли в полной темноте. Ориентировались по-городскому освещению.

К больнице мы добрались к полночи. Тётю Надю со мной на спине проводили в приёмную палату больницы. Там меня распеленали наголо, словно грудного ребёнка. Всё моё тело обтёрли каким-то раствором. Затем положили на коляску с носилками и двое санитаров покатили меня в сторону хирургического отделения городской больницы.

На мою маму надели белый халат и разрешили сопровождать меня в хирургическое отделение. Тётя Надя вышла на улицу, чтобы подождать мою маму там, пока меня будут оперировать. Сам сумрачно понимал, что сейчас происходит со мной.

– Злокачественная опухоль сильно запущена, – сказал доктор маме, осматривая под коленкой правой моей ноги злокачественную опухоль, которая размером с кулак висела как вымя у нашей козы. – Операцию надо делать срочно. Но у нас сейчас нет снотворного лекарства, которое привезут с Грозного только завтра к обеду. Если отложить операцию до завтра, злокачественная опухоль будет быстро расти. Может образоваться заражения крови. Тогда больной может потерять ногу или даже свою жизнь.

Как вы решите, так поступлю с операцией сейчас без наркоза. Сделаю укол от боли. Мальчик будет в сознании. Но не будет чувствовать боли. Просто не приятно ощущать.

– Делайте операцию прямо сейчас, – словно в бреду, вынес сам себе приговор. – Вытерплю всё.