– Вопрошаешь меня прямо как вирник на своде, – богач усмехнулся: – Ну да мне скрывать нечего. Зовут меня Захар Завидович. Послухами при покупке коня были мои приятели, Яков Микулич, да Лешка, Юзов сын, вон он по торгу шастает. А ты кто таков?

– Люди зовут меня Щур. А это мой… внучатый племянник, Степан, Афанасов сын… Сколь ты заплатил за коня?

– Этот красавец, – Захар погладил жеребца по шее, – стоил мне три гривны. И я не жалею, что заплатил столько. Хорош конь. Хорош!

– А чем платил?

– Две гривны монетками. И браслет с себя снял серебряный. Хороший браслет, витой, со сканью, ценой в гривну кун, не меньше. Жаль было такой отдавать, да коня упустить не хотелось.

– Многие видали, небось, как ты с Афоней торговался?

– Пол-торга, думаю, видело, – самодовольно усмехнулся Захар, – как я коня из-под носа у княжьего наместника увёл. Он-то только две гривны Афоньке предлагал, а я свой браслет добавил, перебил цену. Наместник и отступился. Да и к чему ему Задор? У него для парадного выезда Сивка есть, конь всем на загляденье. А отрокам его сгодятся и кони попроще.

– А потом ты Афоню не встречал?

– Нет.

– И не говорил он тебе, куда дальше пойдёт?

– Нет. Хотя… Говорил, что хочет купить топор и косу. А остальное серебро, мол, дочке пойдёт, на приданное… Ты думаешь, на это его серебро в городе кто-то позарился?

– Думаю, кивнул Щур. – Месяц прошел, а он домой не вернулся. А дома жена, четверо детей. Этот самый старший.

– Вот как, – Захар нахмурился, – Да жив ли он теперь?.. Ну, коли будет надо, зови меня видоком на суд. Не отопрусь. На суде скажу то же, что и тебе.

На том и расстались.

Вернулись к Хвату в дом. Тот уже хлопотал вокруг печки. Налил им горячей похлёбки. Как поели, Хват запалил в печи лучину, воткнул в светец. Под горящей лучиной поставил кадку:

– Вот. Коли будешь ворожить…

– Не о чем пока ворожить, – проворчал Щур. – Скажи лучше где тут, в городе, можно купить косу да топор? Не на заказ, а сразу из готовых выбрать.

***

Почти все кузнецы жили на одной улице, так что обойти их и расспросить оказалось делом не трудным. В полдня управились. И вот что узнали. Ко всем кузнецам Афоня зашел. На готовые косы и топоры приценялся. Но ничего не купил. Один человек его отговорил, мол, у меня лучше возьми. В половину от кузнецовой цены отдам. Лежит, мол, коса зря без дела. Афоня с ним и ушел.

– Что это за человек был? Как его звали? Каков с виду? – вцепился в кузнеца Стеня.

– Да оборванец какой-то. Много тут таких бродит.

– И прежде ты его не видал?

– Может и видал, – пожал плечами кузнец, да по имени не скажу, как его звать. Рожа наглая, а сам в нарядном таком, но драном кафтане с чужого плеча. Видать подобед какого-нибудь богатея.

Ничего больше не вызнав, побрели они обратно к Хвату, тем более что в животе от голода уже посасывало.

– А кто такой подобед? – спросил Стеня.

– Спроста сказать, прихлебатель… Коли каждый день досыта обедать, то и есть станет скучно. Вот и ищет богач кого-то, кто бы его за столом развлёк шутовством или интересной беседой. Бывает, богачи и кого похуже кормят, дарят старую одёжу со своего плеча.

– За что же дарят?

– За разное. Кто сплетни свежие хозяину приносит, кто сводничает. А иной ограбит или убьёт, кого ему скажут. Вот и получит в награду одёжу.

– Как же они тут, в городе, не поубивали все друг друга? – Стеня поёжился, словно на холодном ветру.

– Кабы не было Правды, не было бы и городов, – пробурчал Щур. – Не ужились бы столь многие люди рядом. И так вон…

Щур города не любил. Шум. Вонь. Теснота. Кабы не мостовые, выложенные из толстых плах, так и грязь бы была на улицах непролазная. Особенно сейчас, в осень, когда солнышко почти не показывается из-за туч. Но в день, когда Афоню убили, здесь, в городе, было солнечно.

***

Щур вспомнил, как зашел в Афонин дом в Гузовке, как ревела Манька и плакали мелкие. Не ревел только Стеня – сурово, волком смотрел – кого это, мол, леший в дом принёс? Поговорил Щур с Манькой, потом с тем соседом, который с Афоней в город ездил.

– А что я мог сделать? – разводил руками сосед. – Он как продал Задора, подходил ко мне, довольный. Пойду теперь, говорит, за косой, а потом гостинцев домашним куплю… Мы же сговорились с ним, что обратно он на моей телеге повезёт всё, что купит. С тех пор я его и не видел. Свой товар распродал. Жду его, жду. Под вечер стал по торгу ходить, выспрашивать. Никто не видал… И весь другой день я его на торгу ожидал… Дождь. За постой опять пришлось платить, а Афоньки всё нет. Ну, я решил, что запил он где-то, али загулял. Или, может, один, без меня решил домой идти? Я же ему не пастух…

Только потом, всех послушав, да хорошо всё обдумав, Щур стал ворожить. Взял у Маньки Афонин гребень, взял его одежду. Сыскал пару Афониных волос. Выгнал всех из избы. – Негоже, чтобы кто-то другой, хоть бы и малый дитёнок, видел или слышал его ворожбу. Попросил кого надо с Той стороны о помощи. От печки запалил лучину. Воткнул её в поставец. Говорил, да вязал наузы на Афониных волосах. А потом спалил их в огне. В кадке с водой, что стоит под горящей лучиной, стал высматривать. Всё и увидел. Солнечный день. Многолюдную городскую толкотню. Кузнецов в лавках. Увидел и проныру в нарядном, рваном кафтане. Как тот говорит что-то Афоне, шуткует. Ведёт его на чей-то двор, в дом. Внутри сидят трое. Трапезничают. И его угощают. А потом навалились вдруг все. И один из них, самый дородный на вид, чернобородый, ударил Афоню ножом в живот. Трижды.

***

– Щур, а Щур? Куда мы теперь?

Вспоминая, как в последний раз ворожил, Щур брел, куда ноги несли. Оглядевшись, увидел поблизости резные ворота в высоком частоколе – вход во двор. В тот самый, куда проныра в драном кафтане заманил Афоню.

– Мил человек, подскажи нам, чей это двор? – обратился Щур к встречному прохожему.

– Жирослава Лютичиа, чей же ещё? Да вон и хозяин, кажись, едет.

– Это который из троих? – уточнил Щур, глядя, как из-за поворота неторопливо выехали три, едущих бок о бок всадника.

– Тот что посерёдке, конечно, – ухмыльнулся прохожий. – Самый толстый, да самый разодетый. А с боков это его слуги. Ежели у вас до него какое важное дело, то уж лучше идти к нему завтра, с утра. Вишь, какая морда-то красная? Опять, небось, упился допьяна на пиру у княжьего наместника. С коня чуть не падает.

Этих троих Щур уже видел в своей ворожбе. Они и встретили Афоню в доме. А тот, чернобородый, которому слуги помогали сейчас слезть с коня, убил Афоню ножом.

– Дед Щур, что ты ТАК на них смотришь? – испуганным шепотом спросил Стеня.

– Пойдем-ка отсюда, парень. Пойдем поскорее, – развернувшись, старик двинулся прочь, изо всех сил стараясь одолеть нахлынувший гнев. – «Не хватало ещё мне проклясть или сглазить их прямо тут, не сходя с места! Нет уж. В этот раз всё буду делать по Правде».

– Запомнил ты их лица, парень?

– Да.

– Всех троих?

Стеня кивнул.

– Хорошо… Я говорил тебе, что видел, когда ворожил, лица тех, что убили Афоню?.. Эти трое – они и есть. А ножом в живот бил его чернобородый, Жирослав.

– Что ж мы уходим? – зашипел Стеня и попытался развернуть Щура обратно. – Надо их схватить! Обвинить!

– Надо сперва хорошо всё обдумать. Главное, мы их нашли. То ли повезло мне, то ли снова помог… кое кто. Я точно знаю, что это они убили. Ты знаешь, потому что мне веришь. Но больше нам здесь никто не поверит. Ворожба да видения не могут доказать вину на суде. Нужны зримые, явные вещи. Кабы какую одёжу Афонину найти на этой усадьбе, или тело его найти. Кабы хоть один посторонний свидетель убийства был… Думать надо, как нам доказать на суде их вину. Обвинять станем лишь когда всё придумаем. Этот Жирослав, говорят, с княжьим наместником пьёт. А кто суд-то будет вершить знаешь? Княжий наместник и будет. Князь в этот город раз в три года наезжает, подати собрать. Князья, парень, постоянно живут в городах покрупнее.

***

Весь вечер они с Хватом голову ломали, как злодеев уличить. С налёту ни до чего дельного не додумались. Стеня порывался ночью влезть на усадьбу к Жирославу да обыскать там все сундуки. Едва отговорили.

– Коли поймают тебя на таком, то убьют на месте, как собаку, без лишнего разбирательства. И ничего им за это не будет. В Правде написано, что хозяева могут так делать. А могут и на суд пойманного повести. Это уж как захотят… Нет, – Щур покачал головой. – Без вирника мы к этому Жирославу на двор не зайдём. Там, небось, и собак на ночь спускают, а то и кто-то из слуг с дубьём стережет. Надо последить за Жирославом, за его двором, за слугами. Разузнать про них всё подробно. Чем живут. С кем знаются. Вот в этом ты, Стеня, хорошо нам можешь помочь. Ноги быстрые. Глаза зоркие. Следи за усадьбой, за тем куда ходят. Прислушивайся, с кем и о чём они говорят. Только сам не говори с этими троими, да не обвиняй их пока ни в чём.

***

На другое утро Щур встал поздно, с больной головой. Стенька, позавтракав на заре, убежал в город. Следить. Хват разговаривал с кем-то в сенях про то, как лечить костевую ломоту. Вскоре, спровадив посетителя с целебной мазью, хозяин вернулся в саму избу.

– Ну? Что делать будешь? Может, мне поворожить чтобы тело твоего Афони найти?

– Не хватало ещё, чтобы ты за меня ворожил, – пробурчал Щур, с кряхтением поднимаясь с лавки. – На дворе у Жирослава тела нет.

– Откуда знаешь?

– Приснилось мне под утро, что я ворона. Летаю где хочу, да смотрю куда не следует, – буркнул Щур. – Кабы они тело на дворе у Жирослава закопали, сверху хоть какой-то след был бы виден. А нет ничего. Только половина старого жернова рядом с конюшней лежит. Давно лежит. Может, и целый месяц. А где вторая половина? Смекаешь?

– Пока нет, – пожал Хват плечами.

– Кабы я тут, в городе, прятал труп, так привязал бы к нему камень, лучше всего старый жернов – к нему верёвку ладить удобно. Да ночью и бросил бы тело в реку, там, где поглубже. Леса или болота тут поблизости нет. Земля везде чья-то. Люди ходят всё время. А река – вот она, на берегу город стоит. Бултых тело в реку, и нет следов. Где тут самое глубокое место? Откуда в городе сподручней труп в реку бросать?

– Сподручней всего сперва в лодку. – Хват задумчиво почесал седеющую кудлатую бороду. – Да есть ли лодка у этого Жирослава?

– Надо разузнать. Коли своей лодки нет, так может, он у кого две недели назад лодку брал?

***

Весь день Щур бродил по городу. Обошел и все причалы, благо их было не много. Вода под причалами оказалась довольно прозрачная, причём небольшой глубины, так что спрятать труп, сбросив его с причала, было невозможно. Щур разговаривал с рыбаками, с купцами. Выискивал, кто мог дать Жирославу лодку, чтобы отвезти и бросить тело Афони в глубину. Нашел пару лодочников, готовых хоть ночью что угодно везти, не задавая лишних вопросов. Но был ли кто-то из них сообщником Жирослава?

«Эх, кабы сразу после убийства тут оказаться! Были бы и следы крови: на половицах в доме, на мостовой, на песке у причалов, на самой лодке. И свидетели, хоть какие-то, наверняка бы сыскались. А теперь… Ну, наворожу я, где именно в реке Афонькино тело брошено. Кому и что это докажет, коли вынуть его, да опознать не получится? А даже если тело поднять? За две недели в воде оно уже так обезображено, что никто не опознает. – Тут Щур краем глаза заметил проныру – того самого, который привёл Афоню в дом Жирослава. – Так! Вот и ответ на мои вопросы».

Проныра, споро работая вёслами, гнал небольшую плоскодонную лодку не к причалу, а прямо к песчаному берегу рядом. Выскочив босиком, он вытянул своё судёнышко поглубже на берег. Воровато оглядевшись, вытащил из лодки и бросил рядом набитый чем-то мешок. Потом, опершись на нос лодки, стряхнул песок со ступни. Сунул чистую ногу в сапог. Принялся за другую.

– Вижу, парень ты ловкий, да сметливый, – Щур подошел к проныре, улыбаясь почти приветливо. – Как звать?

Проныра вздрогнул от неожиданности и чуть не упал, но удержался за край лодки.

– Митрохой зови.

– Лодка твоя?

– Моя. А что?

– А сможешь перевезти меня на ту сторону, с грузом?

– Велик ли груз? – Митроха одел-таки второй сапог и принялся с подозрением разглядывать Щура.

– С меня размером. Может, чуть поболее.

– Везти далеко?

– Туда, а потом обратно… Сколь возьмёшь?

Митроха с сомнением пожевал губами:

– Что за груз?

– А тебе что за дело?

– Я-асно, – глазки Митрохи хитро забегали. – Небось, и рассказывать никому потом о той работе нельзя?

– Верно. Никому. Сколь возьмёшь-то?

– Когда ехать? – спросил Митроха, накрепко привязывая свою лодочку ко вбитому в берег колу.

– Завтра в ночь, как стемнеет.

– И без света, небось, плыть, без шума?

Щур скривил рот в недоброй улыбке:

– Ты и верно сметливый. Сколь возьмёшь?

– Гривна кун, – выпалил Митроха. И, увидев, что Щур удивлённо поднял брови, добавил – а не нравится, так иди к чёрту.

– Работы-то всего на пару кун. Туда да обратно, – попробовал торговаться Щур.

– Я цену сказал. А ты как хошь, – буркнул Митороха.

– Полгривны кун. И чтобы ни одна душа не знала, о чём мы сговорились, – почти не разжимая рта прошипел Щур.

– Хорошо, – тряхнул головой Митроха. – Но хотя бы две куны вперёд.

– И одной вперёд не дам, – скривился Щур. – Ты же, взявши деньги, просто сбежишь.

– Да куда я сбегу? Вот моя лодка. Вон домишко мой у берега…

***

Домой Щур возвращался в приподнятом настроении. Даже отданной как задаток серебряной монетки ценой в куну было не жалко. Ясно было, что Митроха сам привёл жертву к Жирославу, и сам, или с его слугами, потом тело Афонькино утопил, вывезя его на глубину в своей лодочке. Осталось только придумать, как заставить его сознаться, да выдать при этом и самого Жирослава.

У порога Щура встретил взволнованный Хват.

– Что случилось?

– Стеньку схватили.

– Как? – Щур покачнулся, но устоял, оперевшись на свой посох.

– Говорят, он сцепился с одним из слуг Жирослава. И в убийстве его обвинил. И самого Жирослава тоже обвинил. Прямо на торгу. За руку схватил того слугу, кричал: «Держите убивца!»

– Ох, дурья башка! – схватился за голову Щур. – Где он теперь?

– У наместника в порубе. В одной клети Стенька. В другой тот слуга, которого он обвинил. Завтра с утра наместник судить будет. После заутрени. Сегодня, грит, поздно уже… Это что же теперь, Щур?

– Так, – Щур решительно сжал губы. – Веди меня к тому порубу. Сперва надо со Стенькой поговорить, чтобы он ещё чего лишнего не наболтал нам на беду.

– Да там стража.

– Значит, сперва со стражей поговорю. Веди давай.

***

До Стенькиного дела суд дошел только после обеда. Но это было даже к лучшему. Щур успел прозвать к наместнику на двор всех нужных свидетелей. И Захара Завидовича, купившего у Афони коня, и кузнеца, у которого из под носа Митрошка увёл Афоню, поманив дешевой косой. Удалось притащить и самого Митрошку, пообещав ему целую гривну кун, просто за то, что он «постоит, да послушает, а коли надо поддакнет». Сообразив, что стоять да поддакивать ему предстоит на деле, в котором он сам был соучастником убийства, Митрошка попытался удрать, да Хват крепко сжал его за плечо и пообещал, что если надо руку вывернет, а потом сдаст стражам.

Судивший дела княжий наместник, Якун Твердиславич, сидел под навесом, за столом на широкой скамье, устало поглядывая на толпу собравшихся горожан. В городе давно уже не было суда по смертоубийству. А тут какой-то мальчишка взялся вдруг обвинять, да не кого нибудь, а человека известного, водившего приятельство с городскими богачами.

Два наместничьих отрока, вооруженных копьями, привели Стеньку. Тот сперва немного оробел от многолюдства, но потом, увидев Щура, приободрился. Люди, увидев истца – тощего мальчишку в залатанной деревенской одежде, удивлённо загомонили.

– Молчать! – рявкнул на горожан зычным голосом вирник – дюжий наместников слуга, вооруженный мечом. – Суд идёт!

Отроки подвели Стеньку к столу.

– Сказывай, кто таков, – обратился к нему судья. – Да громко сказывай. Пусть все люди слышат о чём у нас разговор.

– Я Степан, Афанасьев сын. Свободный человек… Из Гузовки.

– Так… И почто ты вчера кричал на торгу, что нашел убивцев своего отца? Почто на людей указывал, да клепал на них? Есть ли тебе, чем доказать свой поклёп? Или откажешься теперь от своих слов?

– Не откажусь, – упрямо прошептал юноша, а потом, поняв, что не все услышали, сказал громко, почти крикнул, с вызовом глядя на окружающих – Не откажусь!

– Та-ак, – наместник недовольно скривил губы. – Отчего же ты решил, что обвинённые отца твоего убили? Сказывай, чтобы все слышали.

– Нож у него был отцов! Я как увидел, так сразу и понял – вот он, убивец!

Щур, подскочив поближе, перебил Стеню:

– Неверно! Ты с начала всё сказывай!

Один из отроков, опустив копьё, преградил Щуру путь. Глянул вопросительно на наместника. Наместник чуть махнул рукой, и отрок позволил Щуру подойти к судейскому столу поближе.

– Кто таков? Как звать? – обратился наместник к Щуру.