Вот с доказательствами у обвинения обстояло не ахти, один из тех двух «сломавшихся», Эдварг Легг, путался, запинался и точной картины происходившего на чердаке так и не нарисовал. По его словам, его поставили на колени, завязали глаза и просили повторить слова, которые он не очень-то и понял: что-то такое об обязанности сохранять тайну и необходимости бастовать ради повышения заработной платы. Примерно так, а как это звучало конкретно, он затрудняется сказать. Потом повязку сняли, он увидел братьев Лавлессов, стоявших под огромным изображением смерти с косой. Потом читали что-то еще – «я не помню что». Потом дали поцеловать какую-то книгу, «по виду напоминающую Библию».

Тот еще свидетель… Показания второго «сломавшегося», Джона Локка, были столь же путаными и туманными. Ни тот ни другой так и не смогли повторить в точности слова «незаконной» клятвы, да и в описании происходящего откровенно путались, а то и противоречили друг другу.

Но коли уж с самого верху приказано засудить… Заявление Лавлесса, как он рассказывал потом, не прочитали, а «пробормотали» присяжным. И те, соответственно надрессированные, вынесли приговор: «Да, виновны». Теперь дело было за судьей. Судья Бейрон Уильямс не подкачал – приговорил всех шестерых к семилетней ссылке в Австралию.

Здесь обязательно нужно добавить, что все шестеро проявили исключительное душевное благородство. Ордер на арест одного из них, Джеймса Хэммета, в запарке выписали по ошибке – на тайной церемонии он не присутствовал вообще, там был его родной брат Джон. Но жена Джона должна была вот-вот родить первенца, и Джеймс не стал заявлять об ошибке и пошел вместо брата на каторгу. Остальные пятеро прекрасно знали, как обстоит дело, но по просьбе Джеймса дружно промолчали.

11 апреля 1834 г. «толлпадлскую шестерку», закованную в цепи, отправили в Австралию на специально приспособленном для перевозки каторжников пароходе «Суррей»…

Теперь, думается мне, самое время сделать очередное отступление и обстоятельно рассказать об Австралии. До сих пор речь о ней не заходила, но она сыграла очень важную роль в Британской империи.

Название «Австралия» происходит от латинского слова Australis – «южный». Дело в том, что еще до эпохи Великих географических открытий очень многие в Европе были убеждены, что в южной части Тихого океана существует то ли материк, то ли очень большой остров (о причинах такого убеждения есть несколько версией, но я их приводить не буду, чтобы не отклоняться от основной темы повествования). Эту землю задолго до ее открытия прозвали «Terra Australis» – «Южная земля».

Австралию и большой остров у ее южного побережья, Тасманию, открыли еще в XVII в. голландцы (в честь одного из их капитанов, Абеля Тасмана, Тасмания и названа). Однако на протяжении всего последующего времени использовать ее не пытались никак. Видимо, как люди расчетливые, не увидели в этом никакой экономической целесообразности. О богатых золотых россыпях Австралии тогда никто и представления не имел. Пряностей там не имелось. Местное население, маори и бушмены, вели, по существу, первобытный образ жизни и не производили поэтому никаких товаров, которые можно было бы у них купить, чтобы выгодно перепродать в Европе. Так что Австралия оставалась совершенно «бесхозной» еще добрых полторы сотни лет – остальные морские колониальные державы ее обходили стороной явно по тем же причинам, что и голландцы.

В том числе и англичане. Но все резко изменилось после того, как знаменитый капитан Джеймс Кук в 1770 г. высадился на континент, там, где впоследствии возникла провинция Новый Южный Уэльс. Изучив его обстоятельный отчет, в Лондоне быстро поняли, какие открываются перспективы – самые заманчивые…

Австралийский буш – необозримые степи, покрытые обильной травой, как нельзя лучше подходили для выпаса овец, а уж в овцеводстве британцы знали толк. Так что первыми в Австралию устремились состоятельные овцеводы (к 1821 г. в Австралии уже меланхолично жевали травку примерно 290 000 овец).

Правда, почти сразу же возникла серьезная проблема – катастрофическая нехватка рабочей силы. Требовались не только пастухи (их-то как раз для овечьего стада нужно совсем немного), но и рабочие многие других специальностей – предстояло строить дома, прокладывать дороги, да мало ли как осваивать новую колонию. Если в американские колонии многие ехали совершенно добровольно, рассчитывая поймать там за хвост птицу удачи, охотников ехать на заработки в Австралию практически не находилось – она, отстоявшая от Англии на шестнадцать тысяч миль, казалась прямо-таки другой планетой. Если плавание в Северную Америку занимало несколько недель, в Австралию – месяцы и месяцы.

Однако английские власти нисколечко не растерялись. К тому времени был накоплен богатейшей опыт по отправке в американские колонии сервентов, а в Англии имелось еще немало «лишних» людей, подпадавших под тот самый обширный закон о сервентах. К тому же американские колонии как раз провозгласили независимость и как место ссылки теперь, безусловно, не могли быть использованы. И в чью-то «светлую» голову пришла идея: использовать как место ссылки Австралию. Во-первых, континент большой и там можно разместить немалое количество народа, во-вторых, возникает та же ситуация, что с сервентами в Америке: колонисты получают практически бесплатную рабочую силу, с которой можно не церемониться. Ну и наконец, вся Австралия, по сути, огромная тюрьма, где вместо стен и решеток – океан. Бежать оттуда просто невозможно: это из американских колоний при желании можно было без особого труда бежать в Канаду (до захвата ее британцами), на индейские территории, во французскую Луизиану или испанские владения. Из Австралии бежать некуда…

И английская Фемида, за сто с лишним лет натренировавшись на сервентах, обрадованно заработала в полную силу…

Жалости не было – как не было ее прежде к сервентам. Семь лет австралийской каторги можно было получить за преступление, за которое в Европе полагался бы штраф или в крайнем случае – пара недель отсидки за решеткой. Не только за кражу овцы, но и за кролика, пойманного в силки в лесах лендлорда. За фазана, темной ночью браконьерски добытого там же. Некий шотландец (известна даже фамилия – Фергюсон) получил семь лет за кражу нескольких куриц. Наконец, за кражу чего бы то ни было, чья стоимость превышала семь шиллингов. Много это или мало? Подсчитать легко. В уже упоминавшемся романе Смоллетта «Путешествие Хамфри Клинкеса» (действие происходит как раз в те времена) есть проходной эпизод: одна служанка продает другой воротничок из дешевых кружев стоимостью семь шиллингов. Вот вам и критерий. Повесь она выстиранный воротничок сушиться, укради его с веревки какой-нибудь бродяга, окажись он пойман с поличным – и семь лет каторги обеспечено. По году за шиллинг. Наконец, с такими же сроками ссылали и «просто» бродяг.

Были и политические: луддиты, пойманные на месте преступления «люди капитана Свинга», организаторы тред-юнионов, французские сепаратисты (участники движения за отделение франкоязычной провинции Квебек от Канады), участники голодных бунтов, чартисты (кто это такие, я расскажу чуть погодя). Примерно пятая часть ссыльных были ирландцами, и каждый пятый из них – политический (тоже за сепаратизм). Было не так уж мало и настоящих, матерых уголовников, которым в Австралии самое место. И все же, по подсчетам английских историков, в разные времена от половины до двух третей каторжников составляли как раз те, что угодили в Австралию именно за мелочовку вроде кролика или вещички дороже семи шиллингов.

Что приводило к трагикомическим курьезам: многие путешественники, побывавшие в Австралии, обнаруживали, что преступность среди каторжников практически на нуле (а если и случается, то виной всегда те самые матерые уголовники). Ну просто феномен какой-то! Чтобы его объяснить, какой-то интеллигентный писака выдвинул оригинальную теорию: должно быть, в Австралии какой-то особый воздух, оказывающий благотворно-исправительное действие на преступников. Именно вдоволь надышавшись им, преступники и становятся честными людьми. Многие верили. Никому не приходило в голову, что значительная часть этих «преступников» заслуживала не более чем аналога наших пятнадцати суток…

Большая История, дама серьезная, скрупулезно зафиксировала первый случай, когда в Австралию отплыл из Портсмута первый «адский корабль» (так стали называть суда, перевозившие каторжан), 13 мая 1787 г. вышла флотилия из одиннадцати судов, с 548 преступниками и 188 преступницами на борту. Начиная с девятилетнего трубочиста Джона Хадсона (кража одежды и пистолета) и кончая восьмидесятилетней тряпичницей Дороти Хэндленд (лжесвидетельство). Флотилия добиралась до Австралии почти девять (!) месяцев, а всего в 1787–1853 гг. в Австралию было отправлено на каторжные работы около 123 000 мужчин и примерно 25 000 женщин. Смертность на набитых битком кораблях не уступала смертности на невольничьих. Первое время она достигала тридцати трех человек на сотню, но потом в результате целого комплекса медико-санитарных мер снизилась до одного человека на сотню (человеческий материал был слишком ценным, чтобы расходовать его попусту).

Независимо от тяжести преступления плыли в кандалах. По прибытии каторжан сортировали. Матерых уголовников отправляли на остров Норфолк, на Тасманию и в район Мортон-Бей, где были созданы самые настоящие концлагеря с самым зверским режимом. Вершин жестокости и садизма достиг начальник тюрьмы в Норфолке Джон Джайлс Прайс. Если в двух других местах заключенных просто бичевали долго и жестоко, Прайс после порки привязывал наказанных к ржавым железным кроватям, чтобы наверняка получили заражение крови и отправились на тот свет. (В 1857 г. этого зверя ломами и молотами прикончили каторжники в каменном карьере – расслабился, потерял бдительность.)

Шестьсот ремесленников разных специальностей, отправленных на каторгу за мелкие преступления, оказались в лучшем положении: их содержали более-менее хорошо, телесным наказаниям не подвергали, кормили не так уж скверно. Они и построили «с нуля» город Сидней – несколько сотен зданий.

Тех, кто владел навыками сельскохозяйственных работ, на весь присужденный им срок продавали фермерам – как когда-то сервентов в Америке. При этом кандалы с них когда снимали, а когда и нет – и на полях они работали в цепях. Попробуйте поработать лопатой или тяпкой даже не в кандалах, а в полицейских наручниках – быстро поймете, что это такое…

Объективности ради непременно нужно уточнить, что была существенная разница между положением сервентов в североамериканских колониях и австралийских каторжников. («Каторжниками» я в дальнейшем буду именовать тех, кто угодил в ссылку за всевозможную «мелочовку», уголовников не буду касаться вообще. Что с них взять? Уголовники – они и есть уголовники – не проявляли ни малейшего интереса к честному труду и после отбытия срока возвращались к прежнему привычному ремеслу.)

Я уже приводил в одной из прошлых книг унылую статистику, из которой следует, что многие сервенты получали новые сроки, а большинство из тех, кто все же освободился, обещанной земли не получали и пополняли ряды нищих работяг.

В Австралии дело обстояло совершенно иначе. Широко практиковалось условно-досрочное освобождение, которое можно было заслужить усердным трудом. Кроме этого, была еще система, по которой из каторжников можно было выкупиться – многие из них, еще не отбыв срока, получали земельные участки и зарабатывали на них на выкуп. Были среди них и такие, кто, отбыв свое, «приподнимались» очень высоко. Несколько примеров. Ричард Фитцджеральд, лондонский уличный мальчишка, за всякую «мелочовку» получил пятнадцать лет каторги, но буквально через несколько лет был освобожден за «выдающуюся работу и образцовое проведение». Мало того: был назначен заведовать сельским хозяйством и складами в городе Виндзор. По-моему, в такой карьере нет ничего удивительного. Человек, у себя на родине не имевший никаких шансов выбраться из уличной канавы, получил шанс зарабатывать честным трудом и использовал его по полной. Довольно быстро он стал владельцем немалых размеров бара и подрядчиком на строительстве большой церкви Св. Матфея. Ох уж этот «целебный и благотворный» австралийский воздух, о котором некоторые талдычили еще долго…

Судьбы других бывших каторжников складывались еще фееричнее. Неграмотный рабочий из Манчестера Сэмюэль Терри получил семь лет каторги за не такую уж мелкую кражу – спер на родной фабрике ни много ни мало четыреста пар чулок. По сравнению с несколькими курицами, украденными Фергюсоном или браконьерски добытым в господском лесу кроликом это, пожалуй, многовато. Освободившись в 1807 г., он, несмотря на неграмотность, стал в Сиднее успешным трактирщиком и ростовщиком, а потом и сущим лендлордом по английским меркам. К 1820 г. уже владел девятнадцатью тысячами акров земли.

Мэри Рейби получила семь лет каторги за кражу лошади, совершенную ею в тринадцать лет (шустрая, должно быть, была девочка, конокрадством обычно промышляли хваткие мужики, прошедшие огонь и воду). Освободившись, удачно вышла замуж и с размахом занялась грузоперевозками и торговлей недвижимостью. В 1820 г. ее состояние оценивали в 20 000 фунтов стерлингов.