Глава 1

Он почувствовал роковую суть останова времени, когда у него, студента-четверокурсника МИФИ на семинарском занятии 20 ноября 1967 года, одновременно встали часы на левом запястье, и он почувствовал страшное сердцебиение после больного толчка или укола в сердце, как толстой ржавой иглой. Он ничего не понял – что? почему? где и как? – только осознал нутром: не к добру это, к худу, всё уже непоправимо и смерть рядом… Вдруг это смерть твоя – напрасная и внезапная?..

Почему-то он в этот миг смотрел на циферблат и зафиксировал момент, как только прекратился бег секундной стрелки по кругу. Всё это, разумеется, не сулило ничего хорошего, вообще, и для него лично. Боль в сердце какое-то время застилала мозг туманом, а потом и боль отошла, и туман рассеялся. Только он нутром почувствовал, что это пока не его личностная смерть, раз он трезво мыслил и мыслит, и осознал момент, когда прекратился бег стрелки на часах, и практически сразу прекратилось биение пульса на его руке. Ведь ему не удавалось прощупать у себя пульс ни на руке, ни на виске. «Потом разберусь со своим пульсом, потом, – подумал он мрачно, – сначала попробую восстановить движение времени. – Он с ненавистью смотрел на остановившуюся стрелку. – Заведу и сам заведусь».

Но завести остановившиеся часы, сдвинуть с места секундную стрелку никак не удавалось даже тогда, когда он докрутил колёсико механического завода до предела безжизненного мёртвого хода. Докрутил с отвращением к наручным часам и к себе колёсико: дальше силой можно только сломать механизм. Скривившись, он остановился терзать мало в чём повинные часы и занялся идентификацией собственного пульса на запястьях правой и левой руки. Пульса не было.

– Слушай, Валь, у меня чего-то пульс пропал… Или так мне кажется в своих бредовых фантазиях… Проверь старик, есть пульс – чуешь или не чуешь?..

Срывающимся шепотом он обратился к своему соседу-однокашнику Валентину за столом в семинарской аудитории «на Камчатке, за последней партой» и протянул свою холодную в липком поту кисть правой руки. Тот взял своими тёплыми сильными руками его ладонь с нескрываемым удивлением и даже опаской, как берут бомбу с взрывным механизмом внутри, наложил пальцы на место запястья кисти, где по идее что-то должно пульсировать. Начал шуровать так и эдак на запястье, потом попросил дать ему другую руку – для сравнения.

Валентин прошелестел одними побелевшими губами, со скорбным выражением на лице, даже с ужасом в глазах:

– Ни хрена не чую, Саш…

Он уже щупал свои запястья на правой и левой руке, сравнивая впечатление от натурного медицинского эксперимента. Потом снова брал кисти рук Александра, чтобы мрачно констатировать, наконец:

– Всё же нитевидный неровный пульс я нащупал у тебя, старик…

– И на том спасибо, утешил, – вздохнул Александр и глазами показал на безжизненные часы, снятые с руки, с замершей секундной стрелкой. – Одновременно часы остановились и почему-то пульс пропал…

– Это исторический факт. Такого я в жизни не встречал, это точно… До медпункта могу тебя сопроводить, кстати… Там оклемаешься…

В это время прозвенел звонок – на короткий десятиминутный перерыв – они вышли вдвоём из аудитории и направились в сторону туалета «на перекур».

– Хочешь закурить по такому историческому случаю, – спросил Валентин, прекрасно зная, что Александр не курит.

– Не-а… Вроде пульс восстановился.

– Я бы на твоём месте закурил, для восстановления жизненных ресурсов… Я, честно говоря, перетрухал, подумал, что ты сейчас дуба дашь… Всё не путём, часы остановились, пульс пропал… Как насчёт медпункта, старый? Там помогут, в себя придёшь, ведь ты бледный, как см…

Александр отрицательно покачал головой, буркнув про себя: «Ещё чего не хватало». Они не возвратились в свою аудиторию на заключительную часть «пары» после затянувшегося перекура Валентина. Почему-то пошли по пустому коридору в сторону их кафедры «Электроники», в лабораторию, где они дважды в неделю занимались учебно-исследовательской работой (УИР). Почему-то лаборатория оказалась открытой, техника Погорелова, ответственного за инвентарь и измерительные приборы, выдачу паяльников, припоя и олова, занимавшегося со студентами во время их практикума, не было на месте. В знак уважения к труду Погорелова, студенты их группы после УИР приглашал техника в ресторацию «на кружку пива с креветками» напротив здания института, рядом с кинотеатром «Мечта». Только сегодня было не до пива и контактов с техником.

– Тебя пошатывает, – заметил Валентин. – В таком состоянии я тебя никогда не видел…

– Я и сам себя таким не помнил раньше…

– Голова кружится?

– Немного есть… – Александр вытащил из кармана брюк остановившиеся часы и тряхнул их, что есть силы, вдруг заведутся. – Нет, не идут, остановились, как вкопанные…

– По твоему отчаянному выражению на лице вижу, что ты готов бросить часы об пол – либо вдребезги разбить, либо заставить их иди – не так ли?

– Так, – с удивлением отозвался Александр. – Либо разбить вдребезги, либо оживить, в конце концов… Это подарок любимого деда, ветерана войны на мой день рождения, выбрасывать жалко, да и в дребезги бить…

– Отдашь в ремонт, если бить вдребезги не решаешься… Как вкопанные, стоят, говоришь? Пульс есть, а время встало… Это что-то значит, старый… Вот что я хочу тебе сказать насчет времени…

Но в это время, гремя ключами, в лабораторию вошел Погорелов и, нагло прищурившись, осведомился:

– Не за мной ребята?.. Приглашаете?..

– Нет, Вить, в следующий раз, – отрезал Валентин, – сейчас не до тебя из-за остановившегося времени, как вкопанного…

– Какого такого вкопанного, – не понял техник, – если не до меня вам, тогда попрошу на выход, орлы… Время на УИР истекло…

– Как скажешь… Мы думали, что остановившееся, как вкопанное, время проведем приятной атмосфере УИР… – весело сказал прокуренным голосом Валентин. – Придется коллегу не в себе подбодрить и просветить в коридоре или на лестнице…

– Это уж ваше дело, орлы, где и как… А пока попрошу на выход, закрываю лабораторию… – выдохнул Погорелов. – Время делу, а потехе час. Правильно выражаюсь?..

Он закрыл лабораторию на замок и почему-то на правах строгого, как недремлющего кафедрального ока, технического наставника погрозил им пальцем.

На лестнице их обогнал симпатичный молодой человек, лет на шесть-семь старше коллег-студентов с одного факультета, бегущий с верхних этажей факультетского корпуса, он хотел пробежать мимо, но остановился, узнав в одном из двух студентов знакомого, и заговорщицки подмигнул левым глазом Валентину, протянув тому руку.

– Привет, Валь. Как дела…

– Привет, Лёнь. Нормально… А у тебя как?..

– Лучше всех, как всегда…

У молодого человека было немного времени на церемонное рукопожатие с Александром, тем более, на представление и даже шапочное знакомство на лестнице. Скорее на автомате лёгкое касание с другом Вали – и побежал дальше, взметнув вверх правую руку в прощальном приветствии.

– Кто это? – спросил Александр. – Знакомое лицо, примелькалось, несколько раз видел его на кафедрах Автоматики и ЭВМ.

– О, это фигура высокого отечественного и международного масштаба, с отличием окончивший наш институт, бывший аспирант, прошедший стажировку в Лондонском университете со специализацией по перспективной вычислительной технике. – Валентин понизил свой голос до шепота и шепнул в ухо. – К тому же Лёня уже восемь с гаком лет зять члена ПБ Михаила Андреевича Суслова. Вот кто наш скромняга-отличник Лёня…

– С каких пор ты его привечаешь? Смотрю, вы же с ним на короткой ноге – знаешь откуда?..

– От верблюда… Ты вроде приходишь в себя от сердечного потрясения, коли стал интересоваться такими удивительными персонажами, как Лёня… Значит, окончательно восстановил пульс и прочие параметры жизнеобеспечения… Меньше всего я хотел бы говорить сейчас о Лёне-зяте… Меня больше всего интересуют твои мысли о фантастике Ефремова, его видении будущего и развития коммунизма, коммунистических идей, попахивающих, ну, сам знаешь чем, еретических масонских идеек… Как ты выражаешься, с примесью ереси жидовствующих…

– Пожалуйста, могу пояснить в основных тезисах, Валь…

– Не сейчас… Всё это требует основательного детального рассмотрения… Хотя тезисно всегда приятно выслушать главные аргументы – про и контра… Самое смешное и удивительное, что главным читателем и одновременно защитником идей Ивана Ефремова является именно главный идеолог партии и он же верховный цензор Суслов… А наш Комитет давно занимается Ефремовым, интересуется его деятельностью и проблемой социально-личностной идентификации фантаста, сказавшего своё слово в воспитание строителей коммунизма… Вот так-то, конфликт воззрений на личность и творчество фантаста Комитета и главного идеолога ЦК…

Полчаса Валентин внимательно выслушивал тезисы об Ефремовских идеях, как раз до звонка окончания семинара, чтобы забрать свои вещи из аудитории. Александр знал, что отец Валентина возглавляет какой-то отдел в КГБ и занимается таинственной хренотенью с диссидентами, сионистами, прочими, разумеется, без реальной конкретики. Валентин говорил Александру, что ценит его умение слушать и никогда не задавать «лишних» вопросов по интересующей и не интересующей проблематике. Так оно и было: что считал нужным рассказать своему собеседнику Валентин, то и рассказывал, без детализации вглубь и вширь.

Но информация о том, что Комитет давно уже «пас» Ивана Антоновича, просто потрясла Александра, большого знатока и ценителя творчества фантаста. Только главные знания о фантасте и эмоциональные потрясения будут впереди… Но Суслов, как главный знаток и читатель-охранитель любимца Ефремова, как защитник фантаста от его яростных критиков и врагов – это было удивительно…

«Никогда бы не подумал так про сухаря-аскета Суслова» – потом часто повторял Александр, вспоминая потом слова Валентина в тот злополучный вечер.

Да, воистину злополучный и насыщенный мистикой вечер – с остановкой часов и пропажей пульса на какое-то время. Лет через сорок с гаком он прочитает в мемуарном источнике членкора Леонида Сумарокова «Штрихи к личностно портрету Суслова» нечто таинственное о часах в деревянном корпусе на госдаче главного коммунистического идеолога страны Советов. Старинные, возможно, дореволюционные, из глубины веков часы те были более чем достопримечательные, высокие в корпусе красного дерева, английского изготовления, с маятником на длинной дорогой цепи с оглушительным боем. Эти удивительные редкие часы, являющиеся обязательной частью казенной мебели на госдаче высшей партийной номенклатуры, играли огромную роль, по просвещённому мнению учёного и бывшего замминистра в Комитете по науке и технике Леонида Николаевича Сумарокова, важнейшую роль в жизни и семье первого идеолога партии и страны. «Часы стояли в столовой и играли важную роль, регулируя бытовой ритм всей семьи. Во всяком случае, я, входя в комнату, где стояли часы и собирались на какие-то общие мероприятия члены семьи, обычно всегда бросал на них взгляд, чтобы удостовериться, не заставил ли себя ждать».

Самое любопытно, что заведовала этими часами, умела заводить эти раритетные часы умела только горничная Нина на госдаче, которая проработала с Сусловом больше 35 лет. Сумароков походя признается, что эту таинственную «премудрость» – заводить часы – вроде бы освоил и он, тогда уже доктор технических наук, профессор, будущий замминистра ГКНТ и членкор АН СССР. Но самое главное в истории со старинными часами случилось после таинственной скоропостижной смерти главного идеолога партии: когда Суслов умер, эти часы мистически остановились, «навечно встали» без движения стрелок и знакового боя. Сумароков с ужасом пишет о том, что ничего не знает, что случилось с этими часами, но всё это выглядит как мистика во время «великих похорон» вождей страны Советов. Завести часы никому не удавалось, поскольку горничная Нина на работу к хозяину госдачи больше не выходила, а часы так и стояли безжизненными ещё три месяца, пока всё семейство Суслова, все высокопоставленные избранные домочадцы не съехали с казенной дачи члена Политбюро…