ГЛАВА 3. Спуск в Дуггур

– Ты узнаешь меня, Адам, – вновь донесся до сознания Андрея завораживающий призывный шепот, – я – Лилит, я явилась на землю из лунной брамфатуры, когда жизненная оболочка моей планеты безвозвратно разрушилась. Я должна была стать твоей супругой, того же хотел и ты, но планетарный Логос нарушил наши планы и предложил тебе другую. Но теперь настало время тебе испытать то, от чего ты вынужден был отказаться в те незапамятные времена – уверяю тебя, не по своей воле. ОН не был заинтересован в твоем счастье. Я хочу показать тебе место, где наш союз – в иносказательной, символической форме – был осуществлен, это альтернативный пространственно-временной рукав, поэтому он достаточно изолирован. В твоем магистральном потоке все происходило по-другому и мы были разлучены, а Ева… Ева не дала тебе в полной мере того, чего могла дать тебе я – она была всего лишь твоим ребром и мало отличалась от тебя самого. Я же несла лунную страсть. Не случайно в ночи полнолуния на тебя находила непонятная тоска и чувство одиночества, несмотря на то, что твоя Ева была поблизости. И тогда тебе все надоедало, ты бросался на поиски новой сердечной привязанности, но везде находил одну только очередную Еву, как бы они не различались внешне. Все потому, что ты везде искал меня, но не находил, слишком мало моей энергии оставалось в земных жрицах любви. Итак, ты готов идти со мной? Твое решение добровольно? Я не вправе нарушать свободу воли, иначе буду наказана!

– Я готов, – отрапортовал Андрей-Рам-Адам Кадамон, при этом личная часть Андрея сознавала, что предстоящий спуск в неведомый Дуггур – на самом деле задание, которое получил Тор, а следовательно и он сам, от Навны. Без его выполнения невозможно было зарождение новой человеческой расы в далеком прошлом, а поскольку он, Андрей, представитель этой расы, следовательно и вопрос с его спуском – дело решенное. Но Дурга-Лилит ни о чем этом, похоже, не догадывалась. А впрочем, мотивы, возможно, не имели никакого значения, если Высшим силам угодно было осуществить эту провиденциальную Волю.

– Тогда, милый, нам предстоит несколько изменить форму, в нынешней слишком много обобщенного. К нам и к нашей задаче она не имеет прямого отношения. Слишком здесь много наших иных «я», на которые возлагалась иная задача, тут нужна другая плотность материи. И тем не менее энергия этих разных Пуруш будет способствовать нашему путешествию. Так станем на час кометою!

С этими словами Дурга-Лилит приблизилась к Андрею-Адаму Кадамону и их тела, разжиженные, размытые, созданные из звездной пыли совместились. В этот момент возникла ярчайшая голубая вспышка, словно Вольтова дуга между двумя полюсами, большая часть звездной материи аннигилировала, превратившись в энергию, а все, что осталось от двух вселенских великанов воплотилось в головную часть необычной кометы. Это были два обнаженных тела – мужское и женское – как бы олицетворяющие телесное, половое совершенство обеих сторон. Оба эти тела оказались слитыми в страстном объятье, а их ноги постепенно переходили в дымный световой шлейф – хвост живой кометы. Как мы помним, именно эта картина привлекла внимание Андрея, когда он явился в качестве сотрудника скорой помощи к тогда еще незнакомой пациентке Лиане Кремлевой. Комета хлынула вниз, и хотя в космосе не бывает понятия «верх и низ», Андрей ощущал, что это не полет, а именно падение – яркое ошеломляющее падение звезды…

В этот момент Андрей, как это у него обычно происходило при переходе из сакуаллы в сакуаллу, из фазы в фазу, утратил мироощущение, а когда сознание вернулось, он увидел, что стоит напротив огромных ворот.

Теперь Андрей окончательно осознал себя астральным Андреем, хоть и выглядел в астрале как древнеиндийский воин времен Махабхараты. Возможно именно поэтому так завораживающе на него подействовала в свое время иллюстрация из Бхагавадгиты, где Арджуна в полном боевом облачении и вечно юный Кришна скачут на четверке белых лошадей навстречу полчищам Кауравов. Андрей огляделся, дабы понять, где он находится, и тут только понял, что Дурга, по инициативе которой он попал в это загадочное место, которое она называла Дуггуром (Он точно помнил, что где-то слышал или читал это название, но не помнил, где), таинственно исчезла. А ведь еще совсем недавно они, слившись единой кометой мужской и женской сути неслись с немыслимой скоростью, рассекая тьму вселенной. Правда вселенная эта, наверняка была астральной, а следовательно и вся пространственная безграничность и космические размеры обоих Пуруш были чистой условностью и не имели ничего общего со вселенной физической. Теперь же Дурга неожиданно исчезла и это вызвало определенную тревогу у Андрея. Он надеялся, что Дурга будет его гидом и покажет ему, словно Вергилий Данте, все достопримечательности этого Дуггура, а так же поможет осуществить неведомую миссию, которую, не спросив его согласия и самоустранившись, возложил на него древний атлант. Теперь же Андрей стоял напротив закрытых ворот высоченной стены и думал о том, что эта стена, наверное, очень напоминает стену Андимосквы-Друккарга, на которой он в давние годы беседовал с черным магистром после позорного бегства от лярв. Правда, тогда он смотрел сверху и особенно не успел рассмотреть эту стену, поэтому, та ли это стена он бы затруднился ответить. Нет, наверное все же не та, хоть и не менее высокая – и цвет у нее другой, какой-то синевато-лунный, и формы. Там все формы архитектурных конструкций были прямоугольными и угловатыми, здесь же все закруглено: закругленные голыши и закрепляющий состав словно бы стекает наплывами по всей стене, словно на оплавившейся стеариновой свече, и вообще ощущение вязкой текучести и каких-то миазмов вокруг – но это был не запах…

«Интересно, – подумал Андрей, – куда Дурга подевалась, может она, как Рати, уменьшилась и к моему шельту присосалась? Хороша проводница! И главное, все почему-то меня в качестве Савраски норовят использовать: и Тор, и Рати, и Дурга».

Андрей прислушался к себе: нет, присутствия Дурги и Рати не ощущалось, никаких наростов, микромладенцев и посторонних сознаний в своем шельте он не обнаруживал, в том числе и сознания Рама, хотя еще совсем недавно Андрей и сам толком не мог понять, кто он в большей степени, Рам или Андрей. Сейчас, если что постороннее и ощущалось, то это Тор, но он словно бы осуществил компьютерную свертку и своего шельта, и своего сознания-разума-памяти в информопакет, и присутствовал, как некая видимость-барельеф на левом бахреце декоративных доспехов. Так же присутствовало ощущение сознания, но не постороннего а его потенции, как потенциальная энергия, никак себя не проявляя, при соответствующих условиях переходит в проявленную кинетическую. Андрей попытался достучаться в это свернутое сознание – может ему Тор подскажет, что делать дальше – но оно полностью безмолвствовало.

«Ну что ж, – подумал Андрей, – раз все меня покинули, остается только действовать самому, и уж если я стою около ворот, то это должно означать, что в ворота эти необходимо войти. Правда тот факт, что ворота закрыты означает, что это очередное астральное испытание, которое я должен преодолеть, – (ворота действительно были закрыты на огромный, размером с вековой дуб засов, правда форма этого засова была весьма своеобразна… но об этом чуть позже). – В земных условиях, конечно, сдвинуть такой засов в одиночку совершенно невозможно, но в астрале, думаю, у меня на это изыщутся возможности. Что же мне этот засов напоминает»?

Андрей подошел поближе и его подозрения оправдались, а гигантские ворота, подробности которых доселе были скрыты расстоянием и сумраком лунной ночи, предстали во всем своем изысканном безобразии. А впрочем, если бы он более внимательно слушал Дургу, то нечто подобное и должен был предположить. Кстати, на небе действительно ярко светила полная луна, которую он никогда прежде в астрале не видел. При более внимательном взгляде можно было рассмотреть, что из пространства, сокрытого стеной и дверью, к луне поднимаются в высь какие-то испарения, и было заметно, что они словно бы достигают самой луны (чего невозможно в условиях физического космоса) и вступают в пределы ее ореола. При этом луна, окуриваемая этими эманациями, истекает каплями серебристого бальзама, который, превращаясь в ажурную кисею или нежную пыльцу, рассеивается над городом, но не достигает поверхности. Таким образом осуществляется непонятный круговорот. Кисея вуалила аккурат над пространством, скрываемым стеной и почему-то не выходила за ее периметр, поэтому Андрей не имел возможности поблизости рассмотреть, что это такое.

Итак, первая ассоциация, которая возникла у Андрея, когда он подошел к гигантской двери – это знаменитый индийский храм Кхаджурахо, который он никогда не созерцал воочию, однако не раз видел на фотографиях и открытках как у Маркелова, так и у Балашова. Вся циклопическая поверхность двери была испещрена барельефами, изображающими бесчисленные сценки совокуплений. Если в случае Кхаджурахо это были сценки из сексуальной жизни всяких там раджей и их гаремов, то тут фантазия неведомого зодчего разыгралась на всю катушку без руля и ветрил. На этой астральной стене совокуплялось все, что только может и не может: люди, животные, насекомые, деревья, растения, амебы и так же бесчисленные неодушевленные предметы: горы, облака, автомобили, дома и всевозможные предметы домашнего обихода. При этом все живое и неживое обретало антропоморфные черты, а все выступы и углубления имели исключительно фалло-вагинальную смысловую нагрузку. Фантазия неведомого зодчего была настолько неисчерпаемой, что любое более подробное описание было бы жалким и беспомощным, и если все это и можно было с чем-то уподобить, то только с каким-то порнографическим фантастическим комиксом, тему которого развил и до бесконечности размножил компьютер. Упоминание о компьютере, кстати, было не случайным, поскольку когда Андрей приблизился к стене, то понял, что нечто, вначале им принятое за шевеление гигантских червей, ничто иное, как движения всех этих барельефов. Все они вполне динамично занимались сексом на этой затейливой двери, постоянно меняя партнеров и партнерш. При этом обычная женщина могла оказаться под истекающем похотью Ролс Ройсом в спущенных семейных трусах, а сюрреалистический, в духе Сальвадора Дали слон на тоненьких, немыслимо длинных ножках совокуплялся с облаком, напоминающем некий синтез громадных молочных желез и вагины. Перечислять подобные извращения можно до бесконечности, и надо ли говорить, что тот самый засов, который привлек внимание Андрея был гигантским эрегированным членом, а щеколда – соответствующих размеров влагалище, но в отличие от реального засова и щеколды, здешние совершали вполне заметные фрикции, при этом заводясь все больше и больше, но тем не менее, до конца не расцепляясь. В довершение этой пикантной картины можно добавить, что дверь просто изливалась семенем и женским соком, пополам с менструальной кровью и от нее, как и от всего остального в этом странном месте в темное небо поднимались клубы опалесцирующих эманаций, восходящих к похотливой луне.

«Ничего себе! – мысленно прокомментировал Андрей. – Значит вот что Дурга имела в виду! Интересно, что там за стеной? Надо полагать, город, нечто вроде Нарова или Антимосквы. Только, судя по двери, это должен быть какой-то немыслимых размеров бордель, а если учесть пластичность форм астрала, то бордель этот может оказаться совершенно непредсказуемым по форме и содержанию. Хотя, конечно, трудно вообразить, что в макро масштабах там происходит то же, что на этой двери, скорее дверь – это некий идеал, к которому стремятся здешние жители, возможно идеал недосягаемый, ведь и храм Кхаджурахо изображает то, что в реальной жизни вряд ли можно повторить».

Андрей подумал, что может и не стоит сюда заходить, учитывая его достаточно скромные сексуальные потребности (хотя возможности, порою, оказывались самые неожиданные, но сам астральный секс никогда не доставлял ему особого удовольствия).

«Черт его знает! – задорно подумал Андрей. – Подойдешь к этой двери, а тебя тот же самый засов и натянет по самые помидоры… а учитывая его размеры, вряд ли это будет очень удачная мысль. Да и фигурки эти так же отнюдь не миниатюрны, вдруг набросятся все хором! Я ведь тут человек новый, а вдруг им свеженьких впечатлений захочется? И будет, как в какой-нибудь деревенской частушке! Кстати, этот барельеф весьма близок к русскому частушечному фольклору, где половые органы ведут отдельную от хозяина разумную жизнь и сами приобретают антропоморфные черты. Не исключено, что подобные мыслеобразы как раз отсюда и доходят до умов этих неизвестных сочинителей, разве что их убогий разум не может постичь подобного вселенского разнообразия».

Андрей еще раз осмотрелся, ища путь к отступлению, но отступать было некуда, стена и вправо, и влево тянулась куда-то к горизонту. Перед ней раскинулась неширокая полоса каменистой высохшей почвы, а сзади, как бывало на подступах к Антимоскве, зияло Ничто – то есть тьма, разглядеть что-либо за которой не было никакой возможности.

«Что ж, – подумал Андрей, – раз обратной дороги нет, значит хочешь-не хочешь, придется открывать эту секс-дверцу и пробираться внутрь, что бы там внутри я ни увидел. Раз уж я здесь очутился и еще шельт атланта на себе притащил, значит в этом есть некий сакральный смысл. Правда, я думал и Дурга со мной проследует, однако она испарилась в неведомом направлении. Побоялась, небось, что ее здесь вусмерть затрахают! А в отношении меня – это ее маленькая месть, видимо я, в качестве кшатрия Рама, был недостаточно эмоционален и меня больше сексуальная гимнастика интересовала, чем чувства – отсюда и бледность астральных ощущений. Но все это хорошо, а рассчитывать не на кого. Ладно, была не была!»

Андрей подошел вплотную к городской двери и в нерешительности остановился рядом с членом-засовом. Этот гигантский фаллос располагался как раз над его головой и дотянуться до него можно было только вытянув руку. Фаллос совершал медленные фрикции, но тем не менее, прочно сидел в лоне своей подружки.

«Интересно, – подумал Андрей, – он когда-нибудь кончает? Или это – перманентное состояние? Исходя из логики его функционирования, рано или поздно должен произойти оргазм, и они расцепятся. Вот тогда и надо попытаться внутрь проникнуть. Если бы эту дверь невозможно было с места сдвинуть, то и засов тут был бы ненужным. Но это все теория, а на практике, черт его знает, когда у этой секвойи с яйцами наступит чувство глубокого удовлетворения. А может и продолжительность акта тут соответствует размерам, единственное, что вселяет надежду – неизвестно сколько он тут до моего появления свои мужские обязанности исполнял. А может, ну его к бесу, совсем забыл, что в астрале взлететь проще пареной репы, заодно и посмотрю сверху, что там за стеной творится – а вдруг туда и приземляться ни в коем случае нельзя!»

Андрей отошел на несколько шагов и мысленно послал себя вверх – увы, на этот раз у него ничего не получилось, очевидно в этой сакуалле несанкционированные полеты были под запретом. Безрезультатно несколько раз повторив свою попытку, Андрей понял тщетность задуманного и вновь вернулся к древовидному фаллосу. На этот раз, преодолевая отвращение, он попробовал оторвать его от известного занятия, но увы, это оказалось не легче, чем ворочать калифорнийскую секвойю. Андрей, уцепившись за складки гигантской мошонки, не только не смог вытащить засов из щеколды, но вместе с ним начал болтаться туда-сюда, еле успевая перебирать ногами. К счастью, его подозрения, на предмет того, что гигантский фаллос переключится на него, Андрея, оказались несостоятельными – засов сохранял похвальную верность своей щеколде.

Андрей снова отошел от гигантской двери и застыл в нерешительности, не зная, что предпринять и не получая никаких указаний свыше.

«Может, какой-нибудь стишок прочесть, – думал он в растерянности, – помнится, и в тридевятом царстве и в городе грез это прекрасно срабатывало. Беда только в том, что я на соответствующую тему никогда ничего не сочинял, и в голову, как назло, ничего не идет, хотя в городе грез меня просто распирало от импровизаторского дара».

Андрей прислушался к себе, надеясь услышать глас вдохновения, соответствующий месту, но кроме «девки в озере купались, х… резиновый нашли…», в голову ничего не лезло.

«Что ж, – подумал Андрей, – не будем приписывать себе чужие гениальные строки, тем более, как я помню, плагиат тут никогда не срабатывал».

Он снова погрузился в созерцание этой сюрреалистической картины: