– Ну вот, – заторопился Юра, – я совсем в цейтноте, передаю сестренку в ваше полное распоряжение и надеюсь на успех… нашего абсолютно безнадежного предприятия, – добавил он зачем-то, но Аня знала, что у брата достаточно часто выскакивают шаблоны, не всегда уместные к обстоятельствам.

– Зачем же так мрачно? – улыбнулся доктор, – я, напротив, рассчитываю на успех, иначе не предложил бы свои услуги. Разумеется, если мы имеем дело не с органикой, но, учитывая давность проблемы и молодость Анечки, вероятность органики ничтожна. Конечно, сознание и подсознание – наиболее сложные структуры человеческого индивидуума, и положа руку на сердце, ни один специалист не сможет сказать, что знает, как работает мозг. А те, кто говорили, что знают – будь то Бехтерев или Павлов – откровенно лукавили. По сути мы имеем дело с черным ящиком, где известно, что на входе и на выходе, а что происходит внутри – загадка. Однако если долго наблюдать эти известные исходящие и входящие факторы, то можно подметить определенные закономерности и научиться ими в какой-то мере управлять. Конечно, есть всякие теории, что в этом ящике происходит, но не одна из них не описывает весь скрытый процесс в целостности, разве что верно отражают какие-то частности. Иногда угадывание частностей, как это сделал Фрейд – вполне достаточно для успеха лечения определенных видов патологии. Ладно, не буду морочить вам голову, можете ехать на службу, тем более с Анечкой нам лучше побеседовать тет-а-тет: наличие постороннего человека – пусть даже родного брата – может исказить ответы, а мне нужны именно непосредственные реакции.

– Последний вопрос, Лев Матвеевич, – сказал Юра уже держась за дверную ручку, – что такое «органика» в медицинском смысле? Вы сказали, что в случае органики не стоит рассчитывать на успех.

– Это довольно широкое понятие, – развел руками доктор, – сюда можно отнести и различные опухоли, и инсульты, и коллагенозы, и тяжелые травмы с гибелью каких-то участков мозга… как вы, наверное, знаете, нервные клетки не восстанавливаются.

– Ясно, – хмуро кивнул головой брат, – надеюсь, к Анютке это не относится.

– Более, чем уверен, что нет, – улыбнулся доктор, – думаю, тут мы имеем дело с функциональными, обратимыми нарушениями, а какими – предстоит выяснить.

Итак, Юра покинул кабинет, а Аня осталась наедине с доктором Левиным. Она по-прежнему робела, но, тем не менее, с интересом разглядывала кабинет необычного специалиста. Почему-то ее особенно заинтересовали два портрета: один из них – цветная фотография в рамке какого-то средних лет, очень смуглого, почти чернокожего мужчины, скорее всего, индуса, с шарообразной, курчавой шапкой волос в оранжевом одеянии (в последствии Аня узнала, что такая одежда называется «педжаб») с огромной, до земли гирляндой цветов на шее. Мужчина загадочно улыбался и держал между пальцев какой-то блестящий предмет, напоминающий золотое перепелиное яйцо, словно демонстрируя его невидимой публике.

Другой портрет представлял собой совершенно неопределенного возраста и пола лицо с длинными, ниже плеч прямыми темными волосами и огромными глазами инопланетянина. Это была явно фотография с рисунка, причем у Ани создалось впечатление, что художник никогда не видел этого человека и рисовал по описанию, либо по очень плохой фотографии – слишком уж обобщенным выглядело это не совсем человеческое лицо.

– Что, заинтересовал мой кабинет, – усмехнулся доктор Левин, – разумеется, обстановкой занимался я сам, на свои средства и, если бы не звонок высокого покровителя, администрация мне бы такого безобразия не позволила. Зато теперь все довольны, мой кабинет хозрасчетный, и часть вырученных мною средств идет в нищенский бюджет диспансера. Но на это мне особые разрешения потребовались, не в Америке живем…

– Да, красиво, – туповато отреагировала все еще робеющая Аня, – а кто это, – указала она на два портрета, которые привлекли ее внимание, хотя на стене их висел с десяток. Очевидно, в свободное от пациентов время Лев Матвеевич любил мысленно пообщаться с Великими и спросить у них совета и помощи.

– А почему вас именно эти лица заинтересовали, тут же много портретов, – внимательно посмотрел на нее Левин.

– Сама не знаю, – пожала плечами Аня, – а это важно?

– Считайте, что это первый тест для диагностики вашего психо-эмоционального состояния.

– Они какие-то другие, отличающиеся от остальных, – попыталась объяснить свой выбор девушка.

– Тем, что они по виду индусы? – поинтересовался Левин.

– Я не думала об этом, тут другое. Такое впечатление, что за ними стоит что-то очень- очень большое, гораздо большее, чем просто внешняя оболочка… но я не могу сказать, что именно, я не нахожу нужных слов.

По лицу доктора Левина пробежала тень одобрения и чувство типа: «вот ты какая! Не ожидал»:

– В общем-то, Анечка, за каждым из нас стоит нечто большее, чем внешняя оболочка, и каждая фотография несет в себе невидимою простым глазом голограмму, отражающую нашу скрытую природу и даже болезни. Но что касается этих двух фотографий – с натуры, не трудно догадаться только одна – то это действительно очень необычные люди, хотя тут у меня, разумеется, все великие. Дело в том, что каждый из них является по индийской традиции аватаром высшего божества. Этот, совсем темный, в оранжевом педжабе – Сати Саи Баба – аватар Шивы, а тот, на снимке с рисунка – Бабаджи – аватар Вишну.

– А что такое «аватар», – поинтересовалась Аня, – Шива и Вишну – это я знаю, это индийские божества. Вишну – хранитель, Шива – разрушитель вселенной… не хватает только Брахмы, творца.

– Аватар означает воплощение божества в человеке… впрочем, не только в человеке. Согласно индийским традициям, в каждом личном я в какой-то степени проявлен Бог, но в каждом – в разной. Понятие «аватар» означает максимальное проявление этого божественного я в личности. Если проводить известные аналогии, то аватаром был Иисус Христос.

– Но ведь в Евангелии говорится, что Иисус был сыном Божьим, причем единственным…

– Что такое, Сын Божий? – снисходительно улыбнулся доктор Левин, – каждый из нас в какой-то мере сын Божий. Индийская традиция не ограничивает Бога возможностью иметь одного сына, это – принижение божественного всемогущества. Индусы дают этому понятию несколько иной аспект, не чисто родительский. Аватар подразумевает максимальное проявление Божественного сознания в ограниченном и хрупком человеческом теле. Он так же подразумевает и определенные Божественные Силы и Энергии, присущие такому человеку. Ведь вы не атеистка? – неожиданно прервал он свою вдохновенную речь.

– Я верю в Бога, – просто сказала Аня, – хотя в моей семье все неверующие… были, – добавила она с усилием, – папа умер семь лет назад, а мама… не прошло и двух недель… но это к делу не относится. Правда, наверное, я плохая верующая, на службу не хожу, посты не соблюдаю, не исповедуюсь, не причащаюсь. Захожу только иногда в церковь, чтобы просто постоять, иконы посмотреть, духом этим, что ли, проникнуться. А как вы догадались, что я не атеистка?

– Научился по внешнему виду определять, – усмехнулся доктор Левин, – психоаналитик должен с порога видеть некоторые основополагающие характеристики пациента. Разумеется, для более глубокого анализа нужны более объективные и более трудоемкие методики… но возвратимся к вашему первому вопросу. И тот и другой, изображенные на портретах – реальные исторические фигуры, причем Саи Баба наш современник, ему что-то около пятидесяти и он живет на юге Индии в маленьком городке Путапарти близь Бангалора, где он основал ашрам для своих преданных и учеников. И постоянно удивляет мир всяческими чудесами. Что же касается Бабаджи, то сколько ему лет не знает никто, считается, что около тысячи, время от времени он то пропадает, то появляется вновь и сейчас, якобы живет со своими учениками где-то в горах Дрангири недалеко от города Ранихета. Согласно индийской традиции его называют учителем учителей или Махамуни и более подробно об этой загадочной фигуре можно прочитать в книге свами Йогананды «Жизнь йога».

– Вы верите во все это? – с интересом спросила Аня. В той жизни, о которой она помнила ей не приходилось ни с кем беседовать на тему восточной эзотерики, и ее религиозные представления, помимо веры в сверхъестественное, ограничивалось весьма поверхностным знакомством с Ветхим и Новым заветом, которые в свое время раздобыл Юра, когда держать Библию на книжной полке стало престижным. При этом поверхностное знакомство с этими великими книгами объяснялось не отсутствием интереса к тематике, а весьма неприятным ощущением, которое возникало у Ани особенно при чтении Евангелия: обычно не очень сильное чувство чего-то забытого – то ли фактов, то ли знакомств, присущее ей постоянно, при попытках читать священное писание усиливалось многократно и становилось мучительным. Тогда появлялась навязчивая мысль, что ни вспомни она сейчас – чего – непонятно, случится какая-то катастрофа, а вспомнить что-то конкретное никак не удавалось. И еще, держалось такое чувство, словно некто неведомый не желает, чтобы Аня ознакомилась с этими документами.

– Я не беру ничего стопроцентно на веру, – сказал Лев Матвеевич, – но и ничего стопроцентно не отрицаю. Некоторые явления нашей жизни невозможно рационально объяснить на уровне существующих знаний, однако мне приходилось несколько раз сталкиваться с такими вещами, которые никак не вписывались в категории диалектического материализма, а в ряде случаев – вообще не находили рационального объяснения. Поэтому на вопрос о том, верю ли я в то, что человек прожил более тысячи лет, постоянно при этом совершая разнообразные чудеса, я могу ответить только одно – не знаю. Что же касается вопроса, почему я повесил здесь портреты заинтересовавших вас индусов, то я много лет изучаю, и по мере сил и времени практикую различные восточные системы, в том числе некоторые виды йоги. Могу со всей ответственностью заявить, что древние индусы знали о человеке и в частности о его сознании гораздо больше, чем знаем мы. Юнг и Хайдеггер сравнительно недавно открыли вещи, о которых древние индусы знали давно, причем для них это элементарные, начальные вещи. Разумеется, читая старинные трактаты (к сожалению, переводы), порой трудно понять, что их авторы имели в виду под тем или иным термином, тем или иным понятием – как правило этого не знал и сам переводчик.

Да и не только индусы: то же можно сказать и о древних китайцах, тибетцах, парсах-заратустрийцах, египтянах. Да что там эти! Казалось бы, хорошо изученные и понятные нам древние греки, не совсем понятны, как нам казалось до недавнего времени на основании книженций типа «Легенды и мифы древней Греции» Куна. Детальное изучение Орфических, Дельфийских и Пифагорейских мистерий заставляет понять, что тайные, эзотерические знания древнегреческих жрецов и оракулов о человеке и космосе были не менее глубоки, чем у индусов и китайцев. Не менее глубокие знания в этих областях были и у иудейских кабаллистов, и у кельтских друидов, и у славянских ведунов-офеней. К сожалению, работы в этих направлениях ведутся лишь немногими энтузиастами, включая и вашего покорного слугу, и те немногие методы, которые удается освоить из альтернативной медицины не признаются официальными представителями нашей зашоренной, идеологизированной медицины, поэтому сейчас приходится заново открывать Америку, а до ее полного освоения и вообще далеко, как до звезд. Ну, ладно, Анечка, возможно тебе кажется, что мы сильно отвлеклись от темы, но на самом деле это так же входит в тему и мою работу. Психоаналитик – вообще больше мастер разговорного жанра, в отличие от современного доктора, выписывающего после минутной беседы и кучи анализов по одной таблетке три раза в день. Психоаналитик же, чтобы узнать с чем он имеет дело, должен очень о многом переговорить со своим пациентом, в том числе и о таких вещах, которые, казалось бы, не имеют к его заболеванию никакого отношения. Да и само слово «заболевание» не всегда уместно в практике психоанализа и смежных с ним наук, чаще всего мы имеем дело с некоторыми психологическими состояниями, которые, с точки зрения классической медицины, и не имеют морфологического субстрата, просто в силу каких-то обстоятельств неправильно формируется последовательность раздражений, торможений и систем конденсированного опыта. То есть – вообще полная белиберда, с точки зрения хирурга, который, как известно, «все может, но ничего не знает», и который считает, что человека можно вылечить только что-нибудь у него отрезав. Теперь, Анечка, позволь перейти к теме, которая имеет к нашей проблеме непосредственное отношение, хотя, повторяю, то, что мы затронули, так же имеет к ней отношение, хоть и косвенное. Мне, из твоих уст хотелось бы услышать твою историю. Когда ты поняла, что что-то не так, как ты к этому относилась, что к этому привело? Ничего, что я перешел на «ты»? Но мне кажется, что наша разница в возрасте это позволяет. К тому же, если психоаналитик хочет добиться результата, он должен установить доверительные отношения с пациентом.

– О том, как это случилось, я ничего не могу сказать, – пожала плечами Аня, – просто я практически ничего не помню, что со мной было до восьми лет до определенного момента. Все, что было потом, помню довольно отчетливо, а что до – словно пеленой покрыто.

– Все мы, – сказал Лев Матвеевич, – помним немногую часть событий своей жизни, а до четырех-пяти лет большая их часть практически забывается… хотя, Лев Толстой, кажется, утверждал, что помнил себя младенцем и, якобы, своим криком протестовал, что его пеленают. Впрочем, проверить это невозможно, скорее всего это была мистификация.

– Дело в том, – продолжила свои объяснения Аня, – что все, что со мной происходило я хорошо помню с определенного момента, и момент этот приходится на июль 62 года. Все, что было до того – практически не помню, ну, разве что какие-то фрагменты – да и то, анализируя сейчас, я прихожу к выводу, что о них мне папа с мамой рассказывали, потому мне и кажется, что я их помню. Есть и еще один момент, его достаточно трудно передать словами адекватно. Это сложное ощущение, и главная его суть в том, что мне все время кажется будто я живу не только здесь, но и еще где-то. Нечто вроде параллельной жизни, которую невозможно увидеть, словно она находится за непрозрачной перегородкой – одни неясные тени и ничего больше. На самом деле это, конечно, не тени а некие ощущения, но описать их адекватно невозможно. Как, иногда, при пробуждении ото сна: увидел что-то причудливое и забыл, хотя точно помнишь, что видел. Иногда эти попытки вспомнить довольно мучительны.

– Ну, и каким же образом ты потеряла память, – продолжал собирать анамнез доктор Левин.

– Об этом я не знала вплоть до недавнего времени, но незадолго до смерти мама рассказала, что меня в восемь лет забрали (как родители согласились, я не знаю) в одну закрытую лабораторию для эксперимента. Якобы я обладала раньше какими-то паранормальными способностями – ну, что-то вроде Вольфа Месинга или Розы Кулешовой, и эти мои способности изучали в лаборатории по изучению парапсихологических феноменов. Где была эта лаборатория, кто забрал и что там происходило, я не помню, в себя пришла я только в больнице, а мама сказала, что они с папой через полтора месяца после того, как меня в эту лабораторию забрали, нашли меня около двери нашей квартиры в совершенно невменяемом состоянии. С той поры всего периода, вплоть до того, как я очнулась в больнице, я не помню, а родители мне ничего не говорили, им, оказывается врачи запретили обо всем этом рассказывать, это, мол, может привести к ухудшению состояния. Об этом мама мне совсем кратко рассказала уже при смерти, а затем в кому впала и умерла.

– И что же за способности были у тебя до восьмилетнего возраста?

– Я этого совершенно не помню, сейчас у меня никаких паранормальных способностей нет, но Юра буквально вчера сказал, что в школе я будто бы сквозь стену проходила, и все это видели, очевидно после этого директор школы и сообщил куда следует. Наверное, тогда мной и заинтересовались… но, опять же, все со слов Юры и мамы, и еще Юра рассказывал, что за год до событий с лабораторией, мы с ним и с мамой были на даче и там что-то вроде полтергейста было, и мама, якобы считала, что это я устроила. Повторяю, все это со слов Юры и мамы, сама я ничего такого не помню, и самой дачи не помню. А потом было все как у всех, ничего выдающегося… разве что… – «Сказать или нет», – мелькнуло в ее голове. Что-то внутри сопротивлялось излишней откровенности, однако она все же решила, что если хочет вернуть себе утраченное, нужно полностью довериться доктору и рассказать о странных видениях, произошедших вчера.

– Разве что вчера, – решилась Аня и выложила то, что с ней произошло вчера. – «Теперь точно в шизофренички запишет» – решила она с каким-то внутренним безразличием. – Вот, собственно и все, возможно вчерашнее как-то связано со смертью мамы, а вообще-то ничего подобного раньше не случалось, по крайней мере в той жизни, которую я помню.

– А когда твой папа умер, ты сказала, что это семь лет назад случилось, ничего такого не припомнишь? – поинтересовался доктор Левин.

– Нет, ничего не припомню, – покачала головой Аня – тогда, кстати, у меня память уже нормально работала.

– Интересно, интересно, – пробормотал Лев Матвеевич, – случай необычный и придется всерьез поломать голову, как разматывать этот узел. Однако конец его, вроде бы, в наличие имеется.

Затем доктор приступил к тестовым вопросам, как показалось Ане, к делу совершенно не относящихся, однако Лев Матвеевич объяснил, что ничего случайного здесь нет, они специально разработаны для того, чтобы выявит скрытые комплексы и связанные с ними системы образов. Далее следовали вопросы о снах и страхах, и Аня, не сумев ничего более интересного поведать, рассказала ему о странном персонаже с неестественной отчетливостью приходящего к ней во снах довольно часто, особенно в последнее время, и даже привидевшийся ей сразу после сна. Впрочем, дало ли это доктору какую-то конкретную информацию, она не поняла, поскольку тот это никак конкретно не прокомментировал.