Шарлотта в ответ молча входит в квартиру, за ней следом так же молча заходят подруги. Жена Боткина бежит впереди, освещая дорогу менорою, а доктор Боткин, пугливо озираясь, выглядывает на лестничную площадку, а потом уходит в квартиру, плотно запирая за собой дверь.
Павильон. Зима. Вечер. Кухня Боткиных
На кухне Боткины вдвоем забиваются в уголок, стремясь занять как можно меньше места. Эльза встает у двери в позицию «охранника» (ноги на ширине плеч, руки чуть скрещены: одна на эфесе шпаги, вторая на рукояти кинжала. Ее вид явно пугает маленьких Боткиных до дрожи. Шарлотта садится за кухонный стол, вид у нее несчастный. Мария с интересом рассматривает безделушки, заглядывает в шкафчики, ей приключение явно нравится. Боткины с ужасом смотрят то на мрачную фигуру Эльзы, то на согбенную фигуру племянницы и не садятся с нею за стол, будто стремясь срастись с мебелью. Наконец, Шарлотта прерывает молчание.
Шарлотта: Даже не знаю, с чего начать… Дядя, что вы знаете о «проклятии Шеллингов»?
Боткин (судорожно сглатывая): Это – болезнь. Наследственная болезнь. Это свойство у крови. У одних людей кровь как масло, а у других – вроде уксуса. И они вместе не смешиваются. Если обычный человек с кровью как масло женится на девице с кровью навроде уксуса, то от смешения кровей плод рождается мертвым. Кровь как будто сворачивается. Только у древних королевских родов вроде Тюдоров и Ланкастеров и их немецкой ветви фон Шеллингов умирают лишь мальчики. Это и называют «проклятием Шеллингов».
Шарлотта (с неприятным нажимом в голосе): Стало быть, у меня кровь как уксус… А у тебя – вроде масла… Вон сколько вы наделали для меня кузенов… А мне что делать?
Боткин (нервно всплескивая руками): Нет, вы меня неправильно поняли. Я сказал это фигурально. Кровь у вас самая лучшая…
Шарлотта: С каких это пор я для вас стала вдруг «вы»? Почему не ты – мой родной и любимый дядюшка – мне докладывал, что ты знаешь об этой болезни и у тебя есть средство против нее? Может быть, ты надеешься, что, когда я бездетной умру, дети твои деньги и земли мои унаследуют? Таков план?!
Жена Боткина начинает в углу громко всхлипывать, сквозь ее рыдания слышны вздохи: «Я так и знала, так и знала!
У нее все и всегда – через деньги!» Боткин пытается что-то сказать, но язык не слушается его, и поэтому он может только головою мотать и пытаться хоть слово вымолвить. Наконец ему удается вернуть присутствие духа.
Боткин (заламывая руки): Я не это хотел сказать. Я мечтаю, чтобы у нас были ваши племянники. Но…. Государыня… Она же нас всех сживет со свету… Поймите, мы в таком положении…
Шарлотта (жестким голосом): Я – понимаю. Ты – моя кровь, и ты предал меня ради повеления моей тетки. Чего же тут не понять?
Боткин (в совершенном отчаянии): Да нет, все не так! Государыня говорила, что вы можете рожать от кого вам по сердцу. И ваши дети окажутся ее внуками. Она вас нарочно выдала именно за Кристофера, чтобы у НЕГО законных детей никогда не было! Ибо он – внук Петра Великого, а ее сын – только правнук. А у ВАС детей может быть столько, сколько вы пожелаете!
Шарлотта (поворачиваясь к Марии и Эльзе): Этот эскулап всерьез предлагает мне супружескую измену?!
Эльза вместо ответа достает свой кинжал и начинает преувеличенно тщательно проверять его остроту на кукле, забытой на кухне детьми Боткиных. Пока она отрезает кукле ручки и ножки, Мария начинает нервно хихикать. Жена Боткина принимается читать какую-то молитву на идиш, а Боткин бледнеет как мел, из глаз его начинают течь слезы.
Шарлотта: Мы приехали забрать вас к нам в Ригу. Я делаю тебя моим личным доктором, и как мой дядя и личный друг ты будешь лечить меня всеми своими лекарствами. Ведь ты же хочешь быть моим другом?
Боткин (заливаясь слезами): Да… Я ваш друг. Но они же… Они следят за мной… Они убьют всех, и меня, и Рози, и всех наших деток. Пощадите нас… У вас может быть столько детей, столько много мужчин, а нас же зарежут по очереди!
Руки Шарлотты безвольно падают, и она, ссутулившись, поворачивается и идет куда-то из комнаты. На пути у нее встает Эльза.
Эльза: Вы куда? Что случилось?!
Шарлотта (устало махнув рукой): Они не хотят. Они слишком запуганы. А что я могу? Кроме них или тетки, у меня никого больше нет. Теперь у меня не будет детей, ибо клятв моих Кристоферу я не нарушу, а что тетка моя, Государыня, что они – мои дядя и тетя против того, чтобы я родила сына честно. И что теперь? Пойдем…
При этих словах Мария приходит в движение, она начинает лихорадочно дергать свою шпагу, пытаясь ее вытащить.
Та цепляется за ее кружева, и тогда Мария, аж подпрыгивая на месте от возбуждения, хватает с буфета кухонный нож и начинает им хаотично размахивать.
Мария: Стой, стой, стой! Так нельзя! Ты куда собралась?! Ты не можешь, они твоя кровь, но мне-то они никто! А ну быстро – собрались и бегом в Ригу, как вам приказано! Живо, твари! Всех порежу! А кто сейчас убежит – пожалеет, ибо я буду потом Государыней! Что, боитесь гнева Ее Величества!? Я буду Ее Величеством, меня бойтесь, сволочи!
От ужаса жена Боткина начинает кричать, сам Боткин зажмуривается, тут со скрипом открывается дверь, и на кухню вбегает сын Боткиных.
Саша Боткин: Что с тобой, мамочка?! Ой…
Нож в руках Марии описывает большую дугу, и та, поворачиваясь вслед за ножом, утыкается острием в руку мальчика. Во все стороны брызжет кровь, Мария взвизгивает и падает в обморок. Эльза тут же делает шаг вперед и рукой зажимает порез на плече у мальчика, а Шарлотта бросается к сомлевшей Марии.
Шарлотта: Осторожнее, Марихен!
Ошеломленные Боткины стоят помертвелые, Эльза же, оборачиваясь к доктору, приказывает.
Эльза: Что стоим? Сыну-то помочь сможем?
Боткины приходят в движение. Жена Боткина начинает метаться в поисках бинтов, а сам Боткин ловко надрывает рубаху у сына на плече, приговаривая.
Боткин: Все хорошо, удар был поверхностный, кость не задета, сейчас мы все сделаем!
Эльза (обращаясь к жене Боткина): Роза, ведь вас зовут Роза? Собирайте детей, я вам помогу. Вы сами все видели. Лучше в Риге бояться Ее Величество, чем Ее Высочество – здесь. Вы меня понимаете?
Боткина начинает судорожно кивать головой и выбегает из кухни. Слышен ее голос: «Собираемся, быстрее все – собираемся!» Раздаются звуки, будто где-то в квартире принялись двигать мебель. Тем временем Мария потихоньку приходит в себя, и Шарлотта даже смеется от облегчения и от радости.
Шарлотта: О господи, больше так не пугай меня, Марихен! Какое счастье…
Мария: Они послушались? Они с вами едут?
Шарлотта: Да… Конечно… Ты так нас всех выручила!
Мария (со счастливой улыбкой): А как иначе? Ведь ты моя единственная подруга. Самая лучшая!
Павильон. Зима. Вечер. Прихожая Боткиных
В темную прихожую выходят Шарлотта и Эльза. Из квартиры Боткиных раздаются звуки, будто там что-то то ли ломают, то ли двигают, то ли разбивают посуду.
Шарлотта: Ну, мы поехали. Марию нужно вернуть во дворец, пока ее не хватились, а ты проследи, чтобы тут из этого отъезда не сотворили массовые еврейские проводы. А то знаю я их – они на отходную весь квартал созовут.
Эльза: Все сделаю. Мышь не проскочит.
В прихожей появляется усталая Мария Федоровна. Сильное нервное напряжение ее явно вымотало, и она позевывает.
Мария: Ну что? Интересное все закончилось?
Шарлотта: Да, Марихен, нам надобно вернуться во дворец, пока Настасья дверь не заперла.
Мария (сладко зевая): У-у-ах. Да, пора…
Натура. Зима. Вечер. Вход в Зимний дворец с крыла фрейлин
Перед приоткрытой дверью во дворец Мария и Шарлотта прощаются.
Шарлотта: Не знаю, как тебя и благодарить…
Мария (со сладким зевком): Да ты бы для меня то же самое сделала! Погоди, Шарло… Я, когда была в тягости и ту гадость пила, много плакала, и Павлуша мой дарил мне диковины разные. Так и ты тоже плачь. Пусть и тебе Кристер тоже подарит чего-нибудь!
Шарлотта (со счастливой улыбкой): Ты сама не знаешь, Машенька, какое ты – мое чудо!
Мария: Ну все, до встречи и до новых приключений? Aller guten Dingen sind Drei!
Шарлотта: И то правда. Бог троицу любит!
С этими словами подруги лобызаются и прощаются. Камера отъезжает назад, и вдруг мы видим эту сцену прощания из окна напротив. А там – в темной комнате стоит и на эту сцену прощания смотрит Наследник Павел. Камера снова делает наезд на сцену прощания, и вдруг мы замечаем, что правый белоснежный манжет мундира Марии Федоровны кровью выпачкан.
Павильон. Зима. Ночь. Квартира Боткиных
Боткины всей семьей бегают по квартире и двигают мебель, хватаясь то за то, то за это. Посреди всего этого бардака стоит Эльза. Вид у нее страдальческий.
Эльза: Стоп, что это за тряпка?
Роза Боткина: А это была кофта моей прабабушки. Вот когда Саша вырастет, я из нее сделаю замечательную жилеточку.
Эльза: А это что за дерьмо?
Боткин: Это не дерьмо, а коллекция глин Подмосковья. Ее собирал мой дед, Шарлоттин прадедушка, который был первым ребом…
Эльза: Зачем вы двигаете этот шкаф?!
Роза Боткина: Его нам завещал наш реб Соломон, в этом шкафу теперь его святость!
Эльза с грохотом бьет каблуком по полу и, доставая шпагу, начинает мерно ею молотить по стене так, чтобы каждое ее слово было услышано.
Эльза: Стоять! Всё. Мы. Несем. Сюда. Я. Сама. Разделю. Это. На. Две. Кучки. То. Что. Я. Положу. Направо. Мы. Берем. Что. Налево. Здесь. Остается. ПОНЯТНО?!
Боткины (хором): Но это же все нам так нужно!
Эльза: Молчать! Каждый берет только то, что сумеет на себе унести. Через полчаса мы выходим. Время пошло!
Павильон. Зима. Утро. Квартира Боткиных
Пустая квартира Боткиных. Вещи кучами навалены по углам. По кухне ходит невзрачный человек в серой одежде. Посреди кухни он приседает и разглядывает большое засохшее пятно крови там, где давеча падал сын Боткиных. Камера отъезжает, и чей-то скрипучий голос начинает докладывать:
«В Доме поднадзорных Боткиных нижний чин Тряпицын обнаружил отъезд поднадзорных. На полу обнаружено большое пятно крови, поднадзорные покидали дом в спешке…»
Камера будто ныряет в огромную трубу, и мы видим, как люди в сером стучат в двери соседей Боткиных. Раздается уже другой голос:
«Опросы соседей, проведенные под командой поручика Рябова, показали, что ночью в доме у Боткиных были гости, которые вывезли их в неизвестном направлении. Во время пребывания неизвестных в доме была, видимо, ссора, ибо раздавались крики и кто-то падал. Свидетели считают, что кого-то убили. На карете гостей была замечена красная роза».
Камера снова ныряет в огромную трубу, и мы видим, как люди в мундирах опрашивают солдат у полосатой будки на мосту через Нарву. Раздается уже третий голос:
«С поста таможенной стражи Ивангорода по докладу капитана Куницына сообщают, что чета Боткиных в составе пятерых человек вчера пересекла границу Ингерманландии. Боткиных сопровождала свита лифляндского губернатора. Согласно подписанному документу Боткины просили поменять им подданство с русского на лифляндское, ибо в Риге у них есть припадочная племянница, за которой нужен постоянный уход. На одеждах Шимона Боткина офицер увидал пятна крови, значения которым он не придал».
Камера в который раз ныряет в трубу, и на конце ее мы видим, что документы читает Наследник Павел. Он задумчиво опускает донесение и морщит лоб…
Павел: Стало быть, Боткины все у нас в Ригу выехали. Все, все выехали… А все ли у нас Боткины выехали?
Камера опять ныряет в трубу, но уже в обратную сторону, и мы видим, как самый первый человек в сером, грызя пальцы, снова пишет доклад, скрипучим голосом проговаривая его про себя:
«Соседи, согласно донесению нижнего чина Тряпицына, сообщают, что из близких родственников у Боткиных остались проживающие в Царском Селе племянник с племянницей – священник местной церкви Михаил Сперанский и его сестра Елена…»
1782. Старая хроника. «Сражение за Ямайку»
По экрану идут будто полосы от старой записи. Мы видим, как в ослепительно синем море сходятся две эскадры. Гром пушек, сверкание выстрелов. На старых гравюрах мы видим матросов под английскими и французскими флагами, мы видим, как разбиваются в щепы и тонут какие-то корабли. На последней гравюре мы видим английских морских офицеров с матросами, которые победно кричат, и на заднем плане – удирающие горящие французские корабли. Слышен торжественный голос.
Граф Шелберн: По сообщениям из Нового Света, наш доблестный флот, срочно собранный по всей Англии и брошенный в решительный бой за Америку, на днях внезапно атаковал флот предательской Франции, который осаждал и блокировал нашу Ямайку. Несмотря на подлое прошлогоднее нападение без объявления войны на войска в наших североамериканских колониях и гибель нашего прежнего колониального флота, сегодня наши доблестные моряки по праву торжествуют победу! Все французские войска в Новом Свете отныне отрезаны и сдохнут без поддержки от предательской Франции! Правь, Британия, морями!
Кадры меняются. Теперь это изображения военного лагеря, наполненного больными и ранеными. Мы видим пустые, брошенные полевые кухни, оборванных людей, бредущих неизвестно куда, на всех них французская синяя форма. Раздается печальный голос.
Неккер: Несмотря на начальные успехи нашего экспедиционного корпуса в Новом Свете, тяжкое поражение нашего флота оставило наши войска без поддержки. Наш добрый король обратился к английской короне с просьбой о перемирии. Наша страна отказывается от помощи восставшим североамериканским колониям и от спорных островов, а также Канады. Наши войска из Нового Света возвращаются домой.
По экрану опять идут будто полосы, и сквозь них мы видим заседание английского парламента. Слышен голос лорда-глашатая.
Герцог Портленд: Его Величество Король Георг Третий официально признал ошибку в отношении джентльменов, не пожелавших признать мир с предательской Францией, и просит у них пардону. Всем лицам, отказавшимся мириться с предавшими нас католиками, за их потери будет выплачена компенсация, и все они возвращаются на прежние посты в нашем правительстве. Корона с прискорбием сообщает о внезапной смерти лорда Рокингема, подписавшего позорный мир с предательской Францией, и просит парламент проголосовать за графа Шелберна в качестве нового премьер-министра. Слово новому премьер-министру!
Граф Шелберн: Моя программа будет понятной и краткой. Все эти годы я верой и правдой служил парламенту и короне в качестве министра внутренних дел нашей страны и могу доложить, что все беды и несчастья последних лет у нас происходят из Франции! Оттуда идет зараза вольтерьянства и вольнодумия, и поэтому мы должны сделать все ради того, чтобы Франция – эта обитель зла – была уничтожена! Как будущий премьер Британии я заявляю, что мы не успокоимся, пока главных преступников и предателей, от которых страдает весь наш народ, – французских Бурбонов, – мы не увидим на плахе! И я сам готов привести приговор в исполнение! (Одобрительный рев и гул топота ног в зале.)
О проекте
О подписке
Другие проекты