Конечно, это толкование, как и многое в церковной жизни символично. Но что есть символ? Размышляя над этим, прот. Александр Шмеман замечал, что мы привыкли соотносить символ с «изображением или знаком чего-то другого, чего при этом в самом знаке реально нет, как нет реального, настоящего индейца в актере, изображающем его, или реальной воды в химическом ее символе»199. Ряд этих сопоставлений можно продолжить – как купола не являются видимым небом, певцы на клиросе – ангелами, а, войдя в алтарь, мы не оказываемся в мгновение ока на окраине Иерусалима в Сионской горнице, символом которой он является.
Вот только соответствует ли это понимание изначальному смыслу «символа» и «символизма»? Отец Александр писал: «На этот – основной – вопрос я отвечаю отрицательно. Ибо в том-то и все дело, что первичный смысл слова „символ“ совсем не равнозначен с „изображением“. Символ может и не „изображать“, т. е. может быть лишен внешнего „сходства“ с тем, что он символизирует. История религии показывает, что чем древнее, глубже, „органичнее“ символ, тем меньше в нем такой только внешней „изобразительности“ (как символ вечности – круг внешне не похож на вечность, а компьютерный смайлик на радость – автор). И это так потому, что исконная „функция“ символа не в том, чтобы изображать (что предполагает отсутствие „изображаемого“), а в том, чтобы являть и приобщать явленному»200.
Об этом напоминает этимология слова «символ», которое обычно производят от греческого συμβαλλω (симбалло), где приставке συμ (сим) в русском языке соответствует «со», а глагол βαλλω (балло) переводится, как сбрасывать. Поэтому буквальный перевод слова συμβαλλω (симбалло) будет звучать как «сбрасываю вместе», «веду к» или «соединяю».
Это позволило А. Ф. Лосеву (1893—1988) определить «символ» как «субстанциальное тождество идеи и вещи»201, а прот. Александру Шмеману увидеть в нем знак, соединяющий два мира – видимый