– Мне нравятся, когда с претендентами на победу серьёзно работают профессионалы – хореографы, популярные исполнители. Им помогают расти, более полно раскрыть свои таланты.
– Зачем же вы посоветовали мне пойти на этот нелюбимый конкурс?
– Других для фокусников нет. И, потом, тебе следовало научиться бороться!
– И что, научился? – с интересом спросил Тони.
– Очень хорошо научился! – воскликнул мистер Джонсон. – Я рад за тебя. Искренне рад. Похоже, бороться научился, не побеждать – нет.
– Вы хотели сказать – проигрывать?
– Нет, я сказал именно то, что и хотел. Ты не проиграл.
– Но не выиграл! – возмущённо – его не понимают! – крикнул Тони.
– Ерунда, – не обращая внимание на крик, спокойно сказал мистер Джонсон. – И я очень рад, что занял второе место…
– И что остался без миллиона долларов? – перебил Тони.
– Я же просил меня не перебивать. Но ты прав – и без денег.
– Почему? – не понял Тони. – Я не могу всё время жить за счёт дяди Гриваса.
– И в этом ты прав, – миролюбиво согласился мистер Джонсон. – Но ты не заработал таких денег!
– А дрессировщики собачек заработали? – запальчиво возразил Тони.
– Думаю, нет. Представь, сколько лет нужно рабочему, пусть квалифицированному, или учителю, или медсестре, чтобы заработать миллион? Лет двадцать? В лучшем случае. А здесь такие деньги дают… Нет, не по труду вознаграждение! Несправедливо!
Мистер Джонсон, задумавшись о чём-то, замолчал. Тони не решался нарушить молчание. Так они и сидели – думая каждый о своём – молча. Прошло несколько минут, когда мистер Джонсон повернулся к Тони:
– Тони, я понимаю, что говорю не очень приятные слова. Но поверь, я должен сказать. Я верю в тебя, и хочу оградить от многих иллюзий в жизни.
– От всех сразу, или по очереди? – съязвил Тони.
– Колючий ты, Тони. Ох, колючий. Это в жизни не помешает, однако нужно понимать с кем нельзя быть таким.
– С кем, например?
– Кто от тебя зависим: по возрасту, по болезни или по любви.
– Если так, то с вами я могу быть колючим – вы же не зависимы от меня!
– Нет, со мной нельзя! – засмеялся мистер Джонсон. – Я – исключение! Запомнил?
– Ладно, я пошутил, – смутился Тони.
– Принимается. Если помнишь, я не согласился, когда ты с пафосом сказал: «Я дарил им радость».
– Разве я не прав?
– Нет. И ты, к сожалению, в этом не одинок. Расхожий журналистский штамп: живучий и нечестный.
– Чем вы недовольны? – Тони пожал плечами. – Артисты дарят зрителям свой талант!
– Да не дарят, а продают! Как же ты не хочешь это понять! – голос мистера Джонсона задрожал.
Тони в растерянности – не ожидал такого – посмотрел на него. Мистер Джонсон, успокоившись, продолжил своим обычным – спокойно-ровным – голосом:
– Надо всегда быть честным. Нельзя белое называть черным, а сладкое кислым. Артисты, художники, музыканты демонстрируют – пусть не самое удачное слово – зрителям своё умение выразить мысли, чувства, эмоции словом, жестом, нотой, голосом, кистью… Страшно тяжёлый труд! Я уверен, что труд самовыражения зачастую тяжелее труда физического. Но это относиться к талантам. О гениях и говорить нечего. И как всякий труд мастерство должно быть вознаграждено.
– Разве я против? – возразил Тони. – Я хочу работать и получать за свой труд.
– Отлично, оттого ты и не победил. Если бы выиграл приз, то уверился бы в своей исключительности. В тебе заложен дар, но его не хватило для победы. И ты отлично понимаешь, о чём я говорю.
– Вы хотите сказать, что своим вторым местом обязан вам?
– Да, – спокойно согласился мистер Джонсон. – И вторым местом и «не первым». Но не потому, что недостоин победы – ты к ней не готов.
– Почему вы так считаете? – обиделся Тони.
– Твоя реакция на второе место! Обидел всех, кто тебя любит. И в основе обиды – самый что ни на есть эгоизм.
– Ага, – голос Тони дрогнул, – решили проверить – гожусь я в люди, или так себе?
Мистер Джонсон не ответил – встал и спокойно зашагал по дорожке, но не к выходу, а в глубь парка. Тони захотел остановить его – спросить, как жить дальше, – но какая-та сила прижала к скамейке и не позволила произнести ни слова. Через мгновение фигура мистера Джонсона растворилась в лучах заходящего солнца.
♠ ♣ ♥ ♦
Стемнело и похолодало. Тони, не обращая на это внимание, сидел в опустевшем парке, продолжая мысленно спорить с мистером Джонсоном, но аргументы в свою защиту – недавно казавшиеся «железными», – постепенно теряли логичность, становясь хрупкими и наивными.
Телефонный звонок прервал его грустные рассуждения.
– Папочка, привет, – из трубки вылетел радостный голос дочери. – Звонила Джина и пригласила меня на обед. Завтра. Пойти?
– Одну тебя пригласила? – удивился Тони.
– Да, но она ведь знает, что без тебя я не смогу пойти. Вот я и звоню. Пойдём?
«Вот упорная и хитрая эта Джина», – подумал Тони, а вслух сказал:
– А ты хочешь?
– Очень!
– Ладно, пойдём, – согласился Тони. – Ты же знаешь, я не могу тебе отказать.
– Я в этом не уверена, – засмеялась Никки. – Но спорить не буду. Приходи скорее. Скучаю и целую.
Тони посмотрел на фотографию дочери: задорно улыбающееся лицо Никки занимало весь экран телефона. «Что же я делаю, идиот? – вслух произнёс Тони. – Ей не важно проиграл я или выиграл. Она меня просто любит. Каким я есть. Прав этот странный старик – нельзя предавать тех, кто от тебя зависим».
Неожиданно Тони почувствовал лёгкость – физически – словно тяжёлая рука, давившая на него, ослабла, а потом вовсе исчезла.
Вскочив со скамейки, Тони не пошёл, а побежал домой.
Свет в комнате дочери не горел. Яркая луна освещала хрупкий силуэт Никки, сидящей у открытого окна.
– Никки, дорогая, закрой окно. Холодно ведь.
Тони подошёл к дочери и нежно обнял.
– Ну вот, – засмеялся он, – совсем ледышка!
Никки повернулась к нему и заплакала.
– Папочка, – сквозь всхлипы сказала она, – я очень боялась, что ты не придёшь. Никогда!
– Ну я же пришёл! Чего ж ты плачешь?
– Сама не знаю, – всхлипы стали реже. – Плачется…
Тони не знал, что сказать. Да и что можно сказать после таких слов? Ребёнок – беспомощно-больной – боится потерять отца. Не умершего, а живого, но покинувшего его. Но Тони чувствовал – не понимал, а чувствовал – она ждёт от него слов. Любых, кроме «я пошёл».
Тони взял дочь на руки и понёс к дивану. Осторожно опустил и присел рядом.
– Никки, запомни, я никогда, ты слышишь, никогда не оставлю тебя. Мы всегда будем вместе!
– Всегда-всегда?
– Да, всегда-всегда!
– И когда я женюсь? – звонко, забыв про недавний плач, спросила Никки.
– Девочки не женятся, а выходят замуж. В твоём возрасте это уже пора знать, – засмеялся Тони и нежно поцеловал дочь.
– Замуж, так замуж, – притворно вздохнула Никки. – Готов меня уже отдать первому встречному! А ведь обещал быть всегда вместе.
– Никки, ты хитрюга! Всё перевернула верх ногами. Но замужество нас разлучит.
– Не-а, не разлучит, – уверенно сказала Никки. – С нами будешь жить и детей моих нянчить. Ясно?
– Яснее некуда.
И оба дружно засмеялись.
– Папа, – перестав смеяться, начала Никки, – я хотела давно тебе рассказать, всё как-то не решалась. Но теперь, думаю, пришло время.
– О чём ты, Никки? – не понял Тони.
– Пожалуйста не смейся, хорошо?
– Да, ладно тебе. Рассказывай.
– Год назад мне приснился странный сон, – с серьёзным выражением лица продолжила Никки.
– И чем же он такой странный? – удивился Тони.
– Понимаешь, цветной и, как бы это сказать точнее, … настоящий. Я сидела на скамейке. Но это был не парк, а большое, скорее необъятное, поле цветов – ромашки и георгины. Всех цветов радуги.
– Ну, ромашки в поле растут, а вот про георгины не думаю. Они же садовые цветы, – возразил Тони.
– Не перебивай, я же сказала – сон странный. Так вот, сижу и смотрю на цветы. Ромашки колышутся, а ветра нет. Георгины, высокие такие, с разных сторон пробираются сквозь ромашки ко мне. Окружили плотным кольцом; застыли на мгновение, будто ждали чего-то, и с первыми тактами музыки закружились в хороводе. А музыка – мой любимый «Вальс цветов» из «Щелкунчика». Помнишь, мы ходили на балет в прошлый сочельник. Красота неописуемая. И мне так хорошо, но немного тревожно. А почему и сама не знаю. И вдруг слышу откуда-то сверху голос бабушки Симоны. Поднимаю голову и вижу такую картину: бабушка сидит на облаке и ласково смотрит на меня. А облако такое прозрачное, что я испугалась за бабушку – а вдруг упадёт. И я её спрашиваю – не поздоровалась даже, а как будто мы продолжаем разговор: «Тебе удобно там сидеть? Не боишься упасть, вон какое облако лёгкое?» – А мне бабушка в ответ: «Нет, не боюсь моё солнышко. Это я при жизни тяжёлая, а теперь нет». – «Почему?» – удивилась я. – «Тело моё осталось в земле, а душа здесь, на облаке. А у добрых людей душа лёгкая. Я не знала, но мне здесь рассказали». – «Так ты там не одна?» – «Нет, нас много. Я всю жизнь думала, что добрых людей много. Оказалось – права. Как вы там, без меня?» – Я не знала, что ответить – если скажу плохо, она расстроится, если скажу хорошо, то обидится. Сижу и молча смотрю на бабушку и от её улыбки сама стала улыбаться. Наверное она почувствовала, что я в растерянности, потому и сказала: «Не волнуйся, я понимаю. Вы потихоньку привыкаете жить без меня. И это правильно. Ты у меня молодец – сильная девочка. И умная…»
– Так и сказала – умная или ты придумала? – засмеялся Тони.
– Ну, папа, – обиженно проговорила Никки. – Я тебе правду говорю, а ты не веришь, да ещё и смеёшься. Не хочешь, не буду больше рассказывать.
– Извини, Никки. Не хотел тебя обидеть. Просто твой сон действительно очень странный.
– А я что говорила? Так вот, после того как бабушка сказала, что я умная, она перестала улыбаться и её лицо стало грустным. Я не успела спросить, что случилось, как она сама сказала: «Я за папу волнуюсь. Он такой…»
– Неудачник? – прервал дочку Тони.
– Нет, что ты! – возразила Никки. – Она сказала, что ты очень хороший, но такой невезучий. Но она винит в этом себя.
– А бабушка здесь причём? – удивился Тони
– И я тоже самое спросила.
– И что она ответила? – с интересом спросил Тони.
– Она заплакала. Но я не помню, как долго она плакала – может день, а может мгновение. Это же сон. Закончив плакать, бабушка Симона сказала: «Я виновата в том, что не смогла воспитать свою дочь – бабушку Линду хорошей матерью для папы».
– Она не права, – возразил Тони. – Мама меня любила и любит. Она всегда хотела быть не просто мамой, но и любимой женой, иметь нормальную семью. Она же взяла меня с собой в Сан-Диего, когда мужа перевели туда служить. Это мне там не понравилось, и я сбежал к бабушке. И, вообще, бабушка Линда…
– Подожди, папа, – прервала отца Никки. – Я знаю эту историю – бабушка Симона мне всё рассказала. Но если бабушка Линда любит тебя, то почему никогда не позвонит?
– Эта бабушка Симона тебе сказала? – удивился Тони. Ему самому стало неловко за свою ложь о матери.
– Не сейчас, а несколько лет назад. Но во сне она сказала, что ты остался без мамы в самый трудный – подростковый – возраст, когда материнская забота проявляется не в кормлении и покупке одежды или игрушек, а в душевной помощи.
– Очень уж сложно бабушка с тобой говорила. Ты всё поняла?
– Сначала не совсем. Но бабушка мне всё объяснила.
– И как?
– Я не всё помню, но она сказала так: «Есть такие деревья, что выращиваются из семечка. Его сажают в горшок и ухаживают за ним – вовремя поливают и подкармливают, ставят в светлое и хорошо проветриваемое место; подрезают если нужно. В общем, забот много – как с малышом. Когда дерево подрастает его высаживают в парке или саду. Ты представь, нежный, едва окрепший саженец из тепличных условий попадает в другой мир, где светит жгучее солнце, идут дожди, выпадает снег, дует ветер… А сколько врагов у него – кто хочет объесть нежную кору, кто мечтает полакомиться молодыми листьями. Трудно саженцу. Ему нужна человеческая забота. Раз человек его посадил, то он и в ответе за новую жизнь. Да, милая, не удивляйся: деревья – это живые существа. И вот скажи: разве ребёнок, ставший из малыша подростком, не нуждается в родительской заботе? Разве он не тот саженец, что из тепличных условий детства попадёт ещё не во взрослую, но уже сложную, со многими проблемами, жизнь. И для подростка, оставшегося без материнской заботы, этот период возмужания часто заканчивается плохо. Сколько их, брошенных и забытых, пошли не по тем дорогам. Поняла меня, милая?» – «Бабушка, я поняла, что папа не получил той заботы от бабушки Линды, которая сделала бы его счастливее. Я права?» – Она мне в ответ: «Ты поняла главное, дорогая моя внученька. Я как могла заменила маму, но я ведь лишь бабушка. Бабушки – хорошее изобретение людей, но мамы важнее. Тебе тоже с мамой не повезло. Но зато у тебя очень хороший папа. А отца для папы заменил дядя Гривас. Он чудесный! Но заменённый отец…» – Грустно стало, и я попросила: «Бабушка, не грусти. Всё будет хорошо. Просто я не всегда знаю, как помочь папе». Она улыбнулась и сказала: «Ничего необычного и не надо. Люби его и уважай. Цени его не за подарки, а за заботу о себе. И, главное, проси за него. А я здесь тоже буду просить. Мне проще – я же ближе». – «У кого просить?» – не поняла я. Бабушка удивилась, а потом объяснила: «У того, кто помогает без всякой корысти, кто милует и наказывает, кто жалеет и…» – И я проснулась, извини меня папочка. Мне в туалет захотелось, вот и не дослушала бабушку.
Никки, готовая вот-вот расплакаться, с грустью посмотрела на отца и виновато опустила голову.
Тони с нежностью смотрел на дочь. Он никогда не плакал перед ней, даже когда умерла бабушка: сдержался, не желая усилить горечь утраты у ребёнка. А тут, не стесняясь своей слабости, заплакал.
– И ты просила за меня? – сквозь слезы спросил Тони.
– Ну конечно! – удивилась вопросу Никки. – Иногда два раза в день. Я… ой, мы с бабушкой очень хотели тебе помочь.
– Спасибо тебе, милая, – тихо сказал Тони. – Вы мне очень помогли. Я бы без вас ничего не сделал. Мы все сегодня – победители!
И про себя подумал: «Тренер ошибся! Я – в команде победителей».
Когда дочь заснула Тони пошёл в спальню и, не раздеваясь, прилёг. Мысли вернулись к удивительному сну дочери. Бабушка никогда не разговаривала с ним о маме: просто, считалось, что она есть и счастлива, но далеко-далеко, в другом мире. А тут она говорит, что его лишили в детстве материнской любви и заботы. И винит себя. «Неправда! – воскликнул вслух Тони. – Ты, дедушка и дядя Гривас заменили мне мать. Вы – моя семья, я вас люблю! И всегда буду любить».
Тони захотелось есть. Он поднялся с постели и пошёл в кухню. В коридоре остановился и задумался – что-то в словах бабушки его поразило. Но что? Через несколько секунд вспомнил: бабушка посоветовала Никки «просить за него». «Постой, – подумал Тони. – Я уже слышал это. От кого? Ну конечно, при нашей первой встречи, когда я спросил старика из парка – почему вы хотите мне помочь? – он ответил: меня попросили. Оказывается, просили-то бабушка и Никки. Почему его? Неужели он и есть тот, кто бескорыстно помогает людям, кто прощает и наказывает, кто жалеет? И чем я это заслужил?».
♠ ♣ ♥ ♦
Первое, что сделал Тони на следующий день – позвонил Джине.
– Джина, – услышав в трубке равнодушное «слушаю», смущённо проговорил Тони, – звоню, чтобы извиниться. Я неправ. И спасибо за приглашение на обед. Мы обязательно будем.
– Так ты голоден! – язвительно сказала Джина. – Без этого обеда ты бы и не позвонил. Я права?
– Как правило, – ответил Тони. – Но если серьёзно…
– Если серьёзно, – перебила его Джина, – то до всякого обеда должен лично, а не по телефону, извиниться за всю грубость, которую выслушала.
– Телефона мало? – неловко спросил Тони.
– Мало! Хочу увидеть твою противную физиономию и убедиться в искренности извинений.
– И она всегда такая противная? – серьёзно спросил Тони.
– Нет, не всегда. Но сейчас очень, – в тон ему ответила Джина.
– Ты не права. Я девочкам нравился, – Тони еле сдержал смех.
– Без комментариев, – сурово произнесла Джин.
– Ладно, приду. А знаешь почему я согласился?
– Придёшь и поделишься своими домыслами.
– Нет, сейчас скажу. В твоей фразе, где есть слова «увидеть и убедиться» главное не они, а «хочу», —Тони сделал ударение на последнем слове.
– Мне трубку сейчас положить или как? – недовольно спросила Джина.
– Я еду, – Тони понял, что переборщил.
– И цветы не забудь. Мои любимые.
Через час Тони с большим букетом ромашек вошёл в кабинет Джины. Она стояла у окна и нервно теребила волосы. Мистер Морган с красным – «крепко поспорили», догадался Тони, – лицом угрюмо сидел на диване и смотрел – исподлобья – в никуда.
Появление Тони прошло для обоих незамеченным – никто не шелохнулся на шум открывающейся двери. Тони понял – он здесь лишний и собрался уйти, но не знал, что делать с букетом. Постоял, подумал. Затем, осторожно ступая, молча подошёл к письменному столу, положил цветы и направился к выходу. Он не успел открыть дверь, как услышал тяжёлое сопение мистера Моргана и вопрос, заставивший его… рассмеяться:
– И кому цветы?
Тони пытался сдержаться, но получалось плохо: волны неконтролируемого смеха накатывались одна за другой. Он прикрыл рот рукой и глубоко вдохнул, задержал дыхание и смех прекратился – также внезапно, как и появился.
– Кому цветы? – переспросил Тони. – Победителю!
Мистер Морган проворно – насколько позволял его вес – поднялся с дивана, схватил цветы со стола и протянул дочери. Та, с виноватой улыбкой взяла цветы и обняла отца.
– А я здесь для мебели? – шутливо спросил Тони.
Джина молча замахала рукой, подзывая подойти. Тони, пожав плечами, подошёл. Джина отдала ему цветы и, широко расставив руки, обняла его и отца. Так они и стояли, крепко прижавшись друг к другу. И если бы кто-то их увидел, то наверняка подумал: «какая дружная семья!». Действительно, семья, где могут спорить и ссориться, оставаясь родными людьми.
О проекте
О подписке
Другие проекты