Юбилейный букет

Что ни говори, а юбилей всегда волнующее событие. Ступенька, коих с возрастом становится все меньше. Пожалуй, и не хотелось бы взбираться на нее, да надо. Все хлопоты по хозяйству хозяйка большого дома у пруда поручила домработнице, а, вот, составление списка приглашенных и распределения их за праздничным столом оставила за собой. Не ведающие этих проблем навряд ли поймут волнение, охватившее Маргариту Михайловну. Ее друзья, родственники, коллеги, чиновники, партнеры и просто знакомые составляли достаточно пестрое общество, которым нужно было управлять. Причем, делать это ненавязчиво. Фальшь почувствует любой, а, вот, оценить тонкость игры способен лишь искушенный. Впрочем, таких будет на торжестве немало.

Обладательница различных титулов и званий, Маргарита Михайловна, была достаточно известна в мировом оперном искусстве. Возможно, пик ее славы уже прошел, но на нем теперь гордо реяло приятное прозвище «королева Марго», присвоенное в театральном обществе сильной женщине, вполне соответствующей такому имени. Путь, самостоятельно пройденный от некрашеного пола в сибирском селе до подмостков Ла Скала, дорогого стоил. И юбилей был неким подведением итогов. Не окончанием карьеры, но переходом в новый статус. Ее короновали.

Наступил юбилейный вечер.

Все в большом в доме у пруда волновались не меньше хозяйки. Она, словно шкипер перед штормом, четко отдавала команды, и ее уверенный голос был слышен то справа, то слева. Проходя мимо, она едва удостоила меня взглядом, что говорило о скрытой внутренней борьбе. Впрочем, это был боец. Остановившись у зеркала, Маргарита Михайловна глубоко вздохнув всей грудью и гордо вскинув голову, твердо посмотрела куда-то вдаль. Так она всегда делала перед концертом. Взгляд над публикой был некоей индульгенцией, которую она сама себе выписывала. Хотя бы на время.

Первым, как всегда, появился Гоша. Давний друг семьи и еще более давний поклонник Ритули, как он ее называл. Уже успевший полысеть, с солидным животиком, он был неутомим.

– Пора, красавица, проснись… – призывно зазвучал его приятный тенор прямо с порога. – Ничем тебя не потревожу… – он ринулся навстречу нашей красавице и припал на колено подле пышного платья.

– Мой милый рыцарь, – она протянула руку в белоснежной перчатке для поцелуя, – ты всегда впереди всех.

– Если ты о моей шевелюре, – не вставая с колена, Гоша провел ладонью по розовой лысине, – то все ради тебя, королева. Приказывай, и обзаведусь новыми локонами. Ты же знакома с моим пуделем. Договоренность достигнута на условиях бартера.

– Надеюсь, это не «Вискас», – звонко рассмеялась Маргарита Михайловна.

– Мамой клянусь, – Гоша не отпускал руку в перчатке, – только сахарные косточки. Я же не хочу превратиться в мартовского кота.

– Да ты, как есть, кобель старый, – захотелось добавить мне, но было не по статусу вмешиваться, и сие ценное замечание осталось не озвученным.

Следом за Гошей стали появляться и другие знакомые лица. Коллеги из «Большого» подарили замечательную фотографию в золоченой рамке. Мне удалось мельком глянуть на нее. Молоденькая Рита на каком-то конкурсе, раскинув руки, берет высокую ноту. До чего хороша она была тогда! Высокая, статная, глаза выразительные, но взгляд не глупышки. Девочка с характером.

– Прими от подданных сей скромный дар, – громко продекламировал вошедший Стотский фразу из какой-то оперы и преподнес Маргарите Михайловне изящную статуэтку в стиле гжельского фарфора. Они лет десять выступали вместе и были очень дружны. Сплетничали о более тесной дружбе, но, думаю, это все козни завистников. К Рите грязь не приставала. Она была красивой и открытой в общении женщиной, но скандалов не припомню.

– Ставьте цветы сюда, – помогаю я какому-то незнакомому юноше. Он так и не решился пробиться к королеве со своим скромным подарком. А розы шикарные, небось дорогущие…

Плодовитый Рохман явился с исчерканным листком. Надо думать, это новый опус в честь юбилярши. Несколько минут на поздравления и поцелуи, и гости уже просят хозяйку о премьере. Как мне это напоминает молодые годы, когда вокруг Риты назойливым роем кружились и композиторы, и поэты, и писатели. Теперь наступило время продюсеров.

– Друзья мои, – узнаю баритон Витебского, – Маргарита Михайловна исполнит арию Лючии из новой оперы Арсения Семеновича «Красавица из Флоренции». У рояля автор. С премьерой, друзья. С премьерой!

Гости притихли, и голос Маргариты Михайловны заполнил большой дом у пруда. Она не случайно выбрала именно его. Чье-то бывшее поместье в революцию разграбили, потом отвели под склад, а после и вовсе бросили умирать. Только воля Марго подняла его из небытия. И не зря. Они чем-то похожи. Свою силу знают, но не бравируют, а уж, если заявят о себе в голос, то далеко слышно будет. Потому, что корни их тут, по этой земле босиком ходить любят. Ни на какие «миланы» не променяют. И помощников по дому хозяйка сама выбирает. Все душевные милые люди, как семья. Вот и я не первый год с ней, а дурного слова никогда не слышала.

Тем временем народ все прибывает. Да какой. Полозов, как всегда, учудил. Его подарок четверо молодцов вместе со столом внесли, а по бокам канделябры по девяти свечей поставили. Попросил наш шоколадный король свет приглушить и собственноручно начал свечи зажигать. Заинтриговал собравшихся так, что все притихли. Потом эффектно сдернул покрывало, а на столе макет Большого театра из шоколада. Здоровенный…

– Я хотел бы подарить королеве настоящий «Большой», но денег хватило только на этот, – хитро подмигнул Полозов. – Пусть твоя жизнь будет самой сладкой на всеете, дорогая Марго.

Да, любит мужчина эффектные позы. Не удивлюсь, если когда-нибудь заявится в поддевке с окладистой бородой и сапогах гармошкой. Достанет золотой брегет из жилетного кармана, а за ними следом и цыганский табор. Барин.

Позже всех приехал Кочергин. Этот никогда не щеголяет в дорогих костюмах, а вниманием не обижен. Опять с новой фотомоделью. Сам из себя сморчок, а денег в карманах немерено. В простака всегда играет. Вот народ и недоумевает, откуда у такого недотепы золотые прииски.

Хитер.

– Позвольте, Маргарита Михайловна, мой «презентик» скромный «преподнесть». Уж не обессудьте принять. Мы люди темные, простые, но талант ценить можем. Вот…

И достает из сумочки своей спутницы корону. Самую, что ни на есть, настоящую. Потянулся мужичонка корону водрузить на голову хозяйке, да росточком не вышел. Пришлось нашей певунье реверанс сделать, как на сцене. Все так и ахнули, когда по всей зале засияло от короны той. Да с переливами. Воистину к лицу нашей Марго корона. Ай, к лицу! Такой бы и в стране царствовать не грех, да мужики не уступят. Разве что, в трамвае подвинутся.

Впрочем, подарков нанесли солидно. На столе передо мной от флакончиков, сверточков и бархатных коробочек тесно стало. Да и мне перепало. Цветами завалили наполовину, а сверху водрузили огромный юбилейный букет.

Утренний поцелуй

Я привык смотреть на нее по утрам, когда моя красавица чистит перышки. О, она умеет это делать. Причем так, что наблюдать за этим таинством одно удовольствие. Почему? Утверждать не берусь. За годы, проведенные вместе, у людей стираются границы любви и дружбы. Некогда таинственная любовница становится близким другом, который именно тебе доверяет свои женские секреты. Это дорогого стоит, ведь и близкой подруге не все можно рассказать о своих слабостях.

Нет, не стану утверждать, что и мне она доверяет абсолютно все свои тайны. Иначе бы она не была женщиной. Иногда кажется, что она и себе не признается в чем-то, оставляя это на потом. Когда придет время. Оно безжалостно, и это вечная тема ее рассуждений. Словно невзначай, она подтрунивает и надо мной, замечая, что и я не выгляжу, как много лет назад. Хотя у меня, конечно, такой войны с этой коварной дамой по имени Время, нет. Мне проще. И моя красавица иногда с нескрываемой завистью упрекает в том.

У нас, словно давняя игра с распределением ролей. Она говорит, я помалкиваю. Ей нужен слушатель, а не собеседник. Впрочем, красавица делает это с таким шармом и артистизмом, что спектакль не надоедает. Соблазнительные пеньюары, лукавый взгляд из-под ресниц, изящные холеные руки с длинными пальцами и умопомрачительная грудь. Прелестница не зря ей гордится. Сколько лет прошло, а она свежа и волнующе привлекательна. Знаю, что многим мужикам хотелось бы увидеть большее, но красотка знает толк в кокетстве. Только мне дано разглядывать ее по утрам, когда она прихорашивается, проверяя на мне свои излюбленные приемы. Она игриво улыбается, но в глазах сверкает строгое предупреждение. Руками не трогать.

Умница может дать фору многим косметологам, зная в тонкостях свойства тысячи всяких флакончиков, баночек, тюбиков и еще каких-то изящных предметов, о которых мужчины редко задумываются. Я просто смотрю на нее и наслаждаюсь ежедневным забавным действом. А она, не глядя, безошибочно находит нужный предмет из огромного арсенала и пускает его в бой. Не со мной, со временем. При этом красавица четко знает, что и с кем она сделает. М-да, те, кто не видит этого, далеки от понимания женщины, ее неусыпной заботы о своем оружии. Красавица каждый день оттачивает его, не зная пощады к себе. О жертвах и говорить не приходится. Врут те, кто говорит о невидимом или тайном оружии женщины. Более явного и эффективного сверкающего меча в умелых руках и представить нельзя. Только это великого труда стоит. Я свидетель.

Убегая утром, она кокетливо оставит шикарный след на моей щеке от поцелуя накрашенных губ. Чуть склонив свою прелестную головку набок, лукаво посмотрит на меня и погрозит пальчиком:

– Никому не говори, – и ее легкие шаги затихнут в коридоре.

Конечно, не все пути моей красавицы усыпаны лепестками роз. Бывают и шипы. Я замечаю это, сразу, едва захлопнется за ней входная дверь квартиры. Не глядя на меня, она проскользнет в ванную. Там долго будет шуметь вода, заглушая все звуки, которые мог бы услышать посторонний. Потом она наденет что-то из своего любимого гардероба и грациозно сядет в кресло напротив. И это уже пантера. Ее взгляд снисходительно скользнет по мне, словно проверяя. Ну, как? Я еще в силе? Что тут скажешь, сильная женщина. Никакие невзгоды не оставляют следа на ее красивом лице. Пусть оно уже не выглядит юным, нераспустившимся бутоном. Это прекрасный благоухающий цветок. Представляю, сколько пчел и жуков постоянно вьются над ней, чтобы собрать пыльцу или выпить до дна нектар. Она умеет за себя постоять.

В трудные дни она не прячется, не уходит в себя, натянув старый домашний халат. Нет. Красавица отыщет в своих закромах что-то изысканное, наденет украшения и зажжет свечи. Длинная тонкая сигарета поможет ей укрыться за дымчатой завесой ментола, откуда будет поблескивать взгляд. Внимательный цепкий взгляд хищницы. В нем видны огоньки свечей и какие-то всполохи, от которых любому станет не по себе. Она принесет старинную шкатулку и достанет из нее карты, потрепанные книги, хрустальный шар, какие-то камушки и скляночки с настоями. Потом над огоньком свечи будет потрескивать сухая трава, зазвучат странные слова на непонятном древнем языке, капли воска застынут причудливым зигзагом на бумаге, а от перстней на ее пальцах по потолку побегут разноцветные зайчики. Завораживающее зрелище. Что и кому она говорит непонятно, только от короткого взгляда с прищуром, брошенного куда-то вдаль, становится жаль того, кому все это предназначалось. Она настоящая женщина.

Иногда она просто гадает на своих больших картах со странными картинками. Беря меня в свидетели, заглядывает в будущее и говорит о прошлом, будто все это я знаю. Впрочем, это так убедительно, что трудно не согласиться. Самое интересное происходит в полнолунье, когда посреди ночи она открывает окно, и комната заполняется таинственным серебряным полумраком. Будь то зима или лето, дождь или снег, она обратиться к каким-то потусторонним силам и получит то, что хочет. Я свидетель.

Потом она все уберет и, как ни в чем не бывало, упорхнет в спальню. На прощание сотрет с моей щеки след утреннего поцелуя и ласково прошепчет:

– Свет мой, зеркальце, скажи… – загадочно помолчав, добавит. – Впрочем, я сама все знаю.

Девушка на пляже

В затухающем над рекой закате всегда читались интересные мысли, и не обязательно по весне все были романтическими, а в рамке багряной листвы по берегам – философские. Они были разными. Иногда в позёмке, извивающейся по заснеженному руслу, могли привидеться майские ручьи. Это была своеобразная рулетка.

Сава с детства любил закаты. Прощание со светилом всегда наполняло его размышлениями о главном в жизни. Он забывал обо всем, погружаясь в какое-то гипнотическое состояние, впитывая последние лучи солнца. Не то, чтобы это всегда были мысли о смерти. Нет. Просто в этот момент он не мог думать о чем-то поверхностном. Тонкая грань перехода из светлого мира в темный была подобием портала в мир иллюзий. Частенько именно так в его душе рождались замыслы новых картин.

Он оказался в Суриковском сразу после окончания Ручьёвской школы, и первое время никак не мог обрести в шумной столице то душевное равновесие, без которого писать что-то стоящее немыслимо. Благо, ему везло на хороших учителей. То ли он находил их, то ли они высматривали пытливый взгляд собрата в толпе, но так было всегда. Константиныч, как первокурсники звали своего мастера, почувствовал смятение и отпустил пацана на натуру вне плана. Так Сава открыл для себя Пе́трицу. Случай или судьба привели его на берег тихой речки Подмосковья, но в тот день появилась четкая уверенность, что когда-нибудь у него будет здесь свой дом…

Мечты сбываются.

Назойливый звонок сотового телефона распугал все мысли и заставил вернуться в комнату. Покинутое кресло на веранде осуждающе продолжало смотреть на реку в одиночестве.

– Аллё, – недовольно буркнул Сава.

– Извини, если не вовремя, – после некоторой паузы прозвучало в ответ.

– Маша?

– Спасибо что узнал, – в её голосе чувствовалось волнение. – Смотришь на закат?

– Д – да, – он машинально махнул рукой, словно отгоняя наваждение. – Что-то случилось? Полина?

– Успокойся, Скворцов, – небольшая пауза подсказывала, что собеседница курит. – Бывшие жены иногда звонят просто так.

Она что-то хотела ещё сказать, но сдержалась. В наступившей тишине был слышен шум города за окном, который словно говорил, что жизнь никогда не останавливается и течёт сама по себе. Как вода в спокойной Петрице.

– Ты не в Москве? – с каким-то тайным смыслом прозвучал знаковый женский голос.

– Нет.

– Скворцов, ты так и не научился разговаривать с женщинами, – вспыхнула, было, собеседница, но сдержалась от дальнейших нравоучений. – Мы с Полей были на твоей выставке. Вот, собственно, почему и звоню.

– И как? – едва выдавил он из себя.

– Хорошо. Ты не изменил себе. Все такой же романтик.

Они помолчали. И чем дольше затягивалась пауза, тем томительнее она казалась.

– Я видела её, – не сдержалась и первой нарушила молчание женщина.

– Кого? – он попытался сделать вид, что не понимает о чём речь.

– «Девушку на пляже»…