I

Дмитрий Михайлович Готвальд, столичный этнограф, оторвался от занимательного чтения и взглянул на часы, которые показывали половину второго. Сегодня он был приглашен на прием к тобольскому губернатору. Готвальд недовольно поморщился. Ему не хотелось отвлекаться от чтения, но в то же время портить отношения с губернатором Дмитрию Михайловичу так же возможным не представлялось. Он неохотно закрыл бархатную тетрадь, одну из тех, что продал ему на днях бродяга Гурам. Это были записки масона Якова Андреевича Кольцова, отставного поручика Преображенского полка, раненого в битве под Лейпцигом. Кольцов писал, что Мастер разрешил его от силанума – священного обета молчания. Судя по всему, на Якова Андреевича Кольцова братья вольные каменщики возложили обязанности масонского следователя, которые он ревностно исполнял, с тех пор, как вступил, будучи девятнадцати лет от роду, в тайное общество «Золотого скипетра».

Наставником Кольцова являлся член орденского капитула Иван Сергеевич Кутузов, который оказывал Якову Андреевичу всяческую материальную и моральную поддержку. Он открыл ему «истинный свет и тайную природу вещей», не забывая при этом курировать его «полицейскую» деятельность. В одной из тетрадей Кольцова Готвальд прочел, что Яков Андреевич дослужился в Ордене до одной из рыцарских степеней.

Однако после событий 1825 года, в которых Кольцов оказался замешан, чем скомпрометировал себя в глазах Государя, отставной поручик был сослан на поселение в город Тобольск. «Устав вольных каменщиков» требовал полной покорности масонов высшим руководителям Ордена. Масонская присяга для вольного каменщика всегда была выше даже присяги воинской…

В тетради, которую Готвальд все еще держал у себя в руках, красными чернилами была выведена выдержка из Устава:

«ВОЛЯ ТВОЯ ПОКОРНА ВОЛЕ ЗАКОНОВ И ВЫСШИХ. ПАЧЕ ВСЕГО ЕСТЬ ОДИН ЗАКОН, КОЕГО НАБЛЮДЕНИЕ ТЫ ОБЕЩАЛ ПЕРЕД ЛИЦОМ НЕБЕС, Т. Е. ЗАКОН НЕРУШИМОЙ ТАЙНЫ В РАССУЖДЕНИИ НАШИХ ОБРЯДОВ, ЦЕРЕМОНИЙ, ЗНАКОВ И ОБРАЗА ПРИНЯТИЯ. СТРАШНО ПОДУМАТЬ, ЧТО СИЯ КЛЯТВА МЕНЕЕ СВЯЩЕННА ДАВАЕМЫХ ТОБОЮ В ГРАЖДАНСКОМ ОБЩЕСТВЕ. ТЫ БЫЛ СВОБОДЕН, КОГДА ОНУЮ ПРОИЗНОСИЛ, НО УЖЕ НЕ СВОБОДЕН НАРУШИТЬ КЛЯТВУ, ТЕБЯ СВЯЗУЮЩУЮ!»

Дмитрию Михайловичу начинало казаться, что Кольцов сам себе постоянно напоминал о нерушимости этой клятвы и о страшных последствиях, которые могут постигнуть того, кто клятву эту нарушит. Он то и дело пояснял что пишет только о тех вещах, которые не смогут повредить его братству и только с целью исповедания, как было заповедано в прежние времена Иоанном Масоном.

Готвальд снова перевернул страницу и нервно бросил взгляд на часы. В этой тетради речь, кажется, шла о Балканском вопросе. По крайней мере так исследователю показалось на первый взгляд.

«Эх, куда его занесло!» – искренне подивился он. Сначала Дмитрию Михайловичу казалось, что масон Кольцов особенно не вникал в политические вопросы! А впрочем… Как тогда его угораздило оказаться в Тобольске на поселении?

Готвальд считал, что ему самому было еще над чем поломать голову, прежде чем представить записки на суд общественности. Но делиться ли своей тайной с покровительствующим ему губернатором?! Дмитрий Михайлович вновь закрыл дневник Якова Кольцова и отложил его в сторону.

Он поднялся со стула и стал медленно переодеваться. Новенький светло-серый фрак отменно на нем сидел. Говорили, что губернаторская дочка была красавицей… А впрочем, что ему до какой-то девицы?! Одна наука ему – сестра, любовница и жена!

* * *

Прием у губернатора на славу удался, даром, что провинция… Готвальд душой отдохнул и все не сводил глаз с черноглазой губернаторской дочки. Такой Дмитрий Михайлович мыслил себе Миру, индианку Кольцова, привезенную масоном откуда-то из Калькутты и спасенную им от неминуемой смерти.

– Анна Николаевна, – шепнул кто-то Готвальду на ухо. Дмитрий Михайлович невольно отвел глаза. Неужели его поведение было так откровенно до неприличия?!

– Дмитрий Михайлович! – губернаторская дочка направилась прямиком к оторопевшему Готвальду. – Позвольте мне с вами перекинуться парой фраз, – любезно улыбнулась она. – Ходят слухи, что вам удалось обнаружить какой-то сундук… Это правда, что и в наших краях побывали масоны?!

Готвальд развел руками, не зная, что и ответить.

– Значит, правда, – заключила красавица. Она невольно усмехнулась и возвела глаза к потолку, словно прикидывая что-то в уме. – И почему они не берут к себе женщин? Можно подумать, что тайное общество – это какой-нибудь мужской клуб!

– Да о чем это вы, Анна Николаевна? Полноте! – испугался Дмитрий Михайлович, невольно озираясь по сторонам.

– И вы туда же! – отмахнулась девица. – А я-то надеялась найти в вас понимание… Разве вы не знаете, что в Париже в ноябре этого года открылась Русская Высшая школа общественных наук? А я, между прочим, собираюсь во Францию!

– И что из того? – Готвальд сглотнул ком в горле. Черные глаза с поволокой смотрели на него очень внимательно. Дмитрий Михайлович старательно отводил свой взгляд в сторону, который упрямо скользил по полуобнаженным плечам девушки.

– А я думала, что вы знаете, – разочарованно протянула красавица. – Говорят, что многие тамошние преподаватели как русские, так и французы – масоны…

– И что же из этого следует? – Дмитрий Михайлович часто захлопал ресницами. – И вообще, откуда все эти слухи? Какие еще масоны? В наше-то время… Вы бредите! – Готвальд совсем позабыл о приличиях. Вот ему бы, действительно, следовало съездить в Париж со своими тетрадями!

– Умоляю вас, дайте мне что-нибудь прочесть из ваших тетрадей, – проговорила в ответ девица с таким видом, что Готвальд явственно понял, что отступать губернаторская дочка не собирается.

В ужасе Дмитрий Михайлович почувствовал, что его состояние становится близким к истерике.

– Я обязательно над этим подумаю, – пообещал этнограф и заторопился в гостиницу.

Когда он вновь взялся за дневники Кольцова, его руки дрожали.

* * *

Эту историю я начинаю писать с особенным трепетом, ибо в ней замешаны персоны весьма влиятельные и известные, имен которых лучше было бы всуе не упоминать. Но, как говорится, назвался груздем… И чего мне только в самый ответственный момент лезут в голову все эти пословицы и поговорки? Нет, я просто обязан описать инцидент, который случился со мною в Кале, накануне конгресса в Вероне! Его последствия имели огромное значение как для Императора и его фаворитки, так и для всего государства! И у вашего покорного слуги они оставили на сердце незаживающую рану…

Поздним пасмурным вечером я вернулся из своего греческого вояжа под покровом тайны и тьмы. Дождь лил как из ведра. Кучер бросился распрягать мои цуги. Я же опрометью юркнул под своды античного портика. В этот раз меня даже не сопровождал мой преданный японец Кинрю, которого я любил как родного брата. Он спас меня на своей родине от тюрьмы, покинул вместе со мной Японию и числил себя в России моим верным хранителем.

Не успел я шагнуть в гостиную, как мне на шею бросилась Мира.

– Яков! Ну, наконец-то, – простонала она. – А то мы уж и не чаяли увидеть тебя живым! Это нечестно – оставлять нас так надолго одних, в неведении, в страхе…

– Все хорошо, что хорошо заканчивается, – заметил немногословный Кинрю, откладывая в сторону скомканную газету.

– Ты мог хотя бы предупредить, что уедешь надолго, – Мира склонила свою черноволосую голову мне на плечо. От ее волос удивительно пахло какими-то экзотическими маслами, кружившими голову. – Нет, я не упрекаю тебя. Но, если бы ты только знал, что я пережила!

– Твои карты должны были подсказать тебе, что со мной все в порядке, – в ответ улыбнулся я, позволяя лакею снять плащ с моих плеч. Мира слыла у себя на родине пророчицей и гадалкой. Иногда я сам верил в ее сверхъестественные способности…

– Так где же вы были, Яков Андреевич? – поинтересовался мой Золотой дракон. Так переводилось имя Кинрю на русский язык. Порой мне казалось, что Юкио Хацуми и сам позабыл свое настоящее имя.

– Масонская тайна, – кратко пояснил я, чтобы избежать дальнейших расспросов.

В ответ Кинрю обиженно надул губы, а Мира отвернулась к камину. Тень от огня легла ей на лицо. Мне как никому другому было известно, что этим двум иноземцам можно доверить любой секрет, и этот секрет никогда и никому не будет раскрыт…

– Вот, значит, оно как, – Мира поджала губы и присела на оттоманку. Она утопала в разноцветных подушках, словно турецкая султанша.

– Ну, хорошо, хорошо, – отозвался я примирительно, – вам я могу сказать! Я был в Греции…

После моих слов в комнате воцарилась гнетущая тишина.

– То есть… И что? – наконец осмелилась подать голос индианка.

Она подняла на меня встревоженные глаза, в которых любовь, страх, волнение, нежность и ревность соседствовали друг с другом на равных правах и читались, будто черным по белому.

– Я встречался с Ипсиланти, – важно ответил я.

У меня от усталости смыкались глаза, и мне не терпелось отправиться спать. Но я должен был поделиться с Мирой и моим самураем известием, которое распирало меня. В этот момент я даже не думал о данной мной Ордену самой священной и страшной клятве…

– С кем? С кем? – переспросила моя индианка. – Кто такой этот Ипсиланти? Он грек?

– Да, – отозвался я. – Александр Ипсиланти, офицер русской армии! Я имел к нему тайное поручение от нашего Ордена…

– И в чем же оно заключалось? – вкрадчиво поинтересовался Кинрю. Ему-то как человеку восточному очень хорошо было известно, что политика – вещь исключительно тонкая! А о том, что творилось на Балканах, многие были наслышаны.

– Этого я сказать не могу, – в этот раз мне пришлось его разочаровать. Я и так позволил себе сболтнуть немного лишнего.

– Тогда лучше скажите, что последует за вашим визитом в Грецию? – осведомился в ответ Кинрю.

– Я думаю, что восстание против турецкого ига, – развел я руками. – Турецкий султан берет на себя слишком много! Взять, к примеру, его требование вернуть туркам Сухум и ряд крепостей на Кавказе! А что говорить о нежелании Турции предоставить самоуправление Сербии?

– Все-таки ты проговорился, – невесело улыбнулась моя индианка. – Ну, а как же ваш Император? Мне кажется, что некоторая двойственность…

– Он оказался в довольно трудном положении, – мрачно перебил ее я. – Но, так или иначе, масонская присяга превыше любой другой присяги и даже воинской! Я выполнил поручение своего братства, которое, кстати говоря, вполне согласно с моими собственными устремлениями!

Мне хотелось добавить, что Император Александр Благословенный и сам был масоном, но я во время прикусил язык.

– Ну, да, – усмехнувшись, кивнул Кинрю. – Великий архитектор Вселенной согласно своим планам и чертежам вновь перестраивает сложившийся миропорядок!

Я хотел было напомнить японцу, что не пристало судить самураю о братьях наших христианах, но снова промолчал. По выражению лица Золотого дракона и так было понятно, что он без особого труда прочел мои нехитрые мысли на расстоянии. Но внешне Кинрю, по крайней мере, старался выглядеть невозмутимым. Это была одна из добродетелей его самурайского Кодекса чести!

– Но если этот твой Александр Ипсиланти и в самом деле возглавит восстание против Турции на Балканах, в каком же тогда положении окажется ваш Император? – продолжала рассуждать вслух индианка. – Вы подумали о том, как ему придется лавировать между общественным мнением в России и планами своих союзников? Вряд ли Англия и Австрия поддержат это восстание…

– Мира, ты слишком умна для женщины, – шутливо упрекнул я ее.

– А разве я не права? – вкрадчиво осведомилась она, взяв в руки пяльцы.

– Ты всегда права, – согласился я, наблюдая за тем, как ловко орудовала моя Мира иголкой с ниткой. – В связи с греческим восстанием власти России окажутся в ужаснейшем положении. Общественность будет требовать помощи грекам, но принципы «Священного союза», заключенного Александром в 1815 году, исключают всякую поддержку мятежникам, даже если они восстали против не христианского, а мусульманского государя!

– Яков, иногда мне кажется, что я совсем не знаю тебя, – Мира убрала со лба тяжелую прядь непослушных волос. – Мне кажется, что Кутузов тобою бессовестно манипулирует!

– Ты полагаешь, что всему виною Кутузов? – усмехнулся я. – В нашем мире есть люди, увы, куда более могущественные и влиятельные, чем Иван Сергеевич… Слышала ли ты когда-нибудь об адмирале Грейге?

– Нет, – отвечала Мира, меняя нитку в иголке.

Она извлекала свои принадлежности для вышивки из малахитового ларца. Индианка обрезала нитку изящными ножницами из чистого серебра. Она испытывала слабость ко всем этим милым женскому сердцу вещицам.

– Ну так вот, – начал я, – в царствование Екатерины Великой военной присяге изменил масон Грейг во время военного сражения со шведским флотом у острова Готланда. Шведским флотом тогда командовал Гроссмейстер шведского ордена герцог Карл Зюдерманландский. Как масон шведского обряда, адмирал Грейг был у него в подчинении, поэтому он и бездействовал во время сражения…

– И к чему вы мне об это рассказали, Яков Андреевич? – осведомилась Мира. Она всегда, когда волновалась, начинала обращаться ко мне на «вы».

– Мне, по крайней мере, еще ни разу не приходилось нарушать военной присяги, – с горечью усмехнулся я. Иногда я сам сомневался в истинности того пути, который был мною однажды избран, не без участливой помощи Ивана Сергеевича.

– Слабое утешение, – парировала индианка, – учитывая, что вы интригуете против своего Государя.

– Тем не менее, правда на моей стороне, – отрезал я. – И на стороне Ордена! По крайней мере в данном конкретном случае…

– Возможно, – пожала плечами Мира. Моя индианка не любила возражать мне в открытую.

– Но, англичане и австрийцы никогда не выступят с Александром Благословенным в одном строю, – усмехнулся Кинрю, – особенно когда речь идет о восточных делах!

– В этом я с тобой абсолютно согласен, – кивнул я.

– Яков, ты выглядишь измученным, – заметила Мира и задула свечу. – Политические разговоры утомляют тебя. К тому же, ты так до сих пор и не отдохнул после своего долгого путешествия. Идем, я провожу тебя в спальню, – настойчиво проговорила она, взяла меня под руку и повела к лестнице.

Я, разумеется, сопротивляться не стал.

* * *

Утром, когда я вышел в гостиную, Кинрю положил передо мной на столик «Губернские ведомости» и «Вестник Европы».

– Вот, полюбуйтесь, – кивнул он в сторону утренней прессы, из которой еще не выветрился аромат типографской краски.

Я взял в руки журнал, но уже заранее подозревал о том, что в нем прочту. И я не ошибся, везде писали о восстании, вспыхнувшем на Балканах!

– Ваша работа, – усмехнулся Кинрю.

– Ну, не только моя, – в ответ отозвался я. – Мне только пришлось передать Александру Ипсиланти на словах некоторые инструкции…

– Готов поспорить, – проговорил мой Золотой дракон, – что визит вашего Кутузова долго себя ждать не заставит! Должны же вы перед ним отчитаться! – Он пытливо взглянул на меня.

Однако его слова должного действия не возымели: в случае с Иваном Кутузовым мне приходилось иногда забывать о собственном честолюбии…

– Как знать, – я пожал плечами. – Идем в столовую! Мира наверняка приготовила удивительный завтрак!

Индианка справлялась с хозяйскими хлопотами лучше самой проверенной экономки. Иногда мне думалось, что я недостаточно ценю то сокровище, которое в ее лице, незаслуженно попало мне в руки. Но Мира, казалось, безотчетно любила меня и только с радостью облегчала мне жизнь всеми возможными и невозможными способами.

В столовую вошел камердинер с серебряным подносом в руках. Я заметил, что на подносе лежала записка из бристольской бумаги. Я взял в руки письмо и узнал почерк Кутузова. Говоря откровенно, я был удивлен, что Иван Сергеевич сам не навестил меня этой же ночью. Хотя я думал, что он предоставит мне возможность выступить на ближайшем собрании Ложи.

– Письмо от Кутузова? – догадалась Мира, нахмурив соболиные брови.

Ее неприязнь к моему Мастеру, казалось, не имела конца. Она закуталась в кашмирскую шаль, словно ее бил жестокий озноб. Индианка была задрапирована в европейское платье цвета сирени.

– Да, моя дорогая, – заулыбался я. – Ты, как всегда, права!

Я распечатал конверт и прочел строки, которые настолько меня поразили, что я застыл словно истукан с запиской в руках.

– Что с тобой, Яков? – встревожилась Мира, полагавшая, что от Кутузова можно было ожидать все, что угодно.

– Сегодня ночью я должен быть в Царском селе, – развел я руками. – В Екатерининском дворце!

– Ничего себе! – воскликнул японец. – Это послание от самого Императора?

– Нет, – я покачал головой, усаживаясь в глубокое кресло, – всего лишь от Ивана Сергеевича. Но он намекает, что Его Императорское Величество тоже будет присутствовать…

– Так Александр в курсе событий?! – воскликнула Мира.

– Не знаю, – протянул я с сомнением в голосе. – Кутузов об этом ничего не сообщает, хотя, конечно, и такую возможность нельзя исключать. Но сдается мне, что речь в Царском селе пойдет совсем о другом…

– О чем же? – не удержался от вопроса японец.

– Кутузов намекает о каком-то императорском поручении, – проговорил я задумчиво. – Только непонятно, связано ли оно как-то с Балканским вопросом!

– Этим вечером вы обо всем узнаете, – утешил меня Кинрю.

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Между прочим, в Китайской гостиной меня будет ждать Балашов!

– Что еще за Балашов? – снова заволновалась Мира.