Глава 6

– Дядя Степа, открой, это я, Валек, – огромный, невысокого роста детина, с гладковыбритым черепом, барабанил в железную дверь. Через секунду послышался шум отпирающихся засовов. Слегка взмахнув рукой телохранителям, давая понять, чтоб оставались на месте, Валек протиснулся в приоткрывшуюся дверь.

– Здравствуй, Валентин! Какими судьбами, – Степан Никифорович Дайнеко, судорожно тряс руку парню.

– Не ожидал, дядя Степа? – здоровяк, небрежно скинул дорогие туфли и, пройдя в гостиную, по-хозяйски опустился в мягкое кресло. Движения его были привычны, словно это был его родной дом.

– Да ну, что ты, Валек. Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть. Просто что-то давно ты ко мне не заглядывал.

– Дела, дядя Степа, дела.

– Понимаю, – старик виновато улыбался, – чай, кофе?

– Ну, давай, что ли, кофе, – великодушно согласился парень, – коньяк ведь не предлагаешь.

– Что ты, Валек, откуда у бедного старика коньяк? – запричитал Дайнеко.

– Ладно, ладно, – отмахнулся здоровяк, – знаем, какие вы бедные. Кстати, это тебе.

Парень протянул пакет, набитый всякой снедью.

– Угощайся.

– Ну, что ты, Валентин, – закачал головой Степан Никифорович, – не стоило так беспокоиться.

– Бери, бери, дядя Степа, – Валек взял со стола пульт и включил телевизор, – сам себе, небось, такого не позволишь.

Дайнеко, продолжая причитать, поплелся в кухню.

Он знал Валентина Таранова еще с пеленок. А если быть точным, то он знал с пеленок еще его отца – Ивана. С Иваном они были одногодками и росли в одном дворе. Что такое расти в одном дворе, никому объяснять не нужно. Это и прятки, и футбол, и потасовки с соседскими мальчишками. В общем, все общее. До тех пор, пока они не стали взрослыми. Потом их пути разошлись. Степан поступил в ВУЗ, а Иван по этапу в тюрьму за хулиганство. Да так и оставался там, лишь изредка выходя на волю. В один из таких промежутков между ходками, Ивану удалось даже жениться и родить сына, которого и назвал Валентином. Но вырастить и воспитать сына ему не довелось. Пробыв с семьей всего год, полтора, он снова «загремел» на «зону», да так и сгинул где-то без вести на далекой колымской чужбине. К тому времени Степан Дайнеко уже выучился и потихоньку осваивал профессию отца. А именно скупать и продавать различного рода антиквариат. Он давно усвоил, что дело это очень прибыльное. Продав какую-нибудь старинную безделушку, можно было заработать столько, сколько на госпредприятии понадобилось бы несколько месяцев. Сын же Ивана, Валентин, рос без отца, бегая по двору полуголодным в рваных штанишках. Мать Валентина, работала то прачкой, то посудомойкой в столовой, и едва сводила концы с концами. Дайнеко же в память о былой дружбе с Иваном, жалел мальчишку и всячески старался хоть чем-то ему помочь. Иногда он приглашал его к себе домой в гости и потихоньку подкармливал. Либо подкладывал под дверь его квартиры игрушку и наблюдал издалека, как малыш радовался, воспринимая это не иначе, как чудо. А может он думал, что по ночам, когда он спит, к нему приходит его отец и оставляет подарки.

Время шло и мальчик подрастал. И вскоре из угловатого заморыша, тот вдруг превратился в крепкого здорового парня, точной копией своего отца. Но к огорчению не только Степана, но и всех жителей округи, Валентин перенял от отца не только внешний вид, но и его буйный нрав, и неукротимый характер. За что и получил созвучную своей фамилии Таранов, кличку Таран. Одно его упоминание, приводило в трепет все законопослушное население не только их района, но и почти всего города. Иногда, встречая Тарана в окружении своих дружков – приятелей, Степан Дайнеко вежливо здоровался с ним, стараясь побыстрее прошмыгнуть мимо и мысленно прикидывая в уме, когда же Валентин отправится по местам былых сидок своего отца. Но он ошибся. В начале девяностых все будто перевернулось с ног на голову. И бывшие бандиты, вдруг стали уважаемыми людьми. Их даже стала побаиваться милиция. Вернее милиция стала с ними дружить. Таран был не исключением. Сколотив вокруг себя банду, он подмял под себя весь бизнес в округе. Слово «рэкет», наводившее поначалу на коммерсантов ужас, прочно вошло в лексикон и его перестали бояться. То есть все стали платить дань. И платить естественно Тарану. Единственным человеком, которого все же не тронули бандиты, был Степан Никифорович Дайнеко. Толи из-за давней дружбы дяди Степы с его отцом, толи он помнил хорошее к себе отношение, но Валентин словно взял шефство над антикваром. Хотя конечно наверняка знал, что Дайнеко, человек далеко небедный. Прошли годы. Минули громкие кровавые разборки между враждующими бандитскими группировками, в которых полегло народу не меньше, чем в какой-нибудь локальной междоусобной войне. И оставшиеся в живых бывшие авторитеты, воры в законе с традиционными татуировками на различных частях тела, перевоплотились в разного рода преуспевающих людей. Они стали банкирами, владельцами гостиниц, ресторанов, казино. Многие даже пошли в политику и стали видными деятелями. Единственное, от чего не могли никак избавиться бывшие бандиты, и что выдавало их с головой, так это была их хамская манера поведения, сопровождаемая тюремным жаргоном и распальцовкой на руках. Валентин Таран также сменив спортивный костюм «Адидас» на дорогую тройку и 99-ю модель Жигулей на Мерседес, выглядел теперь не хуже тех респектабельных мужчин, ослепительно улыбающихся с обложек журнала «Бизнес и люди». Хотя так и остался с уголовным нутром. Не забывал он и про дядю Степу, как он называл Дайнеко и частенько к нему наведывался. Не сказать, что Степан Никифорович был рад этим визитам Тарана, но встречал его приветливо, как старого приятеля, едва скрывая предательскую дрожь в коленках. Ему все время казалось, что Валек явится однажды к нему и предложит «„поделиться“» нажитым добром, якобы в счет его многолетнего покровительства. А то и просто придушит. По глазам видно, ему это ничего не стоило.

– Как жизнь, дядя Степа? – Валек, развалившись в кресле, медленно отхлебывал парящий кофе.

– Да как у всех в моем возрасте. Ха! По-стариковски. Что нам остается? Постель, аптека, телевизор.

– Да брось ты, дядя Степа, – Таранов хитро улыбаясь, подмигнул глазом, – Ты еще крепкий для старика. Небось, по девкам-то еще бегаешь?

– Бог с тобой, Валентин, – засмущался старик, – какие девки?

– Да шучу я, шучу, – рассмеялся парень, – ты мне вот что лучше скажи. Никто тебя здесь не обижает?

– Да кому мы старики нужны. Кто нас может обидеть, разве что наше любимое государство.

– Ну не скажи, дядя Степа, – Валек лениво потянулся и, достав из вазы самое крупное яблоко, смачно откусил, – времена нынче лихие. Старого и слабого всяк норовит обидеть. Вон у тебя в доме картинок понавешано. Небось, недешевые, а?

Дайнеко напрягся, лихорадочно соображая, куда клонит Валек.

– А у меня телефон под рукой, – поспешил ответить он, – если кто сунется, сразу полицию вызову.

– Хм! Полицию, – усмехнулся Таран, – да что может эта полиция. Бабушек на рынке пугать, да водку жрать на халяву. Тьфу. Ты лучше, дядя Степа вот что скажи. Я ведь знаю, еще папашка твой, царствие ему небесное, собирал всякие там дорогие безделушки. Ну а ты его дело продолжил. Ведь так?

«Вот оно, началось» Степан Никифорович побледнел, чувствуя, как затряслись колени. Чашка с кофе едва не вывалилась из рук. Но Таран, словно не замечал этого.

– За всю жизнь, небось, немало добра скопил? А?

– Да какое там добро, ха, ха, – Дайнеко пытался унять дрожь, – так, ерунда. Есть, конечно, кое-что фамильное. Из поколение в поколение, так сказать. Ну и так, на черный день немного…

– Я так думаю, что твое «немного» на несколько «лимонов» баксов потянет.

– Да что ты, Валек, я…

– Я к тебе с дельным предложением, дядя Степа. Если хочешь спать спокойно, доверь свое добро мне. И я тебя уверяю, у меня оно будет надежней, чем в швейцарском банке.

Вот так. Отдай все и можешь спать спокойно. Вечным сном. Лицо Дайнеки покрылось испариной. Он не знал, как воспринимать слова Валентина, толи как предложение, толи как приказ.

– Ну что ты, Валек. Зачем все эти хлопоты. Да и не столько у меня добра, сколько ты думаешь. Сплетни завистников.

– Ну, как знаешь, дядя Степа, – Таран бросил огрызок в хрустальную пепельницу, – тогда может к тебе пару моих парней приставить. Для охраны?

«Еще лучше, – со страхом подумал Дайнеко, – Пусти козла в огород. Опомниться не успеешь, как эти бандюгаи свернут тебе шею».

– Н… нет. Спасибо. Я уж как-нибудь сам за себя постою. Еще кофе? – Степан Никифорович всячески старался побыстрей сменить тему.

– Ну, нет, так нет, дядя Степа, – Таран тяжело поднялся с кресла, – мое дело предложить.

После ухода Таранова, Дайнеко подошел к шкафчику, где хранились лекарства.

«Ничего, – думал он, принимая валидол, – никто ничего не найдет. Уж он-то об этом позаботится».

Глава 7

В это утро Олег не знал, радоваться ему или огорчаться. Спозаранку позвонил Стоцкий и дрожащим от волнения голосом сообщил, что он передал весь их прошлый с Олегом разговор своему клиенту и он, то есть она согласна удвоить сумму за полотно. С условием, что воочию убедится, так ли хороша работа, как она выглядит на фото.

– Мне кажется, – пожаловался Альберт Леонидович, – что я уже ничего не понимаю в искусстве. Видимо прав был Оганов. И его картины действительно стоят денег.

– Когда можно встретиться с этой…

– Ее зовут Надежда Сергеевна Вербицкая. Можешь подъехать в любое время. Сегодня она свободна.

«Ну что ж, – Олег присел на диван, растерянно улыбаясь, – это хорошая новость».

Но его все-таки мучили сомнения, не продешевил ли он, как предупреждал его Виктор. Но все же Олег успокаивал себя тем, что уж лучше синица в руках, нежели журавль в небе. Быстро упаковав картину, он отправился на встречу.

Дом, в котором проживала Вербицкая, находился в элитном районе города, прозванном в народе «Санта Барбарой» за вызывающие своей роскошью и причудливой архитектурой особняками, возвышавшиеся за высокими каменными заборами. Олегу пришлось брать такси, так как общественный транспорт в этот район не ходил. Он быстро отыскал нужный дом. Это был двухэтажный особняк из красного итальянского кирпича и зеленой черепицей из метало-пластика. Нажав на кнопку звонка в домофоне, он стал терпеливо ждать. Прошло полминуты, минута, но никакой реакции не последовало. Олег позвонил еще и еще. Результат был тот же. Он тихо выругался.

– Черт! Наверное, Стоцкий что-то напутал. Либо адрес дал не тот, либо хозяйка куда-то отлучилась.

«А может, неисправен звонок?» – пришла мысль Олегу, и он забарабанил кулаком в железную дверь калитки. К его удивлению, дверь со свойственным металлическим скрежетом подалась вперед и отворилась. Олег просунул голову и заглянул во двор. Недалеко от дома на зеленой лужайке лежала огромная собака, по виду напоминавшая кавказскую овчарку. Впрочем, никак не реагирующую на появление чужака. Мохнатый пес, положив могучую голову себе на лапы, пускал слюни и жалобно поскуливал.

– Хороший песик, – Олег осторожно ступил во двор, не сводя с собаки глаз, – ну-ка, позови свою хозяйку.

Но пес не шелохнулся, продолжая скулить. Олег напрягся. Что-то во всем этом его настораживало. Незапертая калитка, хотя на стук никто не отвечает. Собака также ведет себя очень странно. Олег подошел поближе к дому и постучал в дверь.

– Эй, хозяева, есть кто-нибудь?

Снова тишина. Олег терялся в догадках. Если он пройдет в дом, и его застанут хозяева, вышедшие скажем за хлебом, будут большие неприятности. И ему трудно будет объяснить, что он здесь не с плохими намерениями. Но если в доме грабители.… А если у хозяйки сердечный приступ? Олег принял решение и, спрятав под порог сверток с картиной, смело вошел в дом.

– Надежда Сергеевна, – громко позвал он, – я от Стоцкого. По поводу…

Олег не договорил. Сделав шаг вглубь дома, он почувствовал, как что-то тяжелое опустилось ему на голову. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и он почувствовал, что теряет сознание.

Сколько Олег пролежал на полу в прихожей, он не знал. Приоткрыв глаза, он тут же застонал от острой боли в затылке. Олег приподнялся на локте и ощупал место ушиба. Пальцы рук ощутили что-то влажное.

– Кровь, – догадался Олег. Откуда-то из глубины дома до него донеслись звуки, напоминающие те, что издавал во дворе пес. Олег встал и пошатываясь пошел на звук, словно на маяк. Он долго бродил по дому, заглядывая в многочисленные его комнаты и никак не мог понять, откуда доносятся эти странные звуки. Пока, наконец, не набрел на просторную ванную комнату. Олег открыл дверь и увидел странную картину. В самой ванной, связанная по рукам и ногам и кляпом во рту, лежала женщина. В ее широко распахнутых глазах стоял ужас.

Следователь Ордынцев вошел в свой кабинет, громко хлопнув за собой дверью. Минуту постоял, словно прислушиваясь к гулким ударам своего сердца.

«Нет, Серега, так нельзя, – приказал он сам себе, – держи себя в руках. И все эти негативные эмоции выплескивай там, где тебя никто не видит и не слышит».

Причиной его скверного настроения был очередной вызов на «ковер» к начальству. И с чего вдруг оно на него взъелось? Плохой процент раскрываемости? А когда он был хороший. Растет преступность. А чего ей не расти. Власть сама хороший пример подает. Только трогать ее никто не смеет. Законы не для нее. Она выше законов. Да ладно. Нужно успокоиться. Ничего не случилось. Пожурили малость, не впервой. Все остается на своих местах. Он налил из графина воду в стакан и залпом осушил его. Стало немного легче. Можно теперь и сосредоточиться на текущих делах, хотя разговор с полковником Никоновым, не выходил у него из головы. С чего это он набросился именно на него на утреннем совещании. Показатели раскрываемости у него ничем не хуже, чем у других. А по некоторым показателям, даже выше. Нет, причина не в этом. Вывело его из себя то, что Ордынцев поведал ему о подозрениях, возникших у него, по поводу пропавших коллекционеров. На что полковник принялся ругать его и упрекать в том, что Ордынцев де занимается не тем, чем положено. А именно доводить до конца уже имеющиеся в производстве дела. А находить ушедших из дому стариков, это работа патрульно-постовой службы и рядовых милиционеров, а никак не старшего следователя. Обычно Никонов всегда сдержан в выражениях и не позволяет грубостей в отношении с подчиненными. Но сегодня он просто вышел из себя. Хотя его тоже можно понять, год до пенсии. Не хочется под конец портить отношения с руководством. Видимо его начальство тоже недовольно. А Ордынцев просто попал под горячую руку. Может, зря он затеял это неслужебное расследование. Хотя оно здесь не при чем. Просто впредь нужно быть осторожным, чтобы лишние разговоры не доходили до ушей начальства. А то, что были «доброжелатели», он не сомневался. Все, что творилось в отделе, немедленно становилось известно начальству. Ордынцев лукавил, говоря, что у него лишь есть подозрения насчет коллекционеров. У него были факты. И еще какие факты! Просто было не время о них еще сообщать. А началось все с того, что в ванной антиквара Янгеля были обнаружены частички крови. Это установила экспертиза. Кровь, как выяснилось, принадлежала хозяину дома. Но само по себе наличие частичек крови ни о чем не говорит. Возможно, пошла носом при повышенном давлении, а мог просто порезаться, когда брился. Самое интересное началось, когда прилетел из Америки сын Марка Давидовича, Борис. Оказывается в доме его отца, был оборудован тайник, где хранились все его ценности, включая самый дорогой антиквариат и деньги. Тайник находился в подвале дома и представлял собой огромных размеров сейф, искусно закамуфлированный под кирпичную кладку. Кроме их двоих, о сейфе не знал никто. Когда сын открыл сейф, тот оказался пуст. Никаких следов взлома обнаружено не было. И как ни странно, ни одного отпечатка пальцев тоже. И если даже предположить, что Янгель уходя из дому, прихватил все свои ценности, то почему не оставил отпечатков. В доме у Ольги Львовны всех также ожидал сюрприз. Эксперт, едва взглянув на «Портрет мальчика», без колебаний ответил, что это подделка. Хотя и выполнена неплохо с точки зрения профессионализма. Ольга Львовна услыхав такой вывод, едва не упала в обморок. Что ж, примерно этого Ордынцев и ожидал. И не скрывал радости. Нет, конечно, он радовался не по поводу подмены картины. Его радовало то, что была нащупана ниточка. Которая и должна вывести его на весь клубок. Это была уже серьезная зацепка. Конечно, можно было бы сомневаться на счет сроков, а именно когда была совершена подмена. Но следователь почему-то был уверен, что кража по времени совпадала со временем исчезновения коллекционера.