Объявили контрданс, уже все сообразившие подруги нарочно встали так, что графиня Елена оказалась как раз напротив москаля. И делать тут было нечего – ее жалкая попытка протиснуться на какое-нибудь другое место была немедленно и безжалостно пресечена…

– Рад вас видеть, графиня… – спокойно произнес граф Комаровский, когда они оказались рядом, негромко, чтобы никто не услышал.

– Не могу сказать то же самое о себе… Как вы сюда прошли?

– По пригласительному. Показать?

– Не надо… Вижу, русская разведка не теряет времени даром.

– Да бросьте. Какая такая разведка…

– Та, на которую вы работаете.

– Я не работаю, я служу, и место моей службы вы знаете. А привела меня сюда память о ваших бездонных глазах.

Графиня Елена фыркнула, как кошка.

– Придумайте что-нибудь получше. Это я уже слышала много раз.

– Увы, но правду не скроешь…

Несмотря на вспыхнувшую ненависть, графиня Елена была вынуждена признать, что москаль неплохо танцует, где-то он этому изрядно научился. И когда один из расфранченных местных хлыщей попытался ее отбить, одним только взглядом она дала ему понять, куда ему следует идти с его попытками…

Граф Валериан Сапега пробился к интересовавшему его молодому человеку лишь в перерыве между первым и вторым турами вальса. К его великому облегчению, драку еще никто не затеял… по крайней мере, пока Борис не появился со своей свитой. Как только появится… драки не миновать, хотя бы из-за прелестной пани Ягодзинской.

Надо было что-то предпринимать…

– Молодой человек… – шепнул он москалю почти в ухо, – на пару слов.

Они отошли, подговоренный Сапегой лакей встал между ними и залом, чтобы не плодить новые сплетни…

– Молодой человек… – Валериан Сапега говорил негромко, но внушительно, – ваша дерзость делает вам честь… но, появляясь в первый раз при дворе… вам не мешало бы представиться вашему Государю.

Молодой человек ожег его взглядом, как хлыстом.

– Сударь. Наш род имеет своим сюзереном единственно Императора Российского, коему я имел честь быть представленным. Честь имею.

Опытный царедворец, велеречивый оратор, граф Валериан Сапега непроизвольно вздрогнул. Нужно было иметь немалое мужество, чтобы прийти на бал в костюме русской лейб-гвардии, но еще большее мужество понадобилось, чтобы произнести те слова, которые молодой человек произнес. В этом месте девять присутствующих из десяти, услышав такие слова, начали бы искать повод для дуэли.

Кто этот человек? Провокатор? Не похож, да и молод слишком. Безумец? Но все варшавские безумцы, способные предпринять такую возмутительную выходку, давно известны, а этот молодой человек не был известен никому из придворных особ.

Но слова были сказаны – и теперь следовало подобрать ответ.

– Ваша верность престолу делает вам честь, молодой человек, – нейтральным голосом проговорил Сапега, – но ваше воспитание должно подсказать вам, что невежливо являться незнакомцем на бал, не представившись его хозяину.

Молодой человек размышлял какое-то время, потом кивнул.

– Вы правы, сударь. Не соблаговолите ли оказать мне честь и представить меня хозяину сего бала?

– Охотно. Как вас представить?

– Граф Ежи Комаровский, поручик лейб-гвардии Его Императорского Величества Польского гусарского полка.

На лице Сапеги не дрогнул ни один мускул, хотя фамилия Комаровский, безусловно, была ему хорошо знакома.

– Извольте следовать за мной, граф…

Придворные тихо расступились перед ними, дали дорогу. Все ждали продолжения спектакля, ибо из таких вот спектаклей и складывается придворная жизнь.

Царь Константин повернулся к ним, протянул руку с недопитым бокалом шампанского, и лакей ловко поймал его на свой серебряный поднос.

– Ваше Величество, – замогильным, довольно громким голосом провозгласил Сапега, – позвольте представить вам графа Ежи Комаровского, поручика лейб-гвардии Его Императорского Величества Польского гусарского полка.

На какое-то мгновение в зале воцарилась тишина – муха пролетит и то будет слышно.

– Рад вас видеть, граф. – Царь шагнул вперед и по-простецки протянул руку для рукопожатия. – Добро пожаловать в мой дом.

– Благодарю, Ваше Величество… – граф Комаровский пожал протянутую ему руку, склонил голову.

Одной грозы удалось миновать…

Когда граф Комаровский оказался рядом с царем Константином – царь решился. Шагнул ближе…

– Господин граф…

В шуме бала Комаровский его услышал, обернулся.

– Ваше Величество…

– Император Александр ничего не просил мне передать? – закинул удочку царь Константин.

Комаровский отрицательно качнул головой.

– Увы, Ваше Величество, я еще не в тех званиях, чтобы служить конфидентом у Его Императорского Величества Александра.

Царь кивнул головой и отвернулся к своим придворным.

…Если собираются на горизонте тучи – следует ждать грозы. Увы, но по-другому не бывает, и глупец тот, кто, увидев тучи, собирается в дальнюю дорогу без зонта или плаща.

Цесаревич Борис появился лишь к окончанию второго тура вальса. Увы, то ли пьяный, то ли уже взбодрившийся дозой кокаина, которую в этой среде тоже не считали за грех, а единственно – за развлечение. С ним были семь или восемь человек – его свита, такие же, как он, дерзкие и распутные хлыщи, не имеющие ни малейшего представления о нормах этикета. Вернее, представление-то они имели, но, взбодрившись абсентом^[7] или понюшкой кокаина, о них, увы, забывали. На время.

Свою «даму сердца», вернее, ту, которую он считал дамой сердца, цесаревич Борис увидел сразу. И москаля рядом с ней – тоже увидел…

– Это москаль, – озвучил свое наблюдение один из придворных «молодого двора»^[8].

Борис недобро выругался.

– Кто-нибудь его знает?

– Нет.

– Нет…

– Нет, милорд…

– Сделать его? – недобро спросил еще один.

– Не надо. Не надо устраивать публичный скандал. Как только он будет уходить или куда-нибудь выйдет, скажите мне. А пока – следите за ним…

«Вышел» москаль после третьего тура вальса – на самом деле танцевать вальс, правильно и в переполненном зале, было не так-то просто. Это почти физическое упражнение, пот льет градом, тем более что в зале душно. В общем – освежиться на террасе, заодно и покурить, ежели кто курит, – самое то…

Граф Ежи не сразу заметил, как терраса вдруг опустела. А заметив, не придал этому никакого значения. Докурив – курил он мало, максимум по две-три сигареты в день, не обычных, а японских, соусированных^[9], пристрастился в свое время и отвыкнуть не мог, – щелчком отправил бычок за массивные перила ограды, повернулся…

– Стой!

Человек, торопливо вышедший из темноты, не был ему знаком.

– Ты кто такой?

От человека пахло какой-то мутной дрянью… не иначе, конопля.

Что за хам…

– Сударь? – недоуменно спросил граф Ежи, отличавшийся достойным русского, лейб-гвардии офицера воспитанием.

– Ты кто такой? – вновь спросил человек, подходя ближе.

– Сударь, прежде чем подходить к благородным людям с таким вопросом, не мешало бы представиться самому…

Человек остановился – резко.

– Ты меня не знаешь?

– Не имею чести, – холодно ответил Комаровский, раздумывая, как такого возмутительного хама вообще пустили в общество.

– Я цесаревич Борис, наследник этого проклятого царства!

Он что – идиот?!

– Сударь. Извольте представиться своим настоящим именем, ибо столь возмутительное и непристойное хамство никак не может исходить из уст наследника престола!

– Ах ты…

Графу Ежи даже не пришлось особо ничего делать. Он просто шагнул в последний момент в сторону, пропуская цесаревича мимо себя, и подтолкнул его, придавая дополнительное ускорение. С коротким криком наследник польского престола врезался грудной клеткой в ограждение террасы, едва не перевалившись через него на ступени внизу, и бессильно осел, хватая ртом воздух, как вытащенная из воды рыба.

– Честь имею.

Граф Ежи повернулся, чтобы уйти, – и столкнулся с уже тремя юнцами.

– Ты… ты что сделал?!

По воспитанию юнцы (бывшие одного с ним возраста, но совершенно возмутительного воспитания) ничуть не уступали своему предводителю, осмелившемуся утверждать, что он – наследник престола.

Один из юнцов вытащил что-то из кармана…

– Господа, вам лучше уйти с моей дороги… – сказал граф Комаровский, незаметно делая шаг назад и чуть в сторону, принимая устойчивую позицию для рукопашного боя.

– Граф Мишковский!!!

Внезапно появившийся на террасе граф Валериан Сапега взял юнца, вытащившего что-то из кармана, за плечи, повернул лицом к себе, с размаху хлестнул по щеке. Раз, другой, третий. Двое оставшихся отступили, тот, кого назвали графом Мишковским, покорно переносил экзекуцию, голова его моталась из стороны в сторону.

– Что вы здесь удумали?! Вон из дворца! Вон, песьи дети!

Не говоря ни слова, троица задир исчезла с террасы. Граф Сапега подошел к еще не пришедшему в себя горе-драчуну, с усилием поставил его на ноги…

– Вы нажили себе немало опасных врагов за один вечер, граф Комаровский… – иронически заметил граф Сапега.

– Сударь. Тот человек, которого вы пытаетесь сейчас привести в себя, сказал совершенно возмутительные вещи. Он заявил, что именно он является наследником польского престола, а потом попытался напасть на меня!

Сапега покачал головой.

– Это и есть наследник польского престола, цесаревич Борис. С его дамой сердца вы протанцевали три тура вальса, и, видимо, он не нашел другого способа выказать вам свое возмущение этим фактом. И на вашем месте я бы немедленно покинул бал, не дожидаясь еще бо́льших неприятностей. Его Величество царь Константин хорошо принял вас, но у всего есть пределы, и надевать русскую гвардейскую форму все же не следует, появляясь в обществе.

Непостижимо уму!

– Господин Сапега, я имею честь служить Его Величеству Императору Александру в Его Императорского Величества лейб-гвардии Польском гусарском полку, и ничто на свете не заставит меня стыдиться своей формы и принадлежности к русской армии, снискавшей себе немало побед на бранном поле!

Царедворец пожал плечами.

– Воля ваша, граф. По крайней мере, я вас предупредил.

– Благодарю.

– Поехали отсюда…

Графиня Елена шепнула эти слова ему на ухо, прижавшись на один миг в танце. Как же мало надо, чтобы сердце мужчины пустилось в пляс. В мазурку, например.

– Как?

– Я выйду минут через десять после вас.

– Красный «Мазератти», дальний угол стоянки. Тот же самый.

– Хорошо. Жди меня, мой герой…

На стоянке его, конечно же, ждали. Не могли не ждать, ибо такую породу людей – подлую и коварную – граф Ежи хорошо знал. Такие встречались в кадетском корпусе, и их по ночам били. Кто-то исправился. Кто-то нет.

Тогда, под мостом, он действовал инстинктивно, обороняясь. Сейчас же он был готов ко всему. А победить готового к бою офицера лейб-гвардии, тем более, если противники его либо пьяны, либо обкурены, – невозможно…

Первый ждал, спрятавшись за массивным, угловатым «Роллс-ройсом» с заказным кузовом от Маллинера – размеры его были таковы, что за ним и пригибаться особо не приходилось. Затаившийся сосредоточил все свое внимание на том, что происходит у входа на стоянку, – и не услышал, не заметил, как позади, за его спиной, расступились кусты. Граф Ежи просто приложил его головой о кузов «Роллс-ройса», подхватил выпавшую из враз ослабевшей руки железяку, помешав ей стукнуться об асфальт и привлечь тем самым внимание сообщников.

Граф Ежи был удивлен – это еще мягко сказано. Он был лично знаком с цесаревичем Николаем, входил в патронируемый им «Клуб молодых офицеров» и просто не мог себе представить, чтобы цесаревич, набравшись спиртного, нападал на людей, а Россию называл «чертовым государством»… или как там выразился этот хам. Да, конечно, все они были молодыми и иногда устраивали выходки, в том числе и цесаревич. И пили, такое тоже бывало, и бедокурили – не без этого. Но сразу за этим следовало суровое наказание, обычно удаление от двора и ссылка в армию. Действовало.

А тут? Что же это за наследник такой, куда он приведет Польшу? Он ведет себя не как наследник, а как разбойник с большой дороги или набравшийся крепкого пива хулиган из какой-нибудь пиварни. И видимо, все считают подобное возмутительное, недостойное наследника поведение само собой разумеющимся!

Пригнувшись, граф крался между машинами, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь.

Где же он?

У машины! Прямо у «Мазератти», машина низкая, и спрятаться за ней невозможно. Вот мерзавец…

Шаг… Еще шаг…

В последний момент негодяй резко обернулся, распрямляясь…

– Сполох!

Больше ничего он крикнуть не успел – граф Ежи простецки угодил носком сапога прямо в промежность, а когда противник, шипя от боли, согнулся, – добавил еще и по голове…

Сзади!

О том, что он упустил из виду еще одного противника, граф убедился через мгновение. От удара по голове он уклонился, но пространства между машинами не было, и удар чем-то тяжелым, металлическим пришелся по плечу. Преодолевая вспышку боли, граф прыгнул вперед, разрывая дистанцию, следующий удар пришелся вскользь, по спине…

Пся крев…

Этот противник… то ли он был не такой пьяный, как остальные, то ли просто крупнее прочих, но граф сразу же расценил его как весьма опасного. И впрямь большой – метра под два…

Шаг в сторону. Еще шаг. По кругу, почти так же, как в учебнике с фиолетовым штампом «Совершенно секретно» на каждой странице, где на сером листе сходятся две человеческие фигурки, черная и белая. Кстати, еще дешево отделался: будь у противника нож, сейчас бы он уже засадил ему в почку или печень.

Противник тоже медленно перемещался по кругу, каждый ждал, пока ошибется другой.

– Ну что, москалина, – внезапно заговорил третий, – вставай на колени, так и быть, помилую тебя…

– Русский никогда не встанет на колени.

Это не было рисовкой, трудно в это поверить, но граф Ежи Комаровский, давно считавший себя русским польского происхождения, действительно так думал. Он не стыдился ни того, что он русский, ни своего польского происхождения – и нечему было тут стыдиться.

Более того – большинство русских, попав в такую же ситуацию, не задумываясь сказали бы то же самое.

Русский никогда не встанет на колени.

– Ну, смотри…

– Ежи!

Появившаяся на стоянке Елена своим криком отвлекла противника на долю секунды, но графу Ежи хватило и этого. Рванувшись вперед, мгновенно сократив дистанцию, он угостил третьего прямым в подбородок, отбил несущуюся к нему железную палку, ударил еще раз и еще. Противник неуклюже осел на асфальт, совсем рядом истерически взвыла сигнализация. Отлетевшая палка ударила по одной из машин, да так, что треснуло лобовое стекло.

Елена подбежала к нему, граф судорожно нащупал в кармане ключи, протянул ей.

– Заводи! Умеешь?!

– Да…

Совсем рядом утробно взревел двигатель «Мазератти», не с визгом, как обычный итальянский мотор, а солидно, с достоинством и скрытой мощью. За это ценители и уважали «Мазератти», итальянский спорткар с берлинскими нотками в голосе.

Граф Ежи оттащил своего надежно выключенного соперника с дороги, посадил его, прислонив спиной к машине. Надо было сматываться – противоугонная сирена выла не переставая, и через пару минут здесь соберется все местное быдло. Иначе граф Комаровский местное «общество» охарактеризовать не мог.

Едва не задев начальственного вида «Майбах», графиня Елена вырулила из ряда машин, затормозила рядом…

– Садись!

Графа Ежи долго упрашивать не пришлось.

Почти сразу граф пожалел, что пустил даму за руль. По его шовинистическим взглядам, женщине вообще не место за рулем. Тем более такой. Такой в том смысле, что графиня вела машину рискованно, летала с полосы на полосу и жала на газ как сумасшедшая. Так недалеко было и до аварии…

– Осторожнее! – крикнул граф, когда они едва не слетели в кювет, на скорости километров на тридцать большей, чем стоило бы…

Елена в ответ только засмеялась, истерично и неприятно.

– Здорово! – крикнула она, и ревущий поток воздуха унес ее слова.

Графу Ежи в этот момент было совсем даже не здорово.

– Поиграем в корриду?! – предложила графиня Елена и прежде, чем граф успел сообразить, что это означает, – резко повернула руль, вылетая прямо на встречную полосу. Истерично взревел клаксон идущего в лоб многотонного грузовика.

Матка боска…

Сворачивать было уже поздно, огненные шары фар грузовика стремительно неслись навстречу. Выход был один – смертельно рискуя, граф Ежи перехватил руль, рывком довернул его дальше, и машина, разминувшись с неминуемой смертью, вылетела на обочину противоположной стороны дороги.

– Тормози!

Графиня по-прежнему давила на газ, «Мазератти» рвался вперед, словно необъезженный жеребец, рыская по обочине, посыпанной гравием, и поднимая из-под колес каменные фонтаны. Поняв, что нет смысла разговаривать с этой психопаткой, граф сумел каким-то немыслимым движением, удерживая руль, перегнуться и давануть на тормоз рукой. На какой-то момент мелькнула мысль, что эта психопатка сейчас вывернет руль и они снова выйдут в лоб какому-нибудь самосвалу. Но нет – знакомо застрекотала АБС, и машина, пройдя еще под сотню метров, остановилась…

– Йезус Мария! Ты что, совсем больная?!

Елена снова захохотала.

– Здорово, правда?

Граф Ежи залепил ей пощечину, такую, что голова красотки дернулась.

– Курва матка!

Не в силах сдерживаться, граф выдернул ключи из замка зажигания, выскочил из машины, прошел несколько метров по гравию, дыша выхлопными газами, потом попытался достать сигарету из пачки, но не смог. Руки тряслись…

– Курва зварьована!

Совсем больная… Это же надо додуматься – выйти в лоб грузовику. Ненормальная, лечиться надо. До добра не доведет – то в губернатора стрелять собралась, то на встречную полосу нарочно вырулила. Лечиться надо.

Бросил измятую в пальцах сигарету на обочину дороги, сплюнул. Ну Збаражский, ну козел… Подсунул…

И что делать теперь?

Так ничего и не решив, граф Ежи направился к своей машине. Гравий хрустел под ногами, сердце немного улеглось, уже не стучало как сумасшедшее…

– Что с тобой?

Уткнувшись в руль, графиня Елена горько плакала.

– Что с тобой? Почему ты плачешь?

– Ты меня ударил…

Господи…

– Меня никто так не бил. Меня вообще никто не бил.

А может, и не помешало бы…

– Ну извини… Извини…

Елена продолжала всхлипывать.

– Почему ты так сделала? Тебе что, не хочется жить?

– А зачем?

Вопрос этот, простой и бесхитростный, поставил графа Ежи Комаровского в совершеннейший тупик. Он просто не знал, что на него ответить, и сам не задавался никогда подобным вопросом.

Вопрос этот, с его точки зрения, был безумен сам по себе, он просто не имел права на существование. Как это: зачем жить? Человек просто живет. Он живет, чтобы исполнить свой долг, чтобы продолжить свой род, чтобы принести пользу окружающим и Отечеству своему. Да и в жизни есть немало чего интересного помимо Отечества и долга, стоит только глаза пошире раскрыть. Да, есть люди, которые кончают с собой, есть те, кто упорно ищет смысл жизни, считая, что в смысле этом кроется какая-то непостижимая тайна. Граф Ежи считал таких людей опасными идиотами, смущающими других людей своим бредом.

Но вопрос был задан, и ему надо было что-то ответить. А отвечать не хотелось.

– Подвинься, – нарочито грубо, стараясь скрыть свои чувства, процедил он. – Скажи, куда тебя отвезти?

– Поехали на мост.

На какой – уточнять не стоило…