Востриков вложил в этот крик все отчаяние, на которое был способен. Но я не поверил, и Агата, кажется, тоже – она недобро прищурилась. Судя по той театральности, которую вложил Востриков в свой крик, дела в этом благородном семействе шли не так уж блестяще. Хотя это еще не повод для подозрений. Отчима не всегда принимают благосклонно, для кого-то он навсегда остается человеком со стороны, которому в минуты гнева можно шипеть в лицо: «Ты мне не отец». Я еще раз взглянул на висящие на стенах фотографии. То ли мне показалось, то ли оттуда действительно пахнуло какой-то театральщиной, словно Востриков стремился выставить напоказ свои связи с медийными личностями.

– Вы сказали, что в команду он влился без труда? – уточнила Агата.

– Да. В прошлом году. У него были хорошие результаты. Ребята остались довольны, я тоже.

– А его друзья? С кем он дружил в команде?

Востриков тряхнул головой, будто отгоняя назойливого комара, но быстро взял себя в руки и, уставившись на свои ногти, глухо сказал:

– Сомов, Дмитрий Сомов. Они раньше вместе играли в другой команде, ну и оба перешли сюда. Еще там Денис какой-то появился в последнее время, но я его не знаю, он не спортсмен…

– А девушка у Антона была? – коварно спросила Агата. Востриков скривился. Мне показалось, что правды мы не услышим.

– Не знаю, – нехотя сказал он. – Он не докладывал о своих сердечных делах. А я не спрашивал. Антон… он… был довольно увлекающимся парнем.

Агата бросила на меня недовольный взгляд, и я поспешил вклиниться в разговор. Востриков чего-то недоговаривал. Для человека, который появился в семье Романова каких-то десять лет назад, он чересчур скорбел. Не верилось, что он и правда любил Антона, как родного сына, впрочем, в жизни и не такое бывает.

– Простите, что задаю этот вопрос, но нам нужно проверить все версии, – сказала Агата вполне миролюбиво. – Где вы были прошлой ночью?

Востриков поглядел на нее с отвращением, скривился, будто ему дергали зуб, и нехотя признался:

– В чем вы меня обвиняете, черт побери?

– Вас никто ни в чем не обвиняет, – возразила Агата, – но мы должны учесть все обстоятельства и рассмотреть варианты. Понимаю, трудно отвечать на подобные вопросы, но, уверяю вас, будет намного хуже, если убийца избежит наказания лишь потому, что мы вам их не задали.

Востриков скис и уставился в пол, а затем нехотя признался:

– У нас с женой… В общем, сложности. Мы думаем расстаться. У каждого давно своя личная жизнь. Я был у своей девушки, от нее и приехал сюда. Ее зовут Марина Завьялова. Вам, наверное, нужны будут ее контакты?

– Нужны, – согласилась Агата, посмотрела в телефон Вострикова и переписала цифры. – Простите, она, кажется…

– Ну да, дочь сенатора, – кивнул Востриков. – Так что вы поаккуратнее.

– Поправьте, если ошибаюсь, – вмешался я, – но, кажется, у Антона было несколько рекламных контрактов.

– И что? – нахмурился Востриков. – Да, он был лицом разных фирм. Антон хорошо выглядел, ему даже зубную пасту предлагали рекламировать, потому что он сумел сохранить все зубы, хотя нападающим был очень жестким. За это его в команду и взяли. А при такой игре сохранить идеальную внешность сложно. Почему вы об этом спрашиваете? Куда клоните?

Его голос сорвался почти до визга. Ага, обсуждать денежные темы ему не нравится. Я решил нажать.

– Реклама – это деньги, и деньги серьезные. Неужели ни у кого из сокомандников его положение не вызывало зависти? Ну, есть ведь более заслуженные игроки, именитые, а контракт какому-то сопляку, который в команде без году неделя…

– Вы пытаетесь оскорбить моего сына? – взревел Востриков. Как и в прошлый раз, его гнев показался мне излишне театральным.

– Сергей Андреевич, не нужно так возмущаться, – вновь вмешалась Агата, и на сей раз ее взгляд, брошенный на меня, излучал одобрение, – мы ведь имеем дело с убийством. Капитан Фомин просто пытается донести до вас, как могли думать его завистники. Есть… не знаю, как правильно сказать… преемственность? После смерти Романова его рекламные контракты могут отойти другому игроку?

Востриков тряхнул головой, будто Агата оглушила его, а потом криво усмехнулся.

– Нет, конечно. Мы на рекламодателя никак влиять не можем.

– А деньги от контракта? Кому они достанутся?

– Я думаю, их давно уже нет, – сухо пояснил Востриков, и мне показалось, что этот вопрос ему не особенно приятен. – Антон живет на широкую ногу и ни в чем себе не отказывает. Недавно вот квартиру купил, ремонт сделал, до этого – машину.

– Значит, в команде никакой выгоды от его смерти никому не было, и другие игроки его любили и ценили, – подытожила Агата. – А что вы знаете о конфликтах внутри коллектива или вне его? Мордобои часто у вас случаются?

– Мордобоев им и на арене хватает. На тренировках ничего подобного не бывает.

Сказал как отрезал. Нет, и все тут. В моем царстве такого быть не может… Впрочем, меня это нисколько не смутило, Агату тоже.

– Ваш сын не рассказывал о недавней стычке? – невинно поинтересовалась Агата.

– Нет, – быстро ответил Востриков.

– Точно? Подумайте, где-то два-три дня назад.

– Не, я бы запомнил.

Его взгляд снова завилял. Востриков опустил голову и вновь начал с интересом разглядывать свои ногти. Его левая нога ритмично дергалась, словно отбивая чечетку. Он врал, хотя из всех сил старался выглядеть убедительным и внушительным. Лоб Вострикова был совершенно мокрым, капля пота покатилась по виску, и он торопливо смахнул ее, думая, что никто не видит.

Но мы видели.

* * *

Квартира Романова, оформленная в стиле «суровый лофт», выглядела одновременно и захламленной, и нежилой. Антону, судя по всему, прибираться было некогда. Постель расправлена, на столе – вымытая посуда, которую почему-то не поставили в шкаф. В кресле стопка небрежно сложенных выстиранных вещей. В мойке – тарелка, вилка и нож, на сей раз грязные. Стиральная машина забита барахлом. На письменном столе открытый ноутбук, запароленный и, на данном этапе, недоступный. В углу коробка с кубками и медалями, словно Антону до своих спортивных достижений не было никакого дела. Но в целом бардак казался относительным, мы и похлеще видели.

– Давайте приступать, – скомандовала Агата, отодвинув ручкой штору. Створка окна была приоткрыта, на подоконнике – кактус, две непочатые банки пива и стопка бумаг в пластиковых папках. Света теперь было предостаточно, но мы зажгли все лампы и принялись копаться в вещах убитого хоккеиста, перетряхивая каждую тряпку. Агата пару раз потыкала в клавиши ноутбука, надеясь подобрать пароль, но, перебрав очевидные варианты, сдалась, уселась за стол и принялась вести протокол. Порадовать находками мы ее не могли.

– Не хата, а гостиничный номер, – проворчал я. – Никаких безделушек, фотографий с родителями, друзьями, девушками, привычных вещей, сувениров, магнитиков на холодильнике. Он будто тут особо не жил.

– По документам, покупка квартиры прошла в начале года, – ответила Агата. – Так что ты прав, он, по сути, новосёл. А учитывая его график, действительно тут часто не появлялся. Проверил холодильник?

– Первым делом. Там кроме льда и кетчупа ничего нет. Он походу дома даже не питался.

– Ну, что-то все-таки ел, – возразила Агата. – Глянь в мусорке.

Я выудил из-под мойки мусорное ведро, в котором обнаружились пластиковые контейнеры и чек по доставке готовой еды. Последний раз Антон Романов заказал мисо-суп, макароны с креветками и салат с тунцом. Также в ведре нашлась вскрытая картонная коробочка от презервативов той же марки, что мы нашли в его кармане, кофейная гуща, коробка от телефона. Я выудил ее и показал Агате.

– А я-то думаю, чего мне его телефон таким новым показался, – сказала она. – Где же старый?

Старого телефона мы не нашли. Я перетряхнул кровать, снял простыни и сложил их в пакет, в отдельный пошли наволочки. Агата отложила протокол и полезла в шкаф, начала вытаскивать стопки одежды и обшаривать карманы. Даже ее спина выражала недовольство.

– Что ты думаешь по поводу его отчима? – спросила Агата у задней стенки шкафа. Я перевернул матрас, разглядывая его с другой стороны, снял листы ДВП и заглянул в ящики под кроватью. Пусто.

– Неприятный тип, – признался я. – Скользкий. У него сына убили… ну, пасынка, а непохоже, что он скорбит. Кажется, его больше волнует, что будет с командой.

– Ну, это вполне естественно, – глухо ответила Агата и вынырнула из шкафа, разглядывая выуженную из кармана пальто бумажку, оказавшуюся салфеткой, которую она брезгливо бросила на пол. – Он приемный, а тут родные-то порой друг друга терпеть не могут, тем более они разводятся. И его беспокойство о команде тоже вполне объяснимо. Но у меня сложилось то же самое впечатление. Востриков просто красавчик, а я никогда не доверяла молодящимся мужикам с мордой, которую впору на рекламу шампуня отправлять. Но слащавая физиономия – еще не основание для подозрений. Тем более что ему смерть Романова как минимум не выгодна. Ну и, если бы он хотел расправиться с сыночком, наверняка придумал бы менее проблемный объект. Плюс алиби: трахал дочку сенатора. Я с ней еще не беседовала, но заранее чувствую, что будут проблемы.

Она задвинула дверь шкафа-купе, открыла вторую и нырнула в обитель постельного белья и маек.

– Бассейн вообще очень странное место для убийства. Мне кажется, его словно выставили напоказ, – поделился я, закончив с кроватью. В тумбочке нашлись куча таблеток, несколько авторучек, порванная золотая цепочка с крестом, внушительный спортивный золотой перстень с головой льва, загранпаспорт, батарейки и много проводов разного назначения.

– Хорошая мысль, – похвалила Агата. – Я думала об этом, но не ухватила. Еще помню, смотрела и размышляла: а чего он лежит почти голый? Даже еще один, в то время, как в кармане пачка презервативов. Нет, я уверена, он встречался там с какой-то бабой, иначе в этом заплыве нет никакого смысла. В одиночку он бы туда и днем явился.

Она оставила в покое шкаф, недовольно покрутила головой и уселась обратно в кресло, за письменный стол, внесла в протокол наши жалкие находки.

– Молодой, красивый, от девок отбоя не должно быть, – скривилась она. – А в квартире ни одной фотографии, никаких женских вещей, забытых заколок, помад, парфюма. Будто все собрали и выкинули или этого никогда тут не было. Может, он не по девочкам?

– Или не водил их сюда.

– А куда он их водил? В подъезд? Если у мужика есть возможность привести женщину к себе, он это сделает, лишь бы самому потом никуда не тащиться. Папашка-то утверждал, что парень очень контактный, все в нем души не чаяли. Запроси у управляшки видео с входной двери. Не хоккеист, а шпион какой-то…

В ванной, на расческе, нашлись длинные светлые волосы, и это развеяло подозрения Агаты. В мусорном ведре, среди ушных палочек, обнаружилась салфетка со следами розовой губной помады. Она была удовлетворена.

– Ну, слава богу, нормальный. Но, согласись, для парня, который имеет личную жилплощадь, отсутствие в ней женских вещей выглядит странновато.

– Не знаю. Я после развода к родителям вернулся, – ответил я. Агата поглядела на меня и прищурилась:

– Мы сколько уже знакомы? Лет десять?

– Ну, где-то, – сказал я. – Ты к нам в академию приходила на практику, лекции читала, агитировала идти в следаки. А я вот в опера пошел.

– Да, я тебя помню по тем временам, – призналась Агата. – Вечно куча вопросов, и ты был не прочь ко мне подкатить. Только я на тот момент уже по уши втрескалась в своего будущего мужа, поэтому на все ухаживания не реагировала, тем более от малолеток. Но ты был нормальным парнем, и это подкупало. И когда ты пошел работать в оперсостав, я за тобой наблюдала. Ты всегда был сам по себе, с мнением, и не хотел ни под кого подстраиваться, в то время, как половина ваших новобранцев налаживали связи, подлизывались к начальству, чуть ли не в зад их целовали. Мне нравилось, что ты не занимаешься этой ерундой.

– Потому я капитана только получил, – рассмеялся я. – А мог бы на пару лет раньше.

Я решил не уточнять, что моя независимость далась очень дорого. Порой мне очень хотелось примкнуть к общей массе сотрудников, а не гнуть свою линию, потому что самостоятельность в нашей структуре – вещь по-плохому уникальная. Если не станешь частью общей системы, пиши пропало, можешь подавать рапорт, иначе сольют свои же. Но мне как-то удалось плыть параллельно. И я понятия не имел, что за мной наблюдают такие акулы, как Агата Лебедева, с которой мы и пересекались только на общих делах. Я бросил на нее внимательный взгляд. С каких пор в стальной леди-терминатор проснулось что-то человеческое?

– К чему ты ведешь? – спросил я. Агата присела на краешек ванны.

– К тому, что я ожидала большего всплеска эмоций от всех, кто знал Романова. В молодости легко заводить друзей, это с годами становишься менее терпим к чужим недостаткам, начинаешь разбираться в людях и ценить личное пространство. Я думала, что у нас не будет отбоя от желающих поговорить, а где они? Где его девушка, где лучший друг? Романов же не вокзальный бомжара, он какая-никакая, а звезда. У меня должен телефон разрываться от откровений и подозрений. А тут – тишина, будто мы имеем дело с потенциальным серийным убийцей. Никто не хочет говорить о парне, который, навскидку, вполне себе положительный.

Агата осторожно выдвинула ящик тумбочки под раковиной и изучила взглядом тюбики с кремами, пену для бритья, бритвы и другие туалетные принадлежности. Не найдя ничего интересного, она так же аккуратно задвинула его и мрачно призналась:

– Это замкнутый кастовый мир, а мне такие не нравятся. Кажется, будто у всех рыльце в пушку. Антон ведь популярный парень, красивый. Такие вещи не проходят незаметно, его окружение довольно молодое и безмозглое, они должны были что-то такое ляпнуть. Я вчера полдня читала комментарии в соцсетях – ничего, только откровенный бред. Помимо сочувствия и откровенного злорадства – никаких реальных подозрений и предположений, кто мог быть причастен к убийству. Я даже подумала, что этот Романов выдуманный персонаж.

– Труп в морге вполне реальный.

– То-то и оно, – горько сказала Агата. – И у него должна быть личная жизнь, которая, вероятно, кому-то очень мешала.