Досадно, но решимости молодого человека это не убавило. Он, не раздумывая, толкнул калитку – та со скрипом распахнулась – и вошел во двор. Дорожка к дому раскисла и была покрыта мокрыми опавшими листьями. Павел прочавкал по ним и поднялся на широкое крыльцо. Тьма сгустилась настолько, что впору было двигаться на ощупь. Но тут дождь, словно по заказу, прекратился. Сквозь пелену облаков проглянула луна. Серебряный свет озарил мраморные ступени, пару покрытых трещинами колонн, высокие двойные двери. Дверные ручки были выполнены в виде медных львиных голов с большими кольцами в зубах. Под ними были прикреплены широкие, медные же, пластины. Павел скользнул взглядом по переплету в поисках звонка. Не нашел, хмыкнул и постучал кольцом по пластине. Звук получился сочным и гулким. Красивым. Прошла минута. Павел постучал снова, на этот раз сильнее и дольше. За дверью послышались шаги. Женский голос спросил:

– Кто там?

– Э-э… извините, а могу я поговорить с Анной?

Дверь отворилась.

Лунный свет позволил разглядеть: на пороге, зябко кутая плечи в платок, стояла она.

– Добрый вечер. Простите, что я так вот, без приглашения… мне нужно с вами поговорить. Это вам, – протянул Павел женщине букет.

Анна приняла цветы и проговорила:

– Проходите. Сейчас я зажгу лампу.

Поразительно, но в доме у Анны не было электричества. В первый момент, когда она вернулась с керосиновой лампой в руке, Павел решил – вышибло пробки или случилось что-либо еще в этом роде. Но он ошибался. Дом не был подключен к электросети вовсе. И Анна жила в огромном особняке одна. Все это он выяснил позже, а пока они, миновав тамбур, попали в большой зал, где горел камин. Анна направилась прямиком к огню. Павел задержался у дверей и огляделся. Глаза более-менее привыкли к темноте еще на улице, и в неверном, пляшущем свете он различил высокий сводчатый потолок, картины на стенах, широкую каменную лестницу на второй этаж. Возле лестницы стояла статуя обнаженной женщины с поднятыми вверх и связанными в запястьях руками.

– Проходи сюда, здесь уютно, – услышал он от камина чуть хрипловатый голос Анны. – У меня есть хороший коньяк. Выпьем?

Павел подошел. Они оказались лицом к лицу, и он смог рассмотреть ее как следует. Анна была божественно красива. Под пуховым платком на ней оказалось белое вечернее платье. Черные кудри были забраны в высокую прическу. В колеблющемся свете живого огня на меловом лице отчетливо выделялись черные крылья бровей, крупные прекрасные глаза, ярко-красные губы. Губы едва различимо дрожали. В эту ночь молодой историк не пришел ночевать домой.

С той поры Павел проводил в обществе Анны все вечера и многие ночи. Как ни уговаривал молодой человек, она неизменно отказывалась сходить с ним куда-либо дальше прилегающей к ее дому улицы. Потому все время они проводили в старинном особняке. Павла, впрочем, это нисколько не смущало. Часы в обществе возлюбленной пролетали стремительно. Павлу и Анне не были нужны ни дурацкий телевизор с похабными новостями, ни пошлое радио. Большую часть времени они проводили у камина, дегустируя за беседой изысканные вина, меньшую – в постели, и лишь изредка выходили на улицу подышать воздухом.

Определенно, эта женщина нисколько не была похожа на современных отвязных девиц. Она словно явилась в жизнь Павла из прошлого. Из тех романтических времен, когда дамы падали в обморок от чрезмерных эмоций и круглосуточно нуждались в заботе и защите.

Первое время Павла живо интересовали статуи, коих в особняке было множество. В большинстве своем это были фантасмагорические, нелепо изломанные, будто расчлененные и вновь собранные фигуры мужчин и женщин. Многие состояли из нескольких частей. Порой части эти находились на некотором расстоянии друг от друга или были неправильно соединены. Пара фигур была словно вывернута наизнанку. Воистину, у создателя этих скульптур было извращенное воображение. Но в том, что он гений, сомневаться не приходилось – настолько верно были переданы малейшие детали тел, черты искаженных гримасами боли или ужаса лиц.

На вопросы о происхождении статуй Анна отвечала уклончиво. Мол, собирал коллекцию дед, где он скульптуры эти брал, не знаю, кто автор – тоже не ведаю… Павел поприставал поначалу с расспросами, да и отвязался: не хочет рассказывать, не надо. А может, и правда не знает. Мало ли в тридцатые – сороковые годы со скульптурами экспериментировали? Скорее всего, уши растут из тех веселых времен.

Одно в этих статуях никак не давало Павлу покоя: он никак не мог определить, из какого материала они изготовлены. Мрамор – не мрамор, гипс – не гипс. На взгляд вроде камень, скорее всего мрамор, а прикоснешься… нет, не камень. Воск? Что еще? Расспрашивать хозяйку было бесполезно.

«Я не знаю», «может быть», «какая тебе разница?», «мне они нравятся, пусть стоят», – ответы были примерно такими.

Ночи становились все длиннее, а дни – короче.

Павлу эти самые дни, когда он был вынужден расставаться с Анютой и ходить на ненавистную работу, казались противным серым киселем. Преодолевая сонливость, молодой учитель час за часом хлебал этот постылый кисель, с нетерпением ожидая вечера.

У себя дома он бывал совсем мало, лишь иногда приходил ночевать. От причитаний матери по поводу того, как он исхудал и побледнел, отмахивался. Дескать, были бы кости – мясо нарастет.

Через месяц дошло до того, что однажды он уснул прямо на уроке. Ехидству студенток не было предела, но Павлу на их колкости было глубоко плевать.

А в один прекрасный день – воскресенье – их с мамой навестила бабушка Маша из Зареченска. Увидев исхудалого, смертельно бледного внука, Мария Михайловна немного всплакнула. Уговаривать его сходить в больницу не стала, а просто надела на шею маленький крестик с ладанкой.

– Обещай мне, что не снимешь его. Пожалуйста, Паша.

– Ну ладно, баб, – пробормотал в ответ внук.

– Не «ну ладно», а скажи хотя б: не сниму, – горько улыбнулась седоволосая, похожая на одуванчик, старушка.

– Ну ладно, баб, не сниму…

Спустя несколько часов Павел, по обыкновению, спешил к милой Анне. Но в тот вечер все изменилось.

Сначала изменения были трудноуловимы. Вроде бы все как всегда, только вдруг почудилось, будто статуя у лестницы – самая первая, женщина со стянутыми над головой руками – в ужасе силится о чем-то его предупредить. Павел задержался возле нее на секунду, и его прошиб ледяной пот.

«Совсем измотался, – подумал Павел. – Надо бы отдохнуть недельку, отоспаться. Так и до обмороков недалеко».

Присаживаясь у камина, он пробормотал:

– Укатали сивку крутые горки.

– Что ты сказал, милый?

Как приблизилась Анна, он не слышал.

– Ничего, любимая, все в порядке.

– Ты очень бледен. Я принесу красного вина, оно придаст сил.

– Было бы здорово, – улыбнулся он.

Анна беззвучно удалилась. Павел осмотрелся, испытывая неприятное ощущение, что за ним наблюдают. Вдруг взгляд наткнулся на еще одну статую: в темном углу стоял Посейдон с трезубцем в руке. В ту минуту он показался гостю застывшим освежеванным мертвецом. Мертвец злобно скрипнул зубами и жадно сглотнул.

«Что за черт?! – дернулся гость. – Крыша едет уже. Так и до дурдома недалеко».

Он расстегнул ворот рубашки, помассировал шею. Пальцы наткнулись на шелковый шнурок.

«Что это? Ах да, крестик».

Мысль эта неожиданно успокоила.

– А вот и я, – хрипловато пропела возвратившаяся хозяйка. – Согреваешься? Подбрось пару поленьев.

– Слушаюсь, моя госпожа.

Павел потянулся к сложенным у камина дровам. Пламя приняло новую жертву и с довольным гулом принялось отплясывать свой вечный танец на ее чернеющих костях. Гость повернулся к хозяйке. Лицо ее странно дрогнуло. Павел всмотрелся внимательнее. Лицо Анны было будто подернуто колышущейся вуалью.

«Что за глюки? Может, я отравился?»

Он взял бокал и сделал пару больших глотков.

– Ты знаешь, Ань, что-то я сегодня неважно себя чувствую. Ты прости, но я просто с ног валюсь. Не возражаешь, если я лягу пораньше? Прямо сейчас.

– Нисколько. Пойдем, я тебя провожу.

Дорога до спальни на втором этаже показалась Павлу путешествием через ад. Пол и стены шатались. На каждом шагу поджидали клацающие, шипящие, завывающие чудовища.

«Похоже, я заболел, – решил он. – У меня, должно быть, температура и на ее фоне бред».

Хозяйка довела гостя до спальни и уложила в постель. Он сразу уснул.

Проснулся он от нестерпимого жжения в груди.

Павел открыл глаза и попытался понять, что с ним. Он лежал на кровати, в одной футболке. Над ним склонилась Анна. Было жарко. А еще нестерпимо пекло грудь. Что, туда уголь из камина упал, что ли?

Павел приподнялся, стянул футболку и отбросил в сторону. В комнате стало чуть светлее. Анна сдавленно вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Что с тобой? – машинально спросил Павел, одновременно осознавая: слабый свет исходит от крестика на его груди. – Господи! – Павел перекрестился.

У стен раздался отчаянный стон.

– Анечка, что с тобой? Убери руки, слышишь?

– Сними крестик, любимый. Зачем он нам?

Анна опустила руки, ласково улыбнулась. Павел смотрел на нее и отказывался верить своим глазам. Сквозь черты прекрасного лица явственно проступила личина мертвой старухи. В нос ударила тошнотворная вонь.

– Ведьма! – воскликнул Павел.

Что было сил оттолкнув ее, он попытался соскочить с кровати, но лишь упал на четвереньки. Из углов спальни к нему бросились «статуи». Одно из чудовищ железной хваткой схватило его шею.

– Господи! – задыхаясь, вскричал Павел. В памяти сами собой всплыли слова: – Отче наш, Сущий на Небесах, – он произнес их вслух и продолжил насколько мог громко: – Да святится имя Твое! Да придет Царствие Твое…

Исходящий от крестика свет стал ярче. Шея освободилась. За спиной колдунья резко выкрикивала какие-то жуткие слова. Не оглядываясь, Павел прямо на четвереньках бросился к выходу. В коридоре он поднялся на ноги и помчался вниз по лестнице, а «скульптуры» хватали его за руки и ноги, клацали зубами возле лица и шеи. В призрачном серебряном свете было видно, что это – движимые колдовством, расчлененные и заново собранные трупы. Лишь много позже Павел смог осознать, где ему доводилось видеть подобное: по телевизору однажды показывали работы некоего «Доктора Смерть».

Без конца повторяя слова молитвы – одни и те же, какие знал, – Павел прорвался. У выхода он нашарил на вешалке пальто, накинул его прямо на голое тело и выскочил из зловещего дома. На улице кружил первый снег.

Если бы по улице Московской в те минуты шли люди, то они могли бы видеть, как от одного из домов на темной стороне метнулся босой человек в черном пальто. Сверкая голыми ногами, он перебежал проезжую часть и прислонился к фонарному столбу. Он долго стоял так, в круге яркого электрического света, время от времени вздрагивая всем телом. По лицу его ручьями текли слезы.

* * *

Прошло десять дней. Первый снег, покрывший в ту ночь землю мягким белоснежным одеялом, растаял. Павел Юрьевич Федосеев вернулся к работе. В шумных ученицах с неизменными телефонами, наушниками и жвачкой он теперь видел жизнерадостных молодых девушек, и они даже стали ему немного симпатичны. А однажды, ближе к вечеру, он проводил урок в той самой группе. Ну, вы догадались – в той, где училась Мэри…

В конце урока Павел сказал ей:

– Мэри, задержись на минутку.

Когда они остались одни, историк спросил:

– Хочешь, я познакомлю тебя с настоящим вампиром?

– Ой-ой-ой, с вампиром. Их же не существует.

– Ну-у, если ты боишься…

– Да ничего я не боюсь! – перебила девушка и с улыбкой добавила: – С тобой, Пашенька, хоть к черту на рога.

– Вот и отлично. Давай встретимся завтра в десять утра у входа в колледж. Смотри только, крест не снимай. И… э-э… впрочем, ладно. Осиновые колы я приготовлю, конечно, сам…

…Вот такая прошлой осенью у нас в Вознесенске приключилась история, хотите верьте, хотите нет.

Да, многие спрашивают, почему девушку зовут Мэри, нерусская что ль? В самом-то деле она Маша, только представляться любит этак вот: «Мэ-эри».