– Короче, давай сядем и будем ждать, когда прибудет наш борт, – сказал Григор, направляясь к ряду кресел, оборудованных всеми необходимыми функциями для расслабления, в том числе функцией «акустической кабины», когда укрытые в спинке аудиоинициаторы вырабатывали противоположные внешнему шуму амплитудные колебания, формируя для отдыхающего зону практически абсолютной тишины, куда заботливо транслировались объявления о прибытии или посадке на рейс, на который были зарегистрированы клиенты – как пассажиры или как встречающие.

Его принадлежность определялась датчиками в налокотниках кресел – по отпечаткам пальцев или целой ладони, которой клиент прикасался к регистрационному порталу, когда регистрировался на услугу пассажира или встречающего.

– А почему в отстойник, мы что – туда теперь попремся? – догоняя напарника, уточнил Боршинг.

– Нет, братан, мы никуда не попремся – мы займем первые места и будем, как в театре, наблюдать за тем, что будет происходить.

– Дурацкое дело этот твой театр. Там ни слова правды и все прописано заранее – думаешь, я не знаю?

Григор посмотрел на напарника и вздохнул. Все, прибывшие из районов, живущих по транскрипту Метрополии, напрочь отказывались понимать театр, линейные квадрофайлы – то есть литературные произведения, – романы и все такое. И еще – пищу.

И если к еде со временем они привыкали, то театр и художественную литературу постичь им так и не удавалось.

Живой тому пример – Боршинг, который был уверен, что театр существует для еды и выпивки, в том смысле, что этим занимались в антракте. А все остальное – прелюдия для поднятия аппетита.

Какое-то время Григор пытался вправить напарнику мозги, но из этого ничего не вышло, и впоследствии он сдался.

– Мы будем ждать прилета «каботажа», потом отследим, как его пассажир или несколько пассажиров болтаются между ограждений, пытаясь добраться до главного здания, – сообщил Григор, с облегчением опускаясь на предварительно мягкое и податливое кресло. Лишь чуть позже, сосчитав биоритмы, кресла примут ту самую жесткость и бионическую форму, которая окажется самой оптимальной и полезной для конкретного клиента.

– А смысл? – уточнил гоберли, занимая соседнее кресло и морщась. Ему не нравились все эти вибрационные ощущения, он не находил их приятными.

– Начальство сказало – проверить. А это значит проверить все – реакцию на прибытие, то да се.

– Один раз при такой проверке ты получил в ногу пулю с шоковым инициатором, – не без удовольствия напомнил гоберли.

– Не, ну чего ты вспоминаешь-то? Это была ошибка. Там я, признаюсь, переборщил, а тут все чисто. Просто посмотрим, как эти мыши лабораторные между заборами носятся. Понимаешь меня?

– Ай, – отмахнулся гоберли. – Делай что хочешь, я в ваши дела соваться не намерен.

Они просидели с полчаса в ожидании, пока на индикаторе часов лейтенанта Григора не появилось сообщение о прибытии нужного ему борта.

Привстав с кресла, которое тут же вернулось к первоначальной, базовой, форме, он подошел к прозрачному стеновому панно и увидел, как вдалеке замигали разноцветные огоньки шаттла, сигнализирующего оптической посадочной системе о своем прибытии, а также представляясь, чтобы система могла его опознать.

Одновременно на полях и со стартовых квадратов садилось и взлетало несколько бортов, но офицер Григор был достаточно опытен, чтобы обойтись без оптической подсказки – он и сам опознал нужный шаттл, и да, тот направлялся именно в «северный отстойник».

Снова пришлось ждать, и через несколько минут к Григору подошел Боршинг.

– Ну что? Появился кто-нибудь?

– Пока нет, – сухо ответил Григор. Он не любил этих расспросов напарника, а тот и не думал останавливаться.

– А что мы будем делать, если он где-нибудь затеряется?

– Ничего, пойдем домой спать.

– Ну-ну, – кивнул гоберли и обернулся на жужжащего робота-таблетку, который прошелся позади них, подметая невидимую пыль.

Чуть поодаль наяривал щетками другой робот. А еще дальше, вдоль стены, ехал еще один.

Пришло время уборки, и они выходили целыми бригадами.

Впрочем, никому старались не мешать и вежливо просили переставить ногу или багаж. А то и уточняли – не потерял ли кто найденный ими предмет.

Вот и сейчас один из них ткнулся в ботинок Григора и проблеял испорченным динамиком:

– Сэр, это не ваши продукты? Может быть, вы уронили?

Лейтенант недовольно посмотрел вниз и увидел зажатую в манипуляторе корку от фрутто-фрута – дешевого продукта фабричной работы, имитировавшего натуральные фрукты.

– Нет, приятель, я не ронял!

– Вы точно не собираетесь это доесть, сэр?

Гоберли захихикал.

– Нет, если хочешь, сожри сам! – начал выходить из себя лейтенант, едва сдерживаясь, чтобы не заехать ногой по этой приставучей таблетке.

– Эй, кажется, там кто-то идет, – первым заметил Боршинг, и действительно, из далекой темной зоны вышел одинокий пассажир. Он обошел электрошоковые заграждения и легко преодолел простые заборы.

– Думаешь, он?

– А кто еще оттуда идти может? И потом, кажется, он в этом мешковатом мундире, которые так любят в Метрополии.

– Да уж, – согласился Григор.

Вскоре им стало очевидно, что это именно тот, кого они встречали.

– Ну что, пойдем спустимся к нему? – спросил гоберли.

– Не торопись, – усмехнулся Григор. – Мы же только начали проверку.

Между тем незнакомец лихо забрался на парапет и скоро вступил в переговоры с одним из таксистов.

– Смотри, он говорит с Бешеным Бердом! – заметил гоберли.

– А я говорил тебе – не торопись, скоро начнется спектакль. Пойдем к выходу, чтобы не проспать момент, когда Бешеный выяснит, что везет копа. Уверен – тот проговорится!..

Между тем спектакль не состоялся – пассажир сел в такси, и Бешеный Берд отчалил, предоставляя Григору с Боршингом нестись по ступенькам вниз, то и дело нарушая правило скорости пересечения контрольных лазерных датчиков.

Их срабатывание основывалось на том, что нормальный законопослушный гражданин никогда не станет перемещаться в зале порта со скоростью, превышающей три метра в секунду. А если кто-то перемещался с большей скоростью, то это был преступник и его следовало задержать, для чего в зону дежурной полицейской части при порте отправлялось соответствующее сообщение.

Разумеется, случалось, что посылались ложные сигналы и полицейские укладывали на пол ни в чем не повинных пассажиров, желавших лишь поскорее попасть на борт своего лайнера, но это быстро выяснялось, и пассажир отделывался одним-двумя синяками.

Прежде над такими рассказами Григор только посмеивался, однако в этот раз система сработала от его и его напарника торопливости, и дежурная группа быстрого реагирования выскочила из своего подпольного бункера с выпученными глазами, на ходу передергивая затворы и движением головы сбрасывая замки бронированных забрал.

Распугивая пассажиров и встречавших, отряд из двенадцати закованных в броню бойцов несся с оружием наготове в то место, куда указал охранный навигатор.

Мало того, в тактических очках группы быстрого реагирования потенциальные враги уже были окрашены в красный цвет, и, едва Григор и Боршинг появились из-за угла, отряд в дюжину глоток заорал, чтобы те падали на пол и не думали сопротивляться.

Григор ненавидел такие накладки, но сам попадал в них дважды за месяц и пару раз в неделю укладывал мордой в пол своих коллег из другого района, другого города, а иногда даже из собственного отделения.

Если это случалось с коллегами, равными по званию или ниже, все обходилось смешочками и взаимной выставкой выпивки, но если попадали лица званием повыше, а то и из городского Управления, приходилось делать подношения пожирнее или отписываться отчетами днями напролет в специальной комнате, где аппараты психологической разгрузки соседствовали с приборами дознаний.

В этот раз все быстро прояснилось: стоило лишь Григору с Боршингом показать свои карты – программные фильтры на тактических очках группы быстрого реагирования тотчас распознали своих, и старший крикнул:

– Стволы вверх! Давайте, ребята, бегите по своим делам.

И ребята побежали.

Когда они подскочили к своему седану, упущенный ими гость уже катил на такси по радиальному шоссе.

Спустя полминуты они выруливали на то же шоссе, отчаянно жестикулируя и крича на водителей и охранников на пропускных пунктах.

Это была территория их полицейского отделения, и здесь «своих» копов знали все заинтересованные лица.

Через несколько нервных минут и обгонов седан сел на хвост такси Бешеного Берда.

– Вон они, Григор! Успокойся уже! – крикнул Боршинг, опасаясь, что напарник наделает дел в азарте погони.

– Да вижу я, вижу, – отозвался тот, сбрасывая скорость. – Оп! А это что? – удивился он, когда такси, вильнув, остановилось на втором ярусе развязки. – Похоже, нашего гостя выкинут в окно, а, мой низкорослый друг?

И, заметив искривленную физиономию напарника, Григор радостно заржал. Но в этот момент такси вдруг тронулось и продолжило движение.

– Опа-на! Значит, откупился, – сказал Григор, прибавляя седану оборотов.

– Иногда мне хочется с ноги заехать в твою рожу, – признался гоберли.

– А я знаю, Боршинг, – не поворачиваясь к напарнику, ответил Григор. – Ты не первый, кто мне это говорит, но еще никто не попытался сделать это, сечешь?

Неожиданно раздался выстрел, и пуля штатной «девятки», прошив ботинок на правой ноге Григора, прошла точно между большим и соседним пальцем, вызвав ожог.

– Да ты с ящика рухнул, дебил!!! Придурок!!! – завопил Григор, не зная, что делать прежде – выруливать в сложнейшей обстановке или бросаться смотреть, что там с ногой.

– Больше не разговаривай со мной в таком тоне, – пояснил свои действия напарник. – В следующий раз отстрелю яйца.

Еще несколько минут в Григоре боролись несколько желаний – от немедленного расстрела Боршинга до выбрасывания его через окно так, чтобы тот сначала упал на второй ярус развязки, потом на первый, а только затем в заросли ядовитого кустарника, который произрастал в полной темноте и копил яд для такого случая.

– Ну ладно, – произнес лейтенант с неожиданной для себя покорностью. – Потом разберемся.

И какое-то время ехал, пытаясь шевелением ступней в ботинке определить, какое повреждение нанес ему неожиданный выстрел беспредельщика Боршинга.

Но вроде повреждение было минимальным, а стало быть, этот гоберли знал, что делал.

«Потом разберемся», – еще раз подумал Григор.