Недалеко от моего дома и в самом деле был телефон, и я позвонил оттуда Миле. Я ее спросил – Ну как твои родители? Не ругали тебя? – А она говорит – Нет. Мама спросила: где это ты загуляла? А я ей сказала – У мужа. Готовься к свадьбе.

У меня ее слова звенели в ушах. Я пришел домой, лег на кровать не раздеваясь, и вспоминал все моменты прошедшей ночи и дня. Вдруг я услышал звонок входной двери. Никто из моих соседей не пошел открывать. Одинокая соседка никогда на звонок не выходила, ее никто не навещал, а мои другие соседи, пьяницы муж и жена, наверное где-то гуляли. Я никого не ждал, и потому не шел открывать, но потом звонки мне так надоели, что я решил выйти и посмотреть, кто это. Как же я удивился, когда открыл дверь. Там стоял Кирилл! Он улыбнулся мне, как старому другу, и говорит – Слышь, Андрей, не можешь ли ты меня выручить? Я ключ потерял, мать его так, и теперь дверь не могу открыть. Есть ли у тебя инструмент сломать замок? – А я ему говорю – Не надо ломать замок. Я замки знаю очень хорошо, я два года работал в мастерской по ремонту замков. Я тебе в два счета любой замок открою.

Кирилл очень обрадовался, сказал, что будет ждать меня около двери своей квартиры. Я взял с собой кое-какой инструмент и пошел к нему. Замок я вмиг открыл, конечно, а он тут стал меня благодарить, затащил к себе, и говорит – Давай, выпьем. Что ты хочешь? Бери, чего и сколько хочешь, разливай.

Я огляделся, смотрю, богато он живет. Везде мебель хорошая, а на кухне стойка такая специальная, на ней и вина, и какие-то бутылки из-за границы, и армянский коньяк, и чего угодно. Я выбрал армянский коньяк и разлил по рюмкам. Кирилл протянул руку, чтобы чокнуться. Я заметил, что он как то странно держит рюмку: не кончиками пальцев, а их серединой, ближе к ладони. Я тогда не придал этому значение. А Кирилл меня все угощает, у него колбасы были всякие, и сыр, и вино. И все просит меня помочь по хозяйству: колбасу резать, вино и коньяк разливать, и всякое такое, а сам ни к чему руки не прилагает. Когда мы изрядно выпили, он меня спросил – Кто же тебя тогда побил, Андрей? До сих пор синяки. Может, я могу помочь? Я ему сказал – Не поможешь. Ну, от коньяка у меня язык развязался, и уж очень он располагал к беседе, я ему все-таки вкратце рассказал про Калмыка и про Милу. Он внимательно слушал, хмурился, а потом говорит – Погоди-ка, я сейчас кое-кому позвоню. Мы, наверное, тебе поможем.

Он пошел в переднюю, где стоял телефон, взял карандаш в кулак, и набрал им номер. Потом что-то невнятно проговорил в трубку, я не расслышал, что, и сразу же вернулся. Мы продолжали пить и болтать, Кирилл завел какую-то музыку, и скоро раздался звонок. Кирилл открыл дверь и впустил парня примерно его возраста, невысокий такой, да и в плечах не большой, а двигался медленно, как ходят очень большие и толстые люди. Кирилл говорит мне – Вот познакомься. Его зовут Хлыст. Так и его зови его, Хлыст. Расскажи ему, кто такой Калмык.

Я снова стал рассказывать свою историю. Хлыст пил и кивал головой, а потом, когда я закончил, он сказал – Я знаю, кто такой Калмык. Я не знаком с ним лично, с такой шушерой не вожусь, но у меня приятель из этой шоблы. Так вот, есть подозрение, что этот Калмык стучит. Вроде бы он с ментами вась-вась, точно не известно, но многое ему прощается, другого бы давно посадили за его проделки.

Я ему сказал тогда – А Мила собирается заявить на него в милицию. – Хлыст медленно повернулся ко мне, он все делал медленно, и также медленно проговорил: – Лучше не делай этого. Беду себе наживешь. Ну вызовут они его и скажут – На тебя тут заявление написано. Ты прекрати это, а то получишь, в конце концов. Что еще они могут сделать по такому заявлению? А он, испугается он, что ли? И что будет потом? Что Калмык на это сделает? Соображаешь?

Тут Кирилл вступил в разговор.

– Ты учти, большинство ментов – болваны. Кто другой туда идет? Да и какое им дело до того, что после с тобой будет? У них есть инструкции, они будут обязаны поговорить с ним, а на последствия им плевать. Убьют – ну, тогда и разбираться будем. Что еще можно от этих падлюг ожидать? А если он и в самом деле стучит, так ему и карты в руки. Изувечит тебя, и ничего ему за это не будет.

Я совсем скис и говорю – Что же мне делать? Ни уехать отсюда, ни защититься. А Милу я не оставлю, тут уж мне плевать, что дальше будет. Хлыст переглянулся с Кириллом и говорит – Я с ним поговорю. Может образумится.

Я очень удивился. – Как это он может образумится?

Тут Хлыст усмехнулся, медленно вытащил из кармана опасную бритву, раскрыл ее до конца так, что тыльная сторона вошла в рукоятку, зажал ее в кулаке таким образом, что только кромка лезвия высовывалась из пальцев, а рукоятка упиралась в ладонь, и сказал в своей манере – Если я кого поглажу ей, тот сразу образумится.

Я понял тут, что из себя представляет Хлыст. Не хотелось бы мне идти так далеко. Я его тут спросил – А если и после этого не образумиться? – Хлыст так же медленно сложил бритву и спрятал в карман. Тогда – говорит, – придется завалить. Я не люблю, когда меня не слушают.

Хлыст не делал страшное лицо, не пытался выглядеть грозным, как делают хулиганы, которые наводят понт. Хлысту это было не нужно. Для Хлыста, очевидно, это было обычное дело. Тут Кирилл спросил Хлыста – А если его зажать в темном углу? Неужели припугнуть нельзя? Нет таких блатных.

– Ты пойми, – сказал Хлыст, – он хоть и баклан, но у него уж очень большая шобла. Человек двести будет. На настоящие воровские дела он не способен, но ему это и не надо. И хоть это шушера всякая, но их много, что ты с ними со всеми сделаешь? Все бакланы, как он, без мозгов. Но если одного пришить, все сразу образумятся, другого они не понимают. А кому охота мочить баклана? Сам понимаешь, не наше это дело. – А потом он обратился ко мне и сказал – Оставь мне телефон, куда тебе позвонить. Если я что узнаю, то тебе сообщу.

Я оставил ему свой телефон на работе, дома то у меня телефона не было. И ушел. Но мне долго не давал покоя этот разговор. Чем больше я думал о Кирилле и Хлысте, тем более опасными они мне представлялись.

Несколько дней прошли без происшествий, но я все время чувствовал, что это временное затишье. И вот во время обеденного перерыва приходит Мила ко мне в лабораторию и говорит – Ты знаешь, Андрюша, я была в милиции. Я заявила на Калмыка несколько дней назад. Больше такое терпеть нельзя. Мой отец настоял, и я пошла. Там ему живо хвост прикрутят. – Я ничего ей на это не ответил, но понял, что это начало конца. Что-то должно завертеться.

Мила стала весело говорить о своих планах. Она узнала, что можно устроиться на работу в Норильске, там нужны люди, и хоть это не сразу делается, но все равно можно устроить. Там неплохо зарабатывают, и будем подальше от этих бандюг, только нужно до этого зарегистрироваться, как муж и жена. И еще она сказала, что отец и мать хотят меня увидеть сегодня, можно пойти прямо с работы. Я, конечно, с радостью согласился. И тут меня позвали к телефону. Я взял трубку и услышал голос, медленный и хриплый. Это был Хлыст.

– Калмыка вызывали в милицию на беседу, – сказал он. – Зря ты это сделал. – Я ему говорю – Это не я. Мила заявила, по совету отца.

– Худо, – сказал Хлыст. – Мой человек сказал, что сегодня они хотят тебя встретить. Ты, конечно, можешь спрятаться в квартире и не выходить, но рано или поздно они все-равно тебя достанут. Хочешь, я тебе сегодня помогу? Я подумал секунду, а потом сказал – Хочу. Как ты поможешь? – А он говорит – Это уж мое дело. Скажи только, в какое время ты будешь возвращаться домой. Чем позже, тем лучше.

– Наверное, часов в десять, – я ответил. – Я иду сегодня вечером к Миле в гости. – Хлыст говорит – Хорошо. И повесил трубку.

Мы пошли к Миле прямо с работы. Родители ее приготовили ужин, приняли меня ласково, я им сразу понравился. Отец ее был инженер. Я ему стал рассказывать про нашу лабораторию, и что я там делаю. Я старался не думать о предстоящей встрече с Хлыстом. Было очень приятно и тепло, мне не хотелось уходить, я чувствовал себя у них, как в семье, но время приближалось к десяти, я попрощался и ушел.

Уже стемнело и улицы опустели. Недалеко от моего дома, в маленьком темном переулке, я заметил троих. Они стояли и курили, как будто дожидаясь кого-то. Один из них вдруг направился ко мне. Я продолжал идти вперед, не ускоряя шаг и не замедляя, делая вид, что ничего не заметил. Тот, что направлялся ко мне, тихо меня окликнул. Я узнал голос – это был Хлыст. Он неторопливо подошел и сказал:

– Они тебя ждут около твоего дома. Ты начни толковать спокойно, не задирайся. Я подойду. А как только я начну с ними говорить – ты сразу же уходи. Понял? – Я ответил: Понял. А у самого сердце так и прыгало от страха, хоть я и не трус, но чутье подсказывало, что Хлыст – страшный злодей, все могло произойти, да деваться уже было некуда. Я подошел к дому своему, а там в самом деле стояли трое, и тоже курили. Они перегородили мне путь около подъезда, одного я сразу узнал. Конечно, это был Калмык. Он приблизил свою рожу ко мне, глаза выкатил, чтобы пострашнее казаться, и говорит:

– Тебе не живется на земле, фраер. Дождешься, что я тебя ножом по глазам полосону. – А у меня все сердце стучит от страха, но не потому, что Калмык стращал. Хлыст был гораздо страшнее. Я говорю Калмыку – Вы что, ребята? Что я вам сделал? Что вы от меня хотите? Тут я увидел, что Хлыст к нам приближается. У него рот и нос были закрыты шарфом, это потом я узнал, что он не закрывается только тогда, когда идет убивать. Кепка было надвинута на лоб, его никак не узнать. Он был один, но я то знал, что еще двое где-то поблизости, на случай, если нужна будет помощь. Я подумал: Сейчас начнется. Хлыст и убить может, тогда беды не оберешься.

Хлыст подошел и говорит – Дайте закурить, земляки. Сигареты кончились. – А Калмык все смотрит на меня, даже головы к Хлысту не повернул, и говорит ему – Отвали, фраерок. Дергай отсюда, пока цел. Не до тебя. – А Хлыст ему спокойно, медленно так, недовольно отвечает – Ты мне грубишь, земляк. Я ведь у тебя только закурить прошу.

Тут друзья Калмыка почуяли что-то неладное. Один из них даже потянулся в карман за сигаретами, но Калмык то думал, что он царь и Бог в темных улицах. Он так это картинно взмахнул рукой, как бы отмахиваясь. Он хотел не глядя ударить Хлыста по лицу, но это, конечно, был дохлый номер. Хлыст внимательно наблюдал за действиями каждого, он вовремя заметил, как рука движется, и от медлительности его не осталось и следа. Он быстро отклонился назад, как опытный боксер, и Калмык промахнулся. Хлыст, не размахиваясь, ударил Калмыка по левой щеке тыльной стороной правого кулака, в котором была зажата раскрытая опасная бритва. Калмык вскрикнул, даже на визг перешел, грохнулся на землю, видать, ноги от боли подкосились, а я побежал к подъезду. Возле дверей оглянулся и увидел, что один из друзей Калмыка наклонился над ним, а второй вытянул руку, указывает на Хлыста и что-то орет, глаза вытаращил от страха, но подойти боиться. Я забежал в подъезд, поднялся к себе и незаметно проскочил в свою комнату. Мои соседи не заметили моего прихода. Одинокая женщина как всегда, не высовывала носа, а муж и жена подпили и громко ругались. Я налил себе немного водки, чтобы успокоиться, я ведь не пьяница, у меня всегда водка в заначке была.

В эту ночь только одно стучало у меня в висках – Что будет? Как поступит Калмык? Заявит в милицию, или нет? Поймет ли он, что это была моя защита? Или, может, что другое произойдет, чего я и предвидеть не могу?

Кирилл позвонил мне в лабораторию на следующий день, часа в три. Я ждал звонка с нетерпением, либо от него, либо от Хлыста. Кирилл сказал коротко – Приходи сегодня ко мне часам к восьми вечера, когда начнет смеркаться. Есть интересные новости. И повесил трубку. Я, конечно, пришел. Кирилл усадил меня на кухне, где уже сидел Хлыст, и предложил выпить. Я налил себе в стакан водки, выпил залпом и уставился на Хлыста в ожидании новостей. Хлыст понял мое нетерпение, сдвинул брови и заговорил медленно, хриплым басом.

– Я хотел с ними потолковать, ты же видел, да не вышло. Этот баклан хотел меня по морде шлепнуть. Если кому и удавалось это сделать, так тот уже в земле лежит. Его счастье, что он не попал. А сейчас у него есть время подумать, как разговаривать с людьми, которых он не знаешь. Ведь если я подошел к ним ночью, значит не зря? Значит, чего-то мне было надо? Баклан есть баклан. Лежит он в больнице, этот Калмык. Несколько дней проведет там, а потом долго на улицах не покажется. Не будет же он перевязанный ходить? Все уважение потеряет у своих бакланов.

Хлыст был в хорошем настроении. Он все время подливал себе коньяк и пил медленно, со смаком. Кирилл его вдруг спрашивает – Ты не узнал у твоего человека, что они думают по поводу Андрея? Хлыст ответил – Узнавал. Они не могут понять, замешан Андрей в этом, или нет. По всему, не может он Калмыку такое подстроить. Они думают, что это совпадение какое-то, ведь Андрей не вор, не блатной, точно известно, что он просто работяга, ну, фраер. Нет у него никого, кто мог бы за него мазу держать. А этот Калмык, сучка безмозглая, клянется, что найдет того, кто ему шрам посадил, где бы он ни был: на небесах или под землей. Не знает он, что если меня найдет, ему конец.

Тут Хлыст распустил свой язык, стал объяснять, куда и как бить, ножом или без ножа, чтобы человека сразу убить, или парализовать, в зависимости от того, что надо. Наконец, Кириллу надоело это слушать и он его перебил.

– Скажи, Хлыст, может быть есть какая-то возможность этого баклана утихомирить? Ведь сейчас, после шрама, у него может мозгов прибавится.

На это Хлыст ответил – Бесполезно с ним говорить. Мой кореш сказал, что Калмык по этой бабе с ума сходит. Его гораздо проще замочить. Он ради нее на рога полезет, ну, ты ведь понимаешь, если он Андрея утихомирить не может, то как же ты его самого утихомиришь? Из-за бабы, бывает, двое столкнутся, их только смерть разнимет. Верно я говорю, Андрей?

Я кивнул утвердительно. Тут Кирилл взял бокал вина, как всегда осторожно, серединой пальцев, и говорит мне – Слышь, Андрей, есть у меня к тебе большая просьба. Не столько даже просьба, как предложение. Он переглянулся едва заметно с Хлыстом, а потом продолжал.

Тут есть один крупный деляга, он ворует на складах всякого рода продукты и вещи и продает налево тоннами. А так как деньги ему негде хранить, он держит их у себя дома, в сейфе. Не мог ли бы ты нам помочь этот сейф вскрыть? Конечно, когда никого дома не будет.

Вот так просто и сказал, я даже ответить ничего не мог в первый момент. Они сидят, как ни в чем не бывало, и ждут от меня ответа. Я им говорю – Я не по этой части. Я никогда такими делами не занимался и заниматься не буду. – А Кирилл гнет свое – Ты не торопись отказываться. Я ведь тебе не предлагаю работать с нами. Сделаем это дело, а там сам посмотришь. Когда будешь иметь много денег в своих руках и увидишь, какую жизнь они могут тебе дать, ты, наверное, изменишь свое мнение. Но это, повторяю, твое дело. Ты помоги сейчас нам, а мы поможем тебе. Подумай сам: дело совсем безопасное. Мы войдем в дом, когда мужик будет на работе. Вскроем сейф и уйдем. Он даже заявить то никуда не может? Ведь деньги то это ворованные! Представляешь, такое дело!

Я ему говорю – Я не умею открывать сейфы. Никогда этого не делал. А Кирилл на это отвечает – Ты это сделаешь лучше, чем любой, который у нас сейчас есть. Я видел, как ты мой замок открыл. Я специально тебе сказал, что ключ потерял, чтобы проверить тебя в работе.

Я очень удивился и спросил его – Так ты, значит, не потерял тогда ключ?

Кирилл улыбнулся снисходительно, и говорит – Нет, конечно. Но раз ты в делах с железками понимаешь, то нужно было посмотреть, как у тебя получается. Однако, не думай, что я тебя склоняю работать с нами. Нам нужно сделать это дело, а там мы найдем кого-нибудь. После этого дела долго ничего не будет нужно. Уж очень много там денег.

Я его спросил – Кто туда со мной пойдет? – Кирилл ответил – Только мы трое. Ты должен будешь открыть входную дверь, а когда войдем внутрь, открыть сейф. Дома, как я тебе сказал, никого не будет. Никто после заявить на нас не сможет. Это самое хорошее дело – брать деньги у тех, кто заявить не сможет. Так ты согласен? – И я согласился. Мне и деваться то было некуда, я оказался между двух банд. Хлыст тут встал и сказал – Ну, я пошел. – А потом, обращаясь ко мне, добавил – На счет Калмыка ты не беспокойся. Я беру все на себя. Этот баклан либо от твоей бабы откажется, либо я его уложу. Не беспокойся.

И он ушел. Я понял, что все закручивается в спираль, и раскрутить ее будет трудно. Но иначе ничего не получалось. Успокоить Калмыка могли только такие, как Кирилл и Хлыст. Никто другой на него подействовать бы не смог.

Я тоже собрался уходить, но Кирилл меня остановил. – Задержись – он говорит – еще на час. Можешь? – Я согласился. – Он говорит – Мне нужна твоя помощь. Сейчас ко мне придут в карты играть, крупная игра у меня иногда идет. Нужно в комнату отнести бутылки, закуску какую, сигареты, ну всякую всячину. Мне это нельзя делать перед игрой. Поможешь? – Я очень удивился. – Почему – говорю – тебе это нельзя делать? – Он протянул ко мне руки ладонями кверху и говорит – Посмотри на концы моих пальцев. Видишь что-нибудь? – Я и в самом деле увидел, что выглядят его пальцы как-то не обычно. Розовые такие, кожа на вид тонкая, как будто поражена какой-то болезнью.

– Что это? – я спросил.

– Я кожу на концах пальцев стачиваю тонкой наждачной бумагой – говорит Кирилл. – Кожа должна быть совсем тонкой. Когда я играю в карты, я чувствую все: если карта крапленая, я вмиг определю. Иногда, если карты не очень хорошего качества, я могу по краске узнать, что за масть. Мне больно что-нибудь брать кончиками пальцев, но во время игры я боли не чувствую. А когда на мотоцикле езжу, всегда концы пальцев пластырем закрываю и перчатки одеваю, иначе ездить не могу. А ты, – он меня спросил, – в карты играешь?

Я говорю – Нет. Значит, ты рюмку так держишь, потому что не можешь брать ее кончиками пальцев? – А он говорит – Что поделаешь. Зато во время игры никто не может меня нагнуть. Знаешь, игра по крупной – очень сложное дело. Нужно много запоминать, какая карта как щупается, чем отличается от других, быстро все считать. С такими, что сейчас придут, иначе нельзя. Хочешь посмотреть игру по крупной?

– У меня нет денег – сказал я. – Да и не умею я играть в карты.

– Я дам тебе пятьсот рублей на игру, – предложил Кирилл. – Оставайся.

Я, конечно, отказался, а про себя подумал: «Пятьсот! Вот, просто так, поиграть. У меня зарплата вся сто тридцать, а я считал, что хорошо зарабатываю». Я принес из кухни в комнату все, что Кирилл просил.

– До встречи, Кирилл – сказал я, закончив работу. – А игра – это не по мне.

Через три недели Кирилл позвонил мне на работу и пригласил к себе. Он встретил меня с улыбкой, предложил, как всегда, выпить, и сказал, что нужно подождать Хлыста. Тот почему то запаздывал, и Кирилл стал объяснять мне свои понятия о том, как нужно вести дела.

– Я стараюсь иметь дело с людьми, которые не сидели в тюрьме. У ментов нет отпечатков их пальцев и фотографий, и потому их словесный портрет и отпечатки не с чем сравнивать. У ментов не может быть даже стукачей, которые бы навели на след. Знаешь, как раскрывается большинство преступлений? Кто-то заложил, у кого-то язык распустился, стал бахвалиться. Все эти так называемые воры – народ без мозгов, не может не похвастаться. Если бы не это, большинство дел осталось бы не раскрыто. Нет у ментов людей, которые могут думать, поверь мне. Если есть, то очень мало, единицы. Поэтому если все продумать и аккуратно сделать, никогда не найдут. Нужно только держать язык за зубами, и не размахивать деньгами при народе.

Я его спросил – А ты сидел в тюрьме? – Кирилл ответил – Сидел, но очень давно и недолго. Больше туда попадать не хочу. И это то, что мне нравится в людях, не сидевших: они туда попадать боятся, и потому делают все чисто, чтобы не попасть. Нужно только подбирать правильных людей.

– А если, – я его спросил, – тебя кто-нибудь заложит?