3

– Сань, отомри!

Саша моргнула, положила каталог обивочных тканей и повернулась к говорившей.

– Тебя заберут в дурдом, – кивая сама себе в подтверждение слов говорила Галя, подружка и сотрудница, – и правильно сделают! Ходишь, как блаженная и лыбишься.

Галя была права, Саша действительно все время улыбалась. У нее было чувство, что счастье распирает ее изнутри. Иногда, правда, маленькая, но очень черная тучка сомнений набегала на голубой небосвод Сашиного настроения, и тогда она пугалась того, что все подозрительно хорошо. Не бывает так, чтобы все было "хорошо", за этим всегда идет "плохо". В этот момент, словно бы почувствовав, звонил телефон. И из аппарата, как сладкая суспензия, выливалась на Сашин мозг благость, звучавшая чувственным Васиным голосом. Вася говорил одно и то же – что он соскучился, что любит, что до вечера сойдет с ума. И она снова улыбалась.

Курортный роман скрыть не получилось. По приезду Даня сразу же всем разболтал подробности их встречи с Толмачевым и его псевдо-семьей, конечно же, без интимных подробностей. Но мама, ее замечательная наблюдательная всевидящая мама, все поняла. И моментально устроила допрос с пристрастием. Скрывать не было смысла, ибо Василий не собирался откладывать намерения в долгий ящик. Сложность состояла в том, что Толмачев давно обосновался в первопрестольной, а Саша до сих пор обитала в родном городе на одной жилой площади с родителями. И вот, через неделю он должен был приехать их "забирать". А вот тут уже возникли трудности.

– Как это – "забирать"? – возмущался папа, расхаживая туда-сюда по комнате, – ты что, даже не обсудишь это с нами?!

Мама сидела в кресле, поджав ноги, и молчала. Сама-то она считала, что обсуждать нечего, но мужу не перечила, он должен был дойти до этого путем своих извилистых размышлений.

– Саша, курортные романы редко заканчиваются свадьбами, – продолжал папа, – подумай о Дане! Ему придется менять школу! И еще, где ты там собираешься работать? Это Москва! Там, таких как ты, пучок – пять рублей в базарный день! Или ты намерена выйти замуж и начать конвейерно рожать детей?

Папа еще много чего говорил, но суть его измышлений была ясна как божий день – уезжать никак нельзя. Саша понимала его тревоги. Родители всегда были рядом. Когда случилась та авария, они чуть с ума не сошли от переживаний за нее. И она бы без них не справилась. Да и вообще, родители были неотъемлемой частью ее жизни.

Устав аргументировать, отец рухнул на стул и вперился глазами в мать.

– Марина, а ты чего молчишь?!

Мама улыбнулась, выбралась из кресла, сходила на кухню и принесла стакан воды. Протянув его отцу, она разжала кулачок другой руки, на которой лежали две желтые таблетки. Отец без вопросов закинул таблетки в рот, запил, со стуком поставил стакан и снова уставился на жену.

– Паш, не горячись! – мама говорила негромко, но от звука ее голоса папа заметно расслабился.

– Саша – девочка взрослая, неглупая, – продолжила мама, – и она имеет полное право устраивать свою жизнь.

– Но для этого совсем необязательно уезжать, – перебил отец.

– Пусть съездит, посмотрит, – говорила мама. Из ее уст это звучало так, будто Саша собиралась на ознакомительную экскурсию. Мама намеренно не упоминала, что их дочь собирается переехать к мужчине насовсем.

– Тем более, мы знаем этого мальчика, – добавила она. Саша улыбнулась. Для мамы будет сюрпризом, как изменился мальчик.

Отец беспокойно скрипнул стулом, но слушал, что говорила жена. Он всегда слушал ее, Саше казалось, что мама речью могла усмирить кого угодно. Удивительная способность, жаль, что она не передалась ей генетически.

– Сашенька, принеси альбом, – попросила мама.

Саша достала из глубины книжных полок толстый фотоальбом в как-бы-кожаном переплете с ее младенческой фотографией на обложке. Пухлая улыбающаяся девочка в косынке смотрела со снимка. Как мило. Они открыли альбом, и, словно в первый раз, начали рассматривать черно-белые фотографии. Вот Сашеньке месяц. Папа сам снимал. Фотография темная. На столе, застеленном ватным одеялом и байковой пеленкой, лежит голенькая малышка в чепчике. Что за мода, фотографировать голых детей?! Потом шли фото в три месяца, в полгода. У мамы на руках, у папы на руках, а вот у бабушки Кати, царствие ей Небесное, хорошая была бабушка. Есть даже фотографии с дедом Степаном, Саша его не помнила, дед умер рано. Потом пошли цветные изображения. Саша-первоклассница, с гипюровыми бантами и букетом. А вот общее фото – двадцать семь маленьких детей, кое-как построенных в три рядка, а за их спинами учительница с табличкой "1А". Саша в первом ряду, ножки в "третьей позиции", в руках цветы, вымученная улыбка. А где же Толмачев? А, вот он! Сбоку, во втором ряду, вне поля зрения Таисии Михайловны. И, конечно, занят своими делами. Даже в объектив не смотрит. Маленький, смешной.

Саша улыбнулась и ткнула пальцем в Васину фигурку. Мама улыбнулась в ответ. Отец не улыбнулся. Они продолжили листать, просматривая школьный период. На ежегодных "А-четыре" фото, весь класс. Можно проследить, как меняются и растут дети. Саша вытянулась к концу третьего класса. И вот она уже не в первом ряду, а в третьем, за спиной у учительницы. А Толмачев все там же, сбоку. То с левого, то с правого. В восьмом классе Саша начала превращаться в девушку. Она помнила этот период. Ей казалось, что у нее слишком быстро растет ступня. Буквально за полгода мама два раза покупала новую обувь – старая становилась мала. Саша плакала, боялась, что нога вырастет как у папы, сорок третьего размера. Но, на тридцать седьмом она так и остановилась, навсегда. Зато упало зрение, и тут уже плакала мама. Первые очки были ужасны на вид. Саша упорно не носила их, отчего стала хуже учиться. Классная руководительница вызвала маму, долго беседовала. Сашу пересадили за первую парту к мелкому и беспокойному Ваське Толмачеву. И тут она поняла, насколько спокойна была ее жизнь до сих пор. Толмачев постоянно что-то бубнил ей в ухо, пытался списывать, тыкал в бок, ставил локоть на упавшую на парту косу. Саша жаловалась, Толмачева ругали, Толмачев привычно извинялся, и все начиналось сначала.

В десятом к ним в класс пришел Вадик Сергеев, и свел всех девчонок с ума. Сергеев был высокого роста, занимался плаванием, был призером городских соревнований. Саше он тоже нравился, но она скрывала это. Однако, после "Осеннего бала" Сергеев пошел провожать именно ее. Саша была тихо счастлива, и не расплескивала свое счастье, боясь утратить его. В классе они с Сергеевым почти не миловались, оставляя это на вечер, но одноклассники знали – у них любовь. И завидовали. Больше пар в классе не сложилось. Поцелуй с Толмачевым вышел стихийно. На тот момент она его почти не замечала, упиваясь новыми ощущениями, да и Васька странно приутих, перестав дергать и задирать девушку. Но однажды он просто сбесился. Класс возвращался из кинотеатра. Все бурно обсуждали фильм, учительница плелась где-то сзади, следя, чтобы ни один из двадцати восьми подопечных не свернул в проулок, и не умотал домой раньше того, как они доберутся до школы. Саша шла в кучке девчонок. И вдруг, растолкав всех, Толмачев подхватил ее и потащил. Пусть он был невысок ростом, но стройная Саша в его руках чувствовала, что он может добежать с ней до самой школы.

– То-оол-ма-аа-че-е-вв, ооот-пууус-тиии! – кое-как выговорила она, трясясь на плече у Толмачева.

Он поставил ее на землю, и, чего она совсем не ожидала, взял обеими руками за лицо, и поцеловал. В губы. Саша не услышала, как ахнули девчонки, зашумели парни. У нее закружилась голова, загудело в ушах, а в животе скрутился тугой горячий ком. Разорвал эту блаженную тишину Сергеев. Он оторвал Толмачева от подруги, и тут же ударил ему в лицо. Началась драка. Мальчишки возили друг друга по тротуару, девчонки визжали. Учительница, как курица, квохча и взмахивая руками, бегала вокруг дерущихся, но не разнимала, боясь, что ее затянет в этот водоворот.

Сергеев не ревновал и не вспоминал этот инцидент. А Саша вспоминала. Она помнила свои ощущения, пыталась воспроизвести их с Сергеевым, но, не получалось. Сергеев целовался много, но бестолково. Он обслюнавливал ей все лицо, пытался засунуть язык в рот. Это было непонятно и выглядело глупо. А после того дурацкого поцелуя еще и неприятно. Отношения с Сергеевым сошли на нет к концу одиннадцатого класса, когда сначала их развели подготовительные к экзаменам консультации, потом вступительные экзамены и разные вузы.

– Сашенька, а вы с Васей дружили в школе? – спросила мама, листая альбом.

– Ну как, дружили… – Саша улыбнулась, – мы вообще были дружным классом.

Маму этот ответ удовлетворил. Они переговаривались между собой, не вовлекая отца в беседу. Он поглядывал в альбом, хотя, делал вид, что ему не интересно. На следующий день мама шепнула, что отец готов принять в доме гостя. Сколько она потратила времени на убеждение, Саша не знала, но предполагала, что не один час.

4

– Ты опять улыбаешься! – напомнила Галя и открыла шкаф, доставая цветастые кружки. – Что, может по чаю?

"По чаю" в Галином понимании было не только чай, но и пирог с курицей, собственноручного Галиного приготовления, салатик в пластиковом контейнере, и, Сашино "курабье". "Тебя не кормить уже надо, а лечить", приговаривала Галя, подкладывая Саше кусок пирога. Ей казалось, что подруга худеет от несчастной любви. Галя была ужасно романтичной, и с восторгом слушала все, что рассказывала Саша. Сама Галя никуда не выезжала, так как была обременена двумя детьми почти подросткового возраста, пожилыми разведенными, но, продолжающими жить вместе и скандалить, родителями, собакой и котом. Время от времени Галя обещала все бросить и сбежать с первым попавшимся мужчиной. Наверное, детям и родителям Гали страшно везло, что ей не попался тот самый первый. Галя свято верила, что мужчины любят хозяюшек, и, продолжала совершенствоваться на этом поприще. Она много готовила, вышивала, вязала спицами и крючком, шила, плела кружево и собиралась научиться ткать ковры. Галин дом был похож на музей народного творчества. Галины дети были румяны, в отличие от бледнолицего и худощавого Дани, которого Галя собиралась отнять у Саши и усыновить. Саша смеялась и предлагала усыновить себя. Галя была не против.

– Ну что, когда твой-то приезжает? – выспрашивала подруга, и глаза ее горели от предвкушения.

– В пятницу, – жуя проговорила Саша.

– А уезжаете когда?

– Во вторник.

– Эх, подруга, – Галя на мгновение опечалилась, – как же я без тебя-то?!

– Галя, – Саша взяла ее за руку и посмотрела в глаза, – не в средневековье живем, есть интернет, соцсети!

– Ну да, – печально согласилась Галя.

На Сашино место, в агентство дизайнерских услуг, уже подбирали сотрудника. Каждый день приходили девушки и молодые люди, показывали свеженькие, недавно полученные дипломы. Кое-кто даже работал на этом поприще. Кого, в итоге, выберут, не знали ни Саша, ни Галя.

Пятница приближалась. Все нервничали, но старались не показывать этого. Саша старалась заполнить дни работой, чтобы некогда было думать. Но мысли все равно крутились, кипели в голове, и, готовы были, как каша из кастрюли, вырваться наружу. Саша боялась. Боялась всего неизвестного. Днем она накручивала себя, доводила до панической атаки, а вечером Васе приходилось по полтора часа разубеждать ее в том, что она себе надумывала. И так каждый день.

"Я – инфантильная дурочка!" – ругала себя Саша, – "Инфантильная и несамостоятельная!"

"Ты у меня умница", – ласково убаюкивал Вася.

Вечер четверга был невыносим. Казалось, что кто-то надувает шарик, он скрипит, расширяется, и вот-вот должен лопнуть. Наконец мама не выдержала, собралась, подхватила отца, и повела на улицу – выгуливать. Саша накормила Даню ужином. Самой кусок в горло не лез. Сын внешне был совершенно спокоен. Он радовался будущему приключению, не переживал из-за смены школы, и очень хотел снова увидеть Василия. Единственной его заботой было то, что он не мог забрать с собой все свои игрушки. Огромный хоккей на высоких ножках, подаренный ему на последний Новый год, никак не вписывался в их багаж. Впрочем, Даня собирался обсудить эту проблему с Василием, и надеялся решить вопрос в свою пользу.

Перед сном Саша всегда читала сыну. Это была традиция. Сегодня чтение получилось каким-то скомканным, непрочувствованным. Саша видела, что Даня отвлекается, думает о своем, да и сама она читала монотонно, постоянно прерываясь и теряя нить повествования

– Мам! – ребенок тронул ее за руку, и Саша прервалась на полуслове.

– Что, сынок?

– Мам, как ты думаешь, а Васе нужен сын?

Саша поперхнулась. Поня-ятно…

– Ну-у-у… Наверное нужен. Я даже уверена, что нужен!

– А как ты думаешь, он захочет такого сына, как я? Или ему нужен будет свой сын?

Даня в свои десять был в курсе отношений полов. Лет с пяти информация выдавалась по принципу "вопрос-ответ". Единственной заминкой было отсутствие у него, Дани, живого папы. Тогда же и пришлось рассказать ему об отце.

– Как думаешь, – Даня заглянул Саше в глаза, – он захочет, чтобы ты родила ему сына?

– Сынок, послушай, – Саша обняла мальчика, – Вася – очень хороший человек. И ты ему ужасно понравился, иначе вы бы не болтали по скайпу по три часа, так?

Даня кивнул. Они и правда, почти каждый день общались, Василий показал мальчику его будущую комнату. Это было очень смешно, мужчина таскал ноутбук по квартире, пытаясь познакомить Сашу и Даню со своим жильем. Даня размеры комнаты оценил, и, взамен собирался бежать с гаджетом по дому, показывать свое нынешнее обиталище. Василий его остановил, пообещав вскоре приехать и оценить масштаб.

– Мам, ну все равно, я же ему не буду сыном…

– Даня, ты ему будешь другом! Это очень важно, когда у тебя есть хороший друг, который тебя понимает.

– А Сонечке я буду кто?

– А Сонечке, – погладила она сына по щеке, – ты будешь братом. Если, конечно, захочешь.

– Я захочу! Она прикольная!

Саша улыбнулась. Ее сын был замечательным оптимистом, радовался жизни и не ждал подвохов. Он был настолько открыт для всех, что Саша всегда боялась, как бы кто не обидел, не разочаровал. Но, к счастью, до сих пор Дане попадались только хорошие люди.

… Его отец был таким же. Абсолютно открытый, безбашенный и восторженный, Кирилл покорял всех. И Саша тоже пала жертвой его обаяния. Бурный роман закружился, когда ей, студентке пятого курса, надо было во всю писать дипломную работу. Но какой там диплом?! Ее унесло в прямом смысле слова, потому что, кроме Саши, Кирилл испытывал страсть к мотоциклам. И, соединив их вместе – любимую девушку и любимую технику, Кирилл был абсолютно и безоговорочно счастлив.

Родители не сразу забили тревогу. Но потом Александра перестала ночевать дома. Мама пыталась поговорить, и первый раз в жизни наткнулась на стену непонимания. То, что стена была розовая и в сердечках, не имело значения. Мама не догадывалась, что Саша не всегда ночевала дома у Кирилла. Иногда это было в гараже…

Нынешней Саше казалось, что тогда, одиннадцать лет назад, у нее случилось помрачение рассудка. Иначе, чем объяснить, что она ни о чем не могла думать, кроме секса и скорости. Днем они не вылезали из постели, а потом всю ночь гоняли по темным, освещенным фонарями, улицам. Длилось это недолго… Именно в этот день родители в ультимативной форме велели девушке вернуться домой. Досадливо вынырнув из блаженного небытия, Саша даже умудрилась крепко поссориться с папой, чего в принципе, не случалось ни разу. Папа довольно резко обозначил, что он думает обо всем этом, развернул дочь к себе спиной и тычками в лопатки загнал в комнату. Приказ был ясен – никаких гулянок! Саша покричала в закрытую дверь о том, что она свободный человек, бросила со злости на пол пару учебников, потом немножко поплакала. А потом села и начала думать, что же ей теперь делать. Но долго думать не пришлось. Кирилл не отвечал на звонки весь день, к вечеру она сходила с ума, металась по комнате, и даже не пыталась усмирить разогнавшееся сердце. Ночью началась паническая атака, она задыхалась и выла в подушку. Вбежавшая мама мгновенно оценила ситуацию, накачала дочь успокоительным и сидела с ней до утра. А утром пришло известие, что Кирилл погиб. Разбился насмерть. Скорая приехала, констатировала и уехала. Узнав об этом, Саша потеряла сознание.