– Последние пару недель работы в антенном корпусе кипят и бурлят, не затихая ни на минуту, – подтвердил Махони, – Можно сказать, что от этих работ он буквально ходит ходуном… На днях там побывала пожарная инспекция, режимная инспекция, техническая инспекция и чуть ли не ветеринарная инспекция – а заодно и бригада наших самодеятельных художников, чтобы сделать эскизы с натуры… Кстати, известно ли вам, что на прошлой неделе в нашем подшефном Доме Культуры проходил конкурс социальных плакатов, в котором собиралась принять участие и наша контора?

– Конкурс по развешиванию социальных плакатов? – насторожился Доддс.

– По их рисованию, – уточнил Махони.

– Хорошо, что нас в это время не оказалось на рабочем месте! – не преминул порадоваться Маклуски, – А то, боюсь, и нас бы тоже заставили принять участие в этом конкурсе… Мне даже страшно представить, что бы мы могли такое понарисовать…!

– Не стану скрывать: Изобразительные способности не относятся к сильным сторонам моей творческой натуры, – признался Доддс, – За всю сознательную жизнь я только один раз принял участие в конкурсе рисунков – да и то в те далёкие времена, когда ещё учился в начальной школе у нас в Шотландии… Это был конкурс детских рисунков на спортивные темы. Как нетрудно догадаться, мой рисунок был на футбольный сюжет: Я изобразил на листе бумаги решающий момент важного футбольного матча, когда судья назначает пенальти в ворота одной из команд. Я постарался в полной мере передать всё многообразие эмоций, царивших в ту минуту на поле: Одна группа футболистов ходит на голове от радости; другая рвёт на себе волосы от горя; третья спорит с судьёй – а того футболиста, за снос которого был назначен пенальти, уносят с поля на носилках какие-то санитары… И представьте теперь моё удивление: Мой рисунок был забракован конкурсной комиссией с отметкой "Заданная тема не выдержана!" Всё дело в том, что нарисованные мною носилки с травмированным футболистом сильно смахивали на открытый гроб – а всех прочих футболистов конкурсная комиссия приняла за участников похоронной процессии. Вот она и решила, что мой рисунок не имеет ничего общего со спортивной тематикой… С тех пор я за версту обхожу все эти творческие конкурсы, – подытожил он, – Увы, далеко не всякая конкурсная комиссия способна постичь всю глубину творческих замыслов художника…!

– Не беспокойтесь: В конкурсе социальных плакатов от нашей конторы участвовали два лучших художника Центральной полиции – Глиттон и Уэстмор, – пояснил Махони, – Возможно, вы даже с ними знакомы… (Первый из них работает у нас в Плановом отделе, а второй – чуть ли не в Финансовом.) И вот решили они вдвоём нарисовать один плакат на тему борьбы с бюрократизмом. Сюжет рисунка был довольно незамысловат: По каким-то рельсам едет большой товарный состав, символизирующий промышленность Британии; возле рельсов у него на пути сидит за столом какой-то бюрократ и опускает перед составом шлагбаум. (Смысл плаката легко поймёт даже малолетний болван: Бюрократы тормозят развитие нашей промышленности.) Но когда Глиттон и Уэстмор приступили к рисованию, они вдруг обнаружили, что совершенно не помнят, как выглядит настоящий товарный состав… Они обратились к начальству с просьбой отправить их в творческую командировку на какой-нибудь железнодорожный курорт – но начальство немного пораскинуло мозгами и удачно вспомнило про нашу Большую Установку в антенном корпусе… И вот начальник Первого отдела получил от Директора указание обеспечить обоим художникам все условия для работы в большом антенном зале. Глиттон и Уэстмор даром времени не теряли: Они в один присест состряпали такой классный плакат, что все вокруг просто диву дались. Я и сам имел счастье взглянуть на этот шедевр изобразительного искусства и получил незабываемые впечатления… Больше всего мне понравился этот бюрократ со своим шлагбаумом. Художникам удалось очень тонко передать его внешний и внутренний облик: Он выглядел настолько живо и натурально в своём костюме с галстуком и со своей неповоротливой жирноватой тушей, что у меня прямо руки чесались взять в руки кирпич и съездить этому типу по морде… Но вот плакат был нарисован, доставлен в Директорский кабинет и представлен вниманию высшей администрации. Сперва он вызвал однозначное одобрение Директора и всех его заместителей… О дальнейшем развитии событий мне по большому секрету поведал наш зам по секретным делам, который лично при этом присутствовал. Итак, Директор уже собирался объявить Глиттону и Уэстмору благодарность за высокое профессиональное мастерство; но тут Главный инженер вдруг высказал одно небольшое замечание: Рельсы, по которым ездила британская промышленность, с обоих концов загибались куда-то вдаль. Это создавало впечатление, будто движение происходит по замкнутому кругу… (В этом не было ничего удивительного, поскольку художники использовали в качестве образца круговые рельсы нашей Большой Установки.) Главный инженер выразил опасение, что наш плакат может быть истолкован превратно – британская промышленность якобы топчется на одном месте… Другое замечание высказал зам по кадрам – он вдруг обратил внимание на то, что нарисованный Глиттоном и Уэстмором бюрократ чем-то напоминает начальника Первого отдела. (В этом тоже не было ничего удивительного. Все бюрократы на свете чем-то похожи друг на друга!) Таким образом, в плакате можно было заподозрить ещё один скрытый смысл – нынешний куратор Большой Установки якобы мешает ей полноценно развиваться. В этом кое-кто мог усмотреть прозрачный намёк на недавний инцидент с наездом передвижной лаборатории. (Как вы уже поняли, товарный состав, олицетворяющий британскую промышленность, был срисован с нашей Большой Установки. Художники мастерски воспроизвели даже большую вмятину, оставленную на ней самовыдвигающейся стрелой передвижной лаборатории.) После этих слов в Директорском кабинете воцарилась гробовая тишина. Её прервал сам Директор ещё одним ценным замечанием: Скрытый смысл плаката можно понять совсем превратно – якобы администрация Центральной полиции тормозит развитие всей промышленности Британии… В итоге судьба плаката была решена. Он был немедленно выкинут в мусорный бак, Глиттону и Уэстмору был объявлен выговор, а наша контора была вынуждена отказаться от участия в конкурсе социальных плакатов.

– Вот так всегда! – посетовал Маклуски, – Да, правы были организаторы конкурса: Бюрократы тормозят не только развитие нашей промышленности, но и мешают творческому развитию наших прогрессивных художников…

– Я полностью согласен с лозунгом этого конкурса: Бюрократия в любом деле приносит куда больше вреда, чем пользы, – подвёл очевидный итог Махони, – Возьмём, к примеру, секретные спецслужбы нашего государства… – (Доддс и Маклуски опасливо огляделись по сторонам), – Меня оторопь берёт от одних их названий: "Секретное Управление по Глобальной Координации" или "Специальный Секретный Комитет по Взаимодействию между Штабами" – и тому подобная ахинея. Очевидно, что структура с таким идиотским названием просто не может заниматься ничем серьёзным… Я бы высказался так: Чем более замысловатое название носит та или иная шаражка, тем меньше смысла в её существовании! Она и сама ничего полезного не делает, и другим нормально работать не даёт, – не побоялся громких слов он.

– В мирное время толку от подобных структур, может быть, и немного, – проявил многосторонний взгляд на проблему Доддс, – А вот в условиях военного времени они могут принести государству неоценимую пользу…

– Интересно, какую же? – не понял Махони.

– Представим: Началась война, – углубился в логические рассуждения Доддс, – Наши противники внимательно изучают донесение своей разведки о системе британских спецслужб и замечают в этом списке некое "Управление по Глобальной Координации". Судя по названию, речь идёт об очень важной структуре, имеющей первостепенное значение для обороны Британии… Немного подумав, противник отдаёт приказ сбросить на это управление парочку крупных бомб. В результате Управление по Глобальной Координации оказывается полностью уничтоженным, а все его бюрократы погибают смертью героев. Противник торжествует и злорадно предвкушает, что уж теперь-то глобальная координация в системе нашей обороны окончательно разладится… Но не тут-то было! Поскольку погибшее управление ничем полезным не занималось, никакого урона от его потери не происходит; более того, теперь оно уже не сможет помешать нормально работать другим нашим структурам. Таким образом, после потери Управления по Глобальной Координации наша глобальная координация скорей улучшается, а не ухудшается… Противник не на шутку озадачен. В порыве отчаяния он приказывает сбросить бомбу на Комитет по Взаимодействию между Штабами. Разумеется, после этого взаимодействие между нашими штабами только крепчает… Создаётся парадоксальная ситуация: Чем больше секретных структур гибнет под ударами противника, тем мощнее становится наша система обороны, пока наконец не превратится в несокрушимый монолит. Противник морально удручён и потрясён до костей мозгов. Он чешет себе в затылке и думает: "Ну и дела! После каждого нашего удара эти британцы не только находят силы восполнить потери, но ещё и усиливают с каждым разом свою обороноспособность! Похоже, их моральнопатриотический дух находится на недосягаемой высоте… Эх, и зачем только мы с ними связались!" Придя в окончательное замешательство, противник теряет последние остатки оптимизма и начинает переговоры о своей безоговорочной капитуляции… Впечатляющая картина; не правда ли? Вот вам и польза от бюрократических структур в суровые военные времена! Я бы сравнил эти структуры со своеобразным балластом, избавляясь от которого наша страна может в любой момент начать взлёт в неизведанные выси. А польза от балласта очевидна любому, кто хоть раз летал на воздушном шаре или плавал на яхте в открытом море…

– Кстати, о бюрократах в военное время! – подхватил интересную тему Махони, – Открою вам небольшой секрет: Нарисованный Глиттоном и Уэстмором бюрократ уже через пару дней встретился лично мне – но не наяву, а во сне…

– Где только люди не встречаются в наше суматошное беспокойное время! – философски заметил Маклуски, выпуская изо рта очередное табачное облачко, – Надеюсь, вы догадались прихватить в свой сон какой-нибудь кирпич поувесистее?

– Увы! – подосадовал Махони, – Всё произошло настолько внезапно, что разыскивать кирпичи было уже некогда… А приснилось мне, что у нас будто бы началась война, в стране объявили всеобщую мобилизацию, а меня самого призвали в действующую армию…

– Махони, а вы по своим убеждениям – случайно не милитарист? – высказал опасение Доддс.

– Нет-нет, ни в коем случае! – опроверг главный докладчик, – Напротив, я с большим сожалением воспринял окончание мирной беззаботной жизни; однако (не побоюсь показаться нескромным) я ни на секунду не забывал о своём морально-патриотическом долге и почётной обязанности защищать родину. И вот шагаю я во сне по притихшим лондонским улицам в сторону мобилизационного пункта; на мне надета пятнистая гимнастёрка призывника и такая же пятнистая пилотка… Я ещё успел подумать: "Да… Как же всё-таки изменился Лондон по сравнению с мирным временем! Раньше тут невозможно было протолкнуться от избытка людей и машин – а теперь вот такая пустота…" Мне навстречу попался военный патруль. Похоже, он рыскал по городу в поисках так называемых уклонистов… На моих глазах патрульные обнаружили в каких-то кустах чей-то автомобиль, весь заваленный листьями и ветками. Когда они вскрыли его багажник, оттуда робко высунулся некий тщедушный очкастый тип в пятнистой гимнастёрке… "Ага, ещё один уклонист!" – обрадовался начальник патруля, – "Ну-ка, отвечай: Что ты здесь делаешь?" "Ничего!" – завопил в панике незадачливый уклонист, – "Я залез сюда немного погреться!" "Раз греешься – значит, уже что-то делаешь!" – резонно заметил начальник патруля, – "Придётся тебе, братец, ответить перед законом за дачу заведомо ложных показаний…" Ну а я всё продолжал шагать по улице в сторону мобилизационного пункта. Поднял я голову – и глазам своим не поверил: Мне навстречу вдруг выходит тот самый бюрократ, которого нарисовали на плакате Глиттон и Уэстмор! Я узнал его с первого же взгляда: Он был всё такой же угловатый и мордатый. (Правда, одет он был теперь уже не в костюм с галстуком, а в пятнистую гимнастёрку с пилоткой, как и я.) Подходит он ко мне и говорит: "Позвольте представиться: Я – военный корреспондент газеты "Боевой листок". Не возражаете, если я возьму у вас интервью?" "Честно говоря, мне сейчас не до разговоров! Я тороплюсь в мобилизационный пункт", – ответил я. "Не беда! Я буду интервьюировать вас на ходу", – предложил он. И вот идём мы с ним уже вдвоём по притихшим лондонским улицам… "Что-то не соображу, с чего бы начать…"– сказал бюрократ-военкор, – "Сперва, наверно, мне следует поздравить вас с приближающимся Новым годом…" "А не рановато ли?" – засомневался я, – "До новогодних праздников осталось, по меньшей мере, ещё девять месяцев…" "Пустяки! В нынешней суровой военной обстановке они промелькнут, как один миг", – обнадёжил меня этот тип, – "Итак, с Новым годом я вас поздравил. А что дальше…? Ну, например, я задам вам вот такой вопрос: В какой род войск и на какой фронт вы надеетесь попасть?" "Куда попаду – туда попаду", – ответил я, – "Но если бы выбор зависел от меня, я бы предпочёл служить при каком-нибудь штабе. Мне думается, именно там я бы смог с наибольшей полнотой реализовать свои профессиональные навыки". "Ну что ж, желаю удачи!" – уныло кивнул головой бюрократ, – "А о чём бы ещё мне вас спросить…? Как назло, ни одной дельной мысли почему-то в голову не лезет… Может быть, вы сами желаете задать мне какой-либо вопрос?" "Я бы хотел узнать, в какие воинские части попали мои коллеги по Центральной полиции – Доддс, Маклуски, Родли и прочие!" – не затруднился я. "К сожалению, подобной информацией наше издание не располагает", – ответил он. "Тогда мне больше нечего у вас спрашивать", – сказал я. "И мне у вас, пожалуй, тоже", – сказал он, – "Мне остаётся разве что ещё раз поздравить вас с Новым годом…" "И вам того же!" – не остался в долгу я. В этот момент мы с этим типом как раз подошли к какой-то неказистой деревянной избушке без каких-либо табличек над входом. Некое шестое чувство подсказало мне, что это и есть наш мобилизационный пункт… И вот захожу я в избушку – а бюрократ-журналист по-прежнему от меня не отстаёт. Изнутри мобилизационный пункт сильно смахивал на какую-нибудь заштатную забегаловку: Повсюду расставлены столы и стулья, а за стойкой возвышается некий официант в пятнистой гимнастёрке. "Ага, ещё один призывник!" – обрадовался он, увидев меня, – "А ну подходи и получай фронтовой паёк!" Честно говоря, есть мне в тот момент совершенно не хотелось. Но военная дисциплина, как известно, едина для всех и никаких послаблений не признаёт… И вот подхожу я к стойке – а официант протягивает мне миску, доверху наполненную какой-то бурдой. Увы, разглядеть свой фронтовой паёк повнимательнее я не успел – журналист-бюрократ тут же выхватил миску у меня из рук, уселся за ближайший столик и принялся за обе щеки уплетать мою порцию. "Да чёрт бы тебя побрал, прожорливая морда!" – сказал я в сердцах, – "Официант, выдайте мне ещё один фронтовой паёк!" "А разве тебе мало одного?" – удивился этот тип за стойкой, – "Ну и ненасытные призывники нынче пошли…!" Он пододвинул ко мне другую миску. Я расположился за свободным столиком и не без настороженности изучил её содержимое. Как выяснилось, мой фронтовой паёк состоял из нескольких квадратных ломтиков, отдалённо напоминавших то ли кабачки, то ли патисоны. Я взял в руку вилку и попытался поддеть ею один из ломтиков… Но тут ко мне за столик вдруг подсел всё тот же бюрократ, уже успевший расправиться с первой порцией. "Итак, вас ожидает отправка в боевую воинскую часть", – произнёс он, не сводя глаз с моей миски, – "Вам предстоит претерпеть немало тягот и лишений, связанных с исполнением вашего патриотического долга… Конечно, я желаю вам всяческих успехов в боевой и политической подготовке!" С этими словами он ловко воткнул свою вилку в самый большой кусок на моей миске и мгновенно отправил его к себе в рот. "Эй, послушайте!" – возмутился я, – "А вам не кажется, что ваше поведение начинает выходить за рамки приличий?" "А между тем, обстановка на фронте продолжает оставаться тревожной и непредсказуемой", – ответил этот обжора, уже безо всякого стеснения орудуя вилкой в моей миске, – "Но все мы уверены, что наши бойцы проявят несгибаемый ратный дух и беспримерную доблесть для защиты боевых рубежей нашей необъятной родины…" Я не успел и глазом моргнуть, как он расправился и со второй порцией, бодро поднялся из-за столика и невозмутимо произнёс: "Ну, не буду вас далее задерживать! Поздравлю-ка я вас ещё раз с Новым годом и побегу по своим делам!" И он быстрее молнии выскочил из призывного пункта – а я всё никак не мог сообразить, как мне следует поступить: то ли погнаться за ним и набить ему морду, то ли попросить у официанта третью порцию… Так и не решив эту дилемму, я совершенно некстати проснулся и обнаружил, что лежу на какой-то койке в какой-то незнакомой комнате позади какого-то непонятного шкафа. Спросонок моя голова работала не слишком резво; в ней крутились примерно такие мысли: "Интересно, где я сейчас нахожусь – наяву или опять во сне? Должен ли я идти на работу в Центральную полицию, как в мирное время, или снова бежать в мобилизационный пункт?" Осмотревшись по сторонам, я убедился, что нахожусь явно не у себя дома. "Так-так-так!" – пораскинул мозгами я, – "Похоже, меня действительно призвали в действующую армию, и я теперь служу при каком-то штабе, как первоначально и планировалось…" Мою догадку подтвердил чей-то начальственный голос с той стороны шкафа: "Махони, вы уже доложили в Верховную Ставку о том, что у нас в штабе завелись крысы?"

– Вашему армейскому начальнику не чужд тонкий армейский юмор, как я погляжу! – выразил одобрение Маклуски, – Скорее всего, под крысой в штабе он имел в виду лично вас… Надеюсь, вам знакомо выражение "штабная крыса"?