– Ммм… – начала стонать Гвен, в то время как Кевин наклонился, прижавшись к ней и, запустив одну руку между ног, стал помогать подруге кончить, наблюдая, как впереди за деревьями постепенно тает очередь, что вела к ангару. В один из следующих моментов Кевин ощутил вибрацию по всему телу и услышал сладкий стон своей подруги, который подкинул его мозг к звездам, что уже проступали на вечернем небе. Вся обстановка навалилась на его психику вместе с таблетками, что превратили мир в калейдоскоп геометрических фигур и настоящих законов мира, что стали осязаемы для человека, осознавшего себя не более чем биороботом, исполняющим свою программу. Заключалась она, помимо всего прочего, в том, что им обоим удалось просочиться внутрь ангара, а затем, не потеряв друг друга, безошибочно пробиться далее в центр толпы, в самый центр танцпола, где они оба стали частью неистовства, что подогревалось живой энергией музыкантов, которые буквально накачивали толпу бурей эмоций, которыми стали Кевин и Гвендолен, что не видели, тем не менее, уже никого и ничего вокруг себя, кроме друг друга.

– …Что? – дико смеясь и одновременно обливаясь cлезами от эмоционально перевозбуждения, кричала Гвендолен.

– Я говорю, – пытаясь перекричать колонки, что буквально вдавливали в землю, взревел Кевин, – что однажды я сыграю для тебя, Гвен!.. – не успел закончить свою браваду Кевин, как вновь был втянут поцелуем своей подруги, который закрыл тот паттерн информации, что открылся сразу после оргазма на окраине чащи.

Так же, не отвлекаясь на посторонние мысли, юный Кевин вновь окунулся в уютную теплую темноту ярких воспоминай той самой счастливейшей ночи юности, что существовала вне самого времени.

44. – Да, вот было бы здорово, если бы это действительно было так… –мечтательно протянула Виктория, рухнув на кровать, и наблюдая за тем, как обнаженное ее тело покрывается мурашками не только от мягкого ветра, но и от реалистичных воспоминаний о будущем, которое непременно произойдет.

После своего небольшого воображаемого рандеву в душе Виктория чувствовала себя в приподнятом настроении, и, можно было даже сказать, находящейся в бодром расположении духа, однако всё же ее тело слегка ленилось, и она сладко потягивалась на кроватке, качаясь в ритм воображаемой музыке и стараясь делать вид, что внимательно слушает подругу, что повисла с другой стороны коммуникационного эфира.

– Ты меня вообще слушаешь или нет? – слегка раздраженно прозвучал голос девушки, которая так старалась ради своей подружки, чтобы на этот раз у нее всё получилось, хотя сама же Виктория была уверена, что Дженнифер вовсе не хотела выказать свою заботу, а лишь нагнать массовку на свою вечеринку, где она сможет похвастаться очередным хахалем, к которому, к тому же, сама Виктория не испытывала особенно положительных чувств и эмоций.

– Ну, а ты как думаешь? Хотя я после его звонка мало о чем вообще могу думать, – положив одну из ладоней на лицо и невольно улыбнувшись, отозвалась после долгой паузы, во время которой Дженни по всей видимости уже успела произнести целый монолог, – так что, ты уж прости.

– Ты смотри… – тут же примирилась с ее заоблачным состоянием подружка. – Если уж нужно, то сними напряжение перед вечером, а то будет не очень, если ты сама будешь бросаться на…

– Я уже, – рассмеялась Виктория, слегка покраснев.

– Оу, вот как… Тем лучше, – показав некоторую заинтересованность, вновь вернулась к своей ненаглядной персоне Джейн, – ну а Лео, ты знаешь, сегодня я думаю он сделает мне подарок на день рождения, и я просто уверена, что это будет…

Виктория слушала браваду о догадках величайшего и лучшего подарка от того самого – мужчины мечты, который был под номером десять, если не пятнадцать, однако всё это не имело никакого значения, поскольку Виктория сосредоточилась лишь на паре предложений, которыми она успела переброситься с позвонившим всего за пару минут до Джейн Уильямом, который вроде бы как и набрал совершенно случайно, точно также невзначай поинтересовавшись, что подарить лучше Джейн по случаю ее дня рождения, и, как будто бы совершенно без намека спросив, собирается ли Вика оставаться до самого конца вечеринки или нет.

Благополучно мусоля эти самые строчки в своей голове до самых дырок, практически машинально выдавая абсолютно шаблонные, но на слух полные энтузиазма фразочки своей подруге, с которой она, якобы выкладывая всю свою душу и чувства напоказ, откровенничала, Виктория тем не менее оставила для самой себя тот самый никем не тронутый уютный уголок, где были только они с Филом, и никого, кроме них, во всем белом свете. Под эти самые сокровенные мысли девушка сама не заметила, как вновь некстати коснулась самой себя, что привело к очередной разрядке, после чего, менее чем через минуту, она благополучно кончила второй раз за последние полчаса.

– Уф, – выдохнула Виктория, глядя сверху вниз с запрокинутой головой, что теперь свисала с кровати, на перевернутый плакат Геллы Фландерс, с улыбкой думая о том, каким крутым, наверное, был ее мужчина, пусть и не афишированный, одновременно с этим задумываясь над тем, что, если судить о силе характера, то и секс у них должен был быть потрясающий. Однако, с другой стороны, если всё было настолько круто, то какой вообще был смысл в том, чем занималась эта женщина? Разве стоило рисковать своей жизнью ради чего-то абстрактного, каких-то утопических идей о справедливости и правде, когда счастье – вот оно, буквально под рукой? – рассмеявшись собственной двусмысленной формулировке, свернулась калачиком Виктория, неожиданно для самой себя прикорнувшая и погрузившаяся в свои бесконечно прекрасные фантазии.

45. – Вот именно, что только фантазии, мой дорогой, – расплылся в –улыбке полный мужчина, сидя напротив истерзанного пленника, который даже, несмотря на лошадиные дозы психостимуляторов, уже с трудом различал внутреннее и внешнее после многодневных пыток, что уже практически полностью сломили истязаемого и морально, и физически, – и даже, несмотря на их абсурдность, ты все еще продолжаешь упорствовать.

– От тебя уже не осталось ничего, как от мужика, но ты так и не сказал, где прячется этот ушлепок. И это не считая того, что ты мог бы и не портить мне предвкушение праздника, дорогой! – тоном учителя, который поучает нерадивого ученика, протянул мужчина, отпив из принесенного ему бокала.

– Ну и дерьмище, а не вино. Хочешь тоже? – протянул мужчина, с явным неудовольствием продегустировав винный напиток.

– Эй! – плеснув содержимым бокала на повешенного вниз головой узника, нетерпеливо рявкнул мужчина, – ты разве не слышал моего вопроса?

Тело не реагировало ни на какие внешние сигналы, продолжая мирно качаться из стороны в сторону и не выказывая никаких признаков жизни, кроме невнятного сопения, исходившего из сломанного носа. Ничего в сущности не изменилось после нервного выпада истязателя, разве что уже было сложно определить в полутемном помещении, что же именно продолжало капать на пропитавшейся кровью пол – кровь или вино.

– Сколько лет живу, – откинувшись в мягком белоснежном кресле, кивнул головой мужчина, – раз за разом неизбежно прихожу к одному и тому же выводу – история всегда повторяется. Вот и сейчас у меня такое впечатление, что я вижу эту сцену в какой?.. В десятый, сотый, может тысячный раз? Пока ты, наверное, думаешь о том, какой же я садист, и ты даже отчасти прав. Только вот не я, а ты являешься им, мой дорогой друг. Ведь вместо того, чтобы целовать мне ноги за возвращенную когда-то свою блядь, которую между прочим сдали в рабство твои же собственные дорогие соплеменники, ты решил, как последняя шавка, укусить руку помощи, которую тебе протянули, – медленно встав и подойдя к висячему телу, после чего пнув его ногой по лицу, которое уже представляло собой одну большую гематому, продолжил мужчина – мою руку. И после этого ты еще мнишь себя страдальцем, не смеши меня. Дурак ты, вот и всё.

– К тому же, из-за твоей      дурости и упрямства пострадаешь не только ты, но и все, кого ты знаешь и любишь. Уж поверь, в этом можешь не сомневаться, и я не буду так мягкосердечен, как твой дорогой Вождь, я научу тебя тому, что значит слушаться, когда тебе предлагают… Что, что ты сказал? – присев на одно колено, приблизился к пленнику мужчина.

– Наследник…

– Так, да, похоже ты все-таки сохранил некоторую вменяемость, мой друг. Я правда рад, что ты наконец согласился сообщить…

– Будет за Богиню.

Мужчина мгновенно замолчал и, удивленно посмотрев на пленника, разразился смехом, – конечно, конечно, мой дорогой, как скажешь! Конечно он будет за Богиню, ведь и я за нее, и мои ребята тоже! Позволь тебе напомнить!

В следующею секунду тени закрыли собой хохочущего мужчину, обрушившись в очередной раз на узника, который, несмотря ни на что, верил в силу своих слов, что до самого последнего мига слетали с его уст, восславляя Великую Богиню.

46. – Ого! – неожиданно для самого себя, и даже напрочь позабыв на какое-то время о своих треволнениях и воспоминаниях, искренне поразился Кевин, глядя из окна бронированного автомобиля на одну из центральных улиц столицы острова святого Змея-Утконоса, замерев от неподдельного восхищения.

В вечерних огнях утопало современно обустроенное пространство города, и Кевин мог поклясться, что прямо сейчас находится ни где-то на задворках цивилизации, а в одной из самых развитых стран Конгресса, которых посетил немало во время своих ежегодных туров по островам. И казалось бы, в этом не было совершенно ничего необычного, однако, его ожидания – увидеть перед собой, возможно, в чем-то экзотичную, но совершенно отсталую в плане развития варварскую страну, не оправдались, и вместо этого приглашенный музыкант наблюдал передовой хай-тек градостроительства в своем самом ярком проявлении, где чувствовался как прогрессивный визионерский взгляд архитекторов и проектировщиков, так и проницательность инвесторов, что не пожалели вложения весомого объема капитала в масштабные конгломераты небоскребов, что своей неоновой подсветкой буквально выжигали ночные облака, превращая звезды в скучные и едва заметные лампочки, которые практически полностью перекрывались масштабными голографическими узорами, которые, отталкиваясь от масштабных построек, танцевали над городом.

Кевин даже поймал себя на мысли, что, хотя и жил не в самом последнем округе Новой Сферы, тем не менее, успел ощутить себя каким-то деревенщиной, которого искренне удивляют подобные мелочи, что уже становились стандартом современной урбанизации. Однако, с другой стороны, он был безмерно счастлив, что чужой труд, талант наравне с деловой «чуйкой» стали тем крючком, что, зацепившись за переживания восторженного Кевина, смог повернуть их таким образом, что на определенный период перестали быть важны мысли о личных взаимоотношениях, став чем-то неизмеримо далеким и несущественным перед тем величием и красотой силы ума человека, что открывалась прямо здесь и сейчас.

Кевин, насмотревшись на то, как переливаясь лилово-золотистыми оттенками, поднимаются волны голографического танца огней вокруг зданий, сплетаясь в спирали, что устремлялись ввысь с кончиков высочайших шпилей, опустил взгляд с небес на землю, желая увидеть, как толпы туристов со всех концов света, разделяя его неподдельный восторг, стоят на центральной площади, куда заехал бронированный джип с музыкантами и их менеджером. Однако вместо этого Кевин, к своему недоумению, стал свидетелем совершенно иной по эмоциональному окрасу сцены – непосредственно сама площадь, ровно, как и все прилегающие улицы, что были видны, были практически пусты – на них не было ни души, если не считать разбросанных то тут, то там патрулей – одетых в черные защитные костюмы солдат острова, что охраняли эту территорию.

– Но от кого? – задумался Кевин и прежде, чем он смог объяснить самому себе хотя бы на своем профанском бытовом уровне, с чем связана подобная чрезмерная предосторожность со стороны местных властей, «броневик» уже нырнул под одну из арок, что замыкали площадь с разных сторон, выехав далее на идеально ровную широкую подвесную трассу, что трансформировалась в самый настоящий мост, который вел прямиком к одной из титанических башен центральной части столицы острова Змея, которая, подобно одноименному названию, гипнотизировала путешественника из далекой страны узором, состоящим из тысяч своих ярких переливающихся глаз, готовясь в любой удобный момент заглотить целиком замершую ни то от восторга, ни то от ужаса жертву, навсегда таким образом поселив ее в том абсолютном неведении, которое окутывало, подобно дурману, каждого, кто по долгу ли службы или по деловым обязательствам оказывался в этой стране бесконечного плача.

– И почему только ее так называют? – вспомнив различные истории, что он слышал от своих друзей, которые, впрочем, тоже не совсем разбирались в данном вопросе, ухмыльнулся про себя Кевин, откинувшись на мягкое сиденье. Наклонив от накопившейся усталости голову набок, в предвосхищении свежей постели и душа, Кевин наблюдал за тем, как по мере приближения к комплексу задний, где, видимо, располагался и корпус гостинцы, гигантские исполины многоглазых строений как будто бы всё больше нависали над микроскопическим, по сравнению с ними, авто, чтобы задавить в итоге его всей своей мощью.

– А хотя, – улыбнулся Кевин своей собственной беспочвенной паранойе, полностью отдавшись внешней стороне города, – какая разница, это совершенно не мое дело.

47. – Как это – не мое? – с абсолютно искренним непониманием Гвен пыталась добиться хотя бы намека от Кевина, – послушай, пожалуйста, – присев поближе к своему другу и попытавшись заглянуть в его глаза, повторяла она, – поговори, поговори со мной, ну же! Почему ты не хочешь открыться мне? Я ведь так люблю тебя!

Кевин бросил на лицо своей подруги ничего не выражающий взгляд и лишь слегка усмехнулся: «Ну и что же ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?»

Я… – в очередной раз сдержалась девушка, – я просто хочу поговорить, понимаешь? То, что сейчас происходит – просто ненормально! Ты слышишь? Неужели так сложно…

Кевин смотрел в упор на Гвендолен, однако не видел ни ее, ни обстановки, что окружала их обоих, слившиеся в единый шум, что, подобно водопаду, изливался с губ его подруги, которая, казалось, может целую вечность, как заезженная пластинка, повторять один и тот же мотив, совершенно не заботясь о слушателе, которому, несмотря на всю любовь и привычку к старой пластинке, нужны были новые звуки, новые эмоции и впечатления. Ведь только ради них он изначально и стал танцевать под саму музыку, ради этого ощущения новизны и постоянного, безусловного счастья, которое, однако, со временем стало стираться вместе с уже опостылевшими привычками Гвен, которая, хотя теперь и представала в роли неизменного атрибута его жизни, но уже ни как женщина, ради которой молодой влюбленный человек когда-то был готов на все.

Вот таким нехитрым размышлением Кевин успокаивал сам себя, не желая пока полностью разрушать комфортный образ жизни, где его чувства страстно набухали, а затем, созревая, полыхали внутри него и внутри Элен в перерывах между турами, что были своеобразной подпиткой, откуда юный талант брал вкус самой жизни – из путешествий по островам и странам, необходимой, чтобы затем, направив эту силу, высвободить ее в руках и между ног Элен. А уже после завершения этого обмена энергиями, в качестве переправочного пункта, только для того, чтобы слегка отдохнуть, Кевину и нужен был островок спокойствия в течении нескольких дней, когда он мог предаться своей собственной ностальгии вместе с Гвен, что была подобна походу в музей с воспоминаниями, которые, хотя и были весьма приятны, на деле оказывались неспособными в настоящем времени в полной мере вернуть те самые впечатления, ради которых когда-то, полностью утонув в своих трепетных чувствах, Кевин бежал на очередное свидание с Гвен, боясь упустить хотя бы секунду, которая зря будет потрачена на что-либо другое, что абсолютно не имело никакого значения.

И как сама Гвен не понимала, не видела всей этой картинки? Как упускала, с ее-то женским чутьем и проницательностью, те самые важные моменты, которые просто исчезали вместе с химией отношений, и как могла она не замечать, просто игнорировать столь долго простой факт того, что Кевин уже давно потух, а физическая и ментальная близость были скорее инерционной потугой, но никак не искренней устремленностью партнера. Или возможно Гвен всё прекрасно понимала или хотя бы подозревала, но чисто из практических соображений просто не хотела позволить закончиться этим отношениям? Возможно и так, однако ее слова всё равно звучали слишком похоже друг на друга и не добирались до сути, до финала, до развязки, где у нее просто не повернулся бы язык сказать, а уж, тем более, принять факт того, что Кевин спит и, что самое главное, любит другую женщину уже давно.

– Ну, ладно, – протянул про себя Кевин, подумав, что вновь легко отмажется дежурными фразочками о бесконечной загруженности работой в своей музыкальной индустрии, а после, сам не желая рушить привычный комфортный и устраивающий его самого порядок вещей, вновь отправится в турне, оставив Гвен крючок, который будет держать ее ровно то количество времени около себя, что необходимо для поддержания уюта в их общем доме.

– Кевин, я с тобой серьезно разговариваю! – пыталась настоять на своем девушка, в желании услышать то, что ей нужно было или, по крайней мере, то, что бы могло ее успокоить на какое-то время до следующего небольшого скандала.

В конце концов Кевин, практически не думая, смог пропрыгать по полю ловушек из вопросов Гвен к моменту, когда они занялись любовью, что представилось полной морокой для Кевина, и после, когда Гвен все же смогла наконец уснуть и заткнуться, Кевин какое-то время лежал с открытыми глазами, глядя в упор на обнаженное тело девушки, что когда-то было столь желанно, а теперь вызывало лишь легкое раздражение. Было такое дикое желание растолкать ее и всё рассказать, чтобы уже окончательно разорвать этот поручный круг, или даже, не говоря ни слова, просто встать и уйти, однако прежде чем какой-либо из этих сценариев был реализован, Кевин сам не заметил, как уснул.

48. – Просыпаемся, приехали!

– Ммм? – сонно сощурившись, промурчала Виктория, пытаясь за пару секунду вспомнить, где она находится, и почему это ее сладкий сон был столь бесцеремонно прерван.

Девушка с недоумением смотрела вокруг себя и пыталась понять, как же так получилось, что всё, что она обозревала своим взором, оказалось не снаружи, а как будто бы внутри ее восприятия, превратившись в итоге в маленькую точку, что начала разрастаться, подобно тому, как в ускоренном режиме времени можно стать свидетелем произрастания скручивающихся в спирали молодых побегов из одного единственного маленького зернышка, что в итоге взрывается, превращаясь в гигантское древо жизни, что прежде, чем сгнить, выбрасывает в пространство вокруг себя тысячи иных семян, внутри которых рождается своя уникальная и неповторимая вселенная, ведомая до поры до времени только им, но неизменно уже составляющая собой часть в титаническом лесу универсума, где каждая его особенность математически точно выверена и известна заранее, еще до его формирования.