– Да всё будет нормалёк, тут всего-то семьдесят кило.

– Грамотные, б…ь, про семьдесят кило знают, да тут больше в два раза. Возьму только с одним пассажиром.

Он был прав, но частично – вес был больше, но только раза в полтора от нормы.

– Ладно, давай бери двоих, и рубль сверху.

– Садитесь.

Поехал Санька Тележников, как руководитель экспедиции, и Володька Кальченко – ему надо было ещё попасть в лабораторию. Остальные распрощались у вокзала и отправились по домам – надо было привести себя в порядок.

Сидя в трамвае семёрочке, я размышлял о том, что должен уметь человек, желающий проявить себя на научном поприще, и пришел к выводу, что занятия эти требуют изрядной физической подготовки и умения переносить тяжёлые грузы на большие расстояния. При этом советский научный работник в области прикладных наук, в частности, обработки давлением, должен обладать навыками слесаря, механообработчика, сварщика, формовщика, прокатчика и снабженца. И только тогда, когда он реализует себя во всех этих ипостасях, возможно, ему понадобятся знания в математике, механике сред и прочем.

* * *

Виталий Дунаевский подал заявление на увольнение – стало известно, что он переходит на работу в авиационный техникум директором. Традиционную проставу по факту покидания родного коллектива он организовывал в Центральной бане, снял огромный кабинет, куда было приглашено человек пятнадцать-двадцать народу, в число приглашённых попал и я.

Парились в парной, куда поместилось бы и ещё столько же, сколько пришло, сидели в комнате отдыха за большим столом, пили водку, принесённую Виталием, и пиво из буфета бани, поднимали тосты за удачу, здоровье, лопали что-то и снова парились. В парной был я до этого в раннем детстве да с тестем пару раз ходили в Марьинскую баню, что на углу Широкого проезда и Большой Марьинской улицы. Ходили помыться по случаю отключения горячей воды летом, но я там в парную даже не заходил.

Меня, узнав, что я практически первый раз в жизни попал в парилку, отхлестали вениками, сунули в ледяную воду, затем снова в парилку, и так три раза.

Виталия, как старого парильщика, отхлестали люто – Николай Иванович сказал, что надо на память поставить знак качества, принёс пивную пробку, приложил Виташе к ягодице и долбанул по ней комлем веника. Виталий взвыл:

– Вы чего, мужики, ох…ли?! Больно же.

Пошли купировать болевой синдром раствором C₂H₅OH в воде – помогло, но Виталий обещал Ляпунову ответочку.

В разгар веселья в дверь постучали – решили, что это кто-то из опоздавших. Илья картинно распахнул дверь.

– Войдите.

Возникла тишина, все повернули головы в направлении двери – Илья, полностью обнажённый, стоял перед дверным проёмом. Перед ним стояло три женщины лет тридцати пяти, одна из которых произнесла:

– Вы не подскажете, где пятый кабинет?

– Не знаю.

– А это какой?

– Третий.

– А, нам, значит, дальше по коридору.

Илья, повернувшись боком, сделал приглашающий жест.

– А то оставайтесь, у нас весело.

– Нет, спасибо, у нас своя компания, – и дамы царственно удалились.

Утром, проснувшись в постели, я почувствовал, что пахнет чем-то незнакомым – понюхал свою руку и понял, что это аромат банного листа. Моментально вспомнил вчерашний вечер, ощущения в парной, запахи распаренных берёзовых и дубовых листьев, мяты, эвкалипта и понял, что я влюбился, влюбился бесповоротно и на всю жизнь – в баню, в русскую парную.

С тех пор и до сего времени я её непременный поклонник и завсегдатай.

* * *

В декабре на прокатке спохватились – конец года, надо предъявлять заказчику годовой отчёт по теме, а материалов маловато. Юрий Иванович собрал всех работающих на теме и велел тащить всё, что у кого было. Поскольку мы тоже были на подсосе с этой темы, Николай Иванович поставил задачу собрать, что у нас сделано, привести в порядок и передать на десятку.

Поинтересовавшись, в скольких экземплярах нужно представить отчёт, я собрал свои материалы, описал проведенную работу, начертил графики, наклеил фотографии и отдал Илье на проверку. Илюха полистал, внёс какие-то коррективы и отдал на кафедру печатать.

Никакой теоретической части в материале не было – нехватало времени на её разработку, но имелся большой массив экспериментальных данных, подтверждённых фотографиями и графиками. В целом было видно, что проведена большая работа, которую надо продолжать развивать.

В двадцатых числах декабря собрались на прокатке – Синяков просматривал готовый отчёт перед подписанием. Часть, представленная нашей секцией, занимала процентов семьдесят отчёта. Юрий Иванович с любопытством рассматривал фотографии и всё время морщился, наконец не выдержал, поднял голову и спросил, глядя на Сашку Баринова:

– Это твоя часть?

Санька покрутил головой.

– Не-а, не моя.

Синяков опросил всех, стоящих перед ним по кругу, – все отказались.

– Так чья это часть, откуда она у нас?

Пришлось мне высунуться из-за его спины.

– Наша, Юрий Иванович.

– А кто это клеил?

– Я.

Уже наблюдая за тем, как он недовольно сопит, разглядывая фотографии, я догадался о причине его недовольства – листы бумаги вокруг фотографий собрались в складки.

Клеил я фотки клеем ПВА, который тогда был редкостью, но тёща таскала с работы и клеила им всё. Она-то и посоветовала мне клеить фотографии ПВА, утверждая, что лучше этого клея нет и никаких проблем после наклейки не будет. Но, видно, я нарушил технологию – слоёк потолще положил или ещё чего, но бумагу вокруг фоток сморщило как от боли. Я, признаться, большой беды в этом не видел – фотки-то не повело, качество изображения не пострадало. А бумага – хрен бы с ней бумагой, полежит и разгладится.

Но у руководителя нашего было другое мнение – перфекционист, мать его… женщина.

– Ну кто так клеит, кто так клеит?

Я скорчил скорбную рожу, промычал что-то невразумительное, пытаясь жестами рук и гримасами изобразить деятельное раскаяние от своей неумелости и туповатости.

Синяков продолжил листать отчёт, неодобрительно покачивая головой при виде наклеенных мной фоток. Больше замечаний не было, отчёт был подписан и отправлен заказчику.

Синяков с разной периодичностью проводил в нашей секции научные семинары. На семинарах заслушивали ход выполнения работ аспирантами, занимающимися нашей тематикой, обсуждались результаты и перспективы сотрудничества с кафедрами, внедряющими изделия, изготовленные нашей группой.

Надо сказать, что Юрий Иванович был глубоким серьёзным учёным, великолепно разбирающимся в механике сплошных сред. Был мужиком незлобивым, имел массу положительных качеств. Но было одно, но.

Помнится, у Николая Васильевича Гоголя был персонаж – Иван Яковлевич, который, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. Увы, наш научный руководитель страдал тем же пороком. Всё было как у классика, только у нас пьяницей горьким был порядочный русский учёный.

Это изрядно вредило и работе группы, и его аспирантам.

В секции у нас появился новый парень – Толя Трындяков, которого взяли ассистентом на место Дунаевского. Молодой, спортивный, недавно защитившийся по пористым материалам. Я его уже видел, он участвовал в семинарах группы, производил очень приятное впечатление.

Кроме того, он был большим энтузиастом общественной работы, был когда-то комсомольским лидером, а на момент прихода в нашу секцию был членом парткома факультета. Но это дело каждого: мне больше нравилось проводить своё свободное время с друзьями за накрытым столом, ему – за столом, обтянутым зелёным сукном.

Пили и в нашей компании, и в его. Мы пили поначалу водку, потом кто-то перешёл на вина. В их компании пили только воду из графинов, хотя поговаривали…

Обязательным атрибутом наших застолий была закуска, атрибутом их встреч – протоколы заседаний.

И в нашей компании, и в его много говорили, мы – о работе, о жизни, о политике, о бабах, о стихах и ещё чёрт знает о чём. О чём говорили на всех его парткомах и бюро, не знаю. Не был, не судим, не привлекался, не имею.

Впрочем, Толя не пальцевал своими партийными рангами, а проводить своё личное время каждый волен по-своему. Он бывал и на всех наших традиционных сборах группы ПСМ и там бывал так же весел, как и мы, пил всегда умеренно, но это скорее достоинство, чем недостаток. Я-то, к сожалению, не всегда мог удержаться в границах разумного при употреблении горячительных напитков.

Работа шла своим чередом, Илья интенсивно работал над диссертацией, нашёл интересную работу Р. Грина⁴ «Теория пластичности пористых тел», дал мне ознакомиться. Работа мне понравилась, автор, рассматривая элемент структуры пористого тела в виде куба со сферической полостью, определял, на какую величину уменьшится предел текучести пористого материала из-за наличия в нем определённой концентрации полостей. Ознакомившись с работой, я высказал мнение, что подход Р. Грина очень интересен и использовать его при анализе поведения пористой среды будет весьма продуктивно, но для нас правильнее представить элемент структуры пористого тела в виде куба с полостью в форме кругового цилиндра.

Р. Грин исследовал поведение металлической консольно закреплённой балки. Побудительным мотивом исследований было разрушение авиационного крыла в месте крепления вследствие динамической нагрузки. Выяснилось, что в наиболее нагруженных местах происходит образование пузырьков, приводящих к развитию трещины и дальнейшего излома.

В нашем случае мы сами создавали материалы с заведомо имеющимися в них порами, и пористость и проницаемость наших материалов являлись важными служебными характеристиками, но выбор такой модели пористого тела позволил бы в будущем связать параметры деформации изделий при штамповке с параметрами изменения проницаемости изделий. То есть, выбирая такую модель, мы уже закладывали возможность в будущем прогнозировать изменение служебных характеристик наших изделий после штамповки.

При этом, с расчётной точки зрения, разницы большой не было – Р. Грин, равно как и мы, рассматривал деформацию структурного элемента при чистом сдвиге. Илья, надо полагать, думал также – об этом, собственно, говорили результаты его собственных экспериментов по вытяжке цилиндров из дисков с просверленными в них отверстиями, и в своей работе он принял за основу именно такую модель.

* * *

Новый тысяча девятьсот семьдесят седьмой встретили по-домашнему.

Разбираясь, а что, собственно, собой представляет моя предполагаемая работа, нашёл в институтской библиотеке докторскую диссертацию завкафедрой шестёрки Евгения Александровича Попова. О… думаю: надо почитать – интересно же. Начал читать – не оторваться, ну, настолько всё точно, разумно, каждый шаг понятен и логичен, и в то же время ясно, что тебе надо столько пахать и пахать, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к этим вершинам. Но что-то в мозгах прояснилось, стало понятно, по крайней мере, куда двигаться.

И двинулся, двинулся за билетами в Ереван – печи на десятке стояли холодными, и поскольку работа печей нужна была и нашей группе, меня срочно направили в Армению – купить тэны⁵ для печей. Надо было посетить два города – Артик и Кировакан. В одном получить тэны по гарантийному письму, во втором провести согласование, не помню чего. Предполагалось, что обернусь за четыре-пять дней, не более.

В Ереван прилетел в первой половине дня, узнал, где располагается автовокзал и как до него добраться, и сразу укатил туда. В кассе автовокзала кассирша сообщила, что автобус в Артик ходит раз в сутки, будет завтра рано утром, и билетов на него уже нет, а я могу взять билет в Артик только на послезавтра или взять на рейс в Степанаван – Артик будет по дороге, надо будет, всего лишь, прогуляться немного пешком. Главное, чтобы я предупредил водителя о том, что мне сходить у поворота на Артик, а там всё будет в порядке – водитель покажет мне, куда идти. Я взял билет, проболтался пару часов около автовокзала, размышляя, где бы пожрать, поскольку в аэропорту решил не завтракать, думая сделать это на автовокзале, но пролетел – буфета там не оказалось. В итоге решил не париться – поесть по приезде в ресторане в гостинице. Дождавшись автобуса – помнится, что это был какой-то скромненький Лиаз или что-то вроде того, – сказал водителю, что меня надо ссадить у Артика, занял своё место, и мы потихоньку поползли к цели. Было душно, нещадно трясло – даже не подремлешь. Поначалу автобус наш притормаживал на каждую поднятую руку, водитель либо здоровался, громко и радостно беседовал с остановившим его, потом прощался, и мы двигались дальше, либо разговоры после остановки были негромкими, и коробочка наша пополнялась пассажирами, которые ехали стоя. Выбравшись из города, мы слегка прибавили, стало посвежее за счёт сквознячка, трясти стало ещё нещаднее, но сидячие пассажиры стали задрёмывать – народ привыкший. Я не дремал – всё ждал своей остановки. Сумерки за окнами сменились непроглядной мглой, мне пришла тревожная мысль – может, забыл про меня – и пошёл поговорить с шофёром. Водила меня успокоил – «всё помню, не впервой». Вернувшись назад, увидел, что место моё занял какой-то плотный абориген, который в ответ на мои попытки его растеребить старательно изображал глубоко спящего человека. Поняв, что я не успокоюсь, пока попросту не столкну его с места, поднял на меня глаза, изображая неподдельное удивление.

– Ви же виходиль.

– Я ходил с водителем поговорить. Место освободите.

– Ви дальше будите ехать?

– Непременно, место освободи.

Абориген, не отвечая, выражал мимикой и растерянными жестами недоумение по поводу моего странного желания продолжать поездку на собственном месте, оглядывался по сторонам, ища сочувствие у спутников. Сдерживая желание сунуть ему коленом в грызло, я поинтересовался:

– Мне что, водителя позвать, чтобы он тебе всё объяснил?

Объяснение с водителем явно не входило в планы аборигена, и он неохотно освободил сиденье, встав позади, явно рассчитывая занять насиженное местечко после моего десантирования. Часа через два автобус притормозил, водитель включил свет в салоне, встал в проходе и, ища меня глазами, спросил:

– Кто в Артике сходит?

Я поднялся, сместился вбок и громко спросил:

– Кто едет до Степанавана?

Из стоящих откликнулось несколько человек, включая аборигена, который стал настойчиво подпихивать меня в спину, стараясь отодвинуть от заветного местечка. Моё внимание привлекла бабуленька, малюсенькая, сухонькая, вся в чёрном, стоящая рядом с кучей каких-то котомок впереди в проходе на расстоянии двух рядов. Он глядела на меня как-то нерешительно. Я протянул ей заранее приготовленный билет, но она всё не решалась его взять. Тут поднялся лёгкий гвалт, человек пять сидящих пассажиров стали что-то ей горячо втолковывать, размахивая руками. Бабка встрепенулась, подхватила свои котомки и в два прыжка заняла предлагаемое место. Я вручил ей билет и пошлёпал к выходу. Водитель вышел вместе со мной и стал показывать, куда мне идти, а я не понимал, как тут можно разобраться – тьма стояла кромешная. Водитель подвел меня к краю дороги.

– Ногой пощупай.

Я осторожно наступил на что-то каменистое, относительно плоское и явно с небольшим уклоном уходящее вниз.

– Ты, главное, не крутись, а то на дорогу вернёшься, тогда заблудишься. Иди всё время прямо. Она чуть-чуть петляет, но по кюветам поймёшь – почувствуешь кювет справа – бери чуть левее, и наоборот. Глаза привыкнут – легче будет. Ну, давай, удачи.

Глаза, наверное, привыкли, но это не помогло – я ни хрена не мог различить в этой непроглядной мгле, благо ноги как-то стали лучше ощущать дорогу. Шёл сторожко, дабы не забуриться в кювет, – дорога петляла, ковылял еле-еле. Минут через сорок где-то далеко за спиной услышал звук приближающего автомобиля, кружившего по петлям дороги, и остановился – вдруг прихватит?

Минут через пять фары осветили дорогу, я понял, что стою недалеко от правого по ходу движения кювета, сместился ещё правее и поднял руку. Через несколько секунд 69-й ГАЗ притормозил, дверь открылась, я сделал шаг к автомобилю.

– С автобуса, в Артик?

– Да, до гостиницы не подбросите?

– Садись.

Мчались мы шустро, водитель был неразговорчив, я тоже как-то уже замонался – молчали оба. Минут через двадцать со скрежетом затормозили у современного восьмиэтажного здания с внушительным стилобатом. Отклонив моё желание оплатить проезд, водитель произнёс:

– Дежурная на месте, но спит, скорее всего. Звони, пока не откроет, не стесняйся.

– Спасибо.

Он кивнул головой и умчался, а я подошёл к гостиничным дверям – они были открыты. Вошёл в здание, подошёл к закрытому окошку администратора и стал трезвонить в звоночек. Минут через десять-пятнадцать оконце открыла заспанная армянка, несмотря на непланируемую побудку, она была приветлива:

– Здравствуйте, хотите у нас остановиться?

Я уже изрядно притомился, поэтому, чтобы гарантированно выспаться, решил попытаться заселиться в одноместный номер – шансов, конечно, мало, но вдруг повезёт.

– Здравствуйте, скажите, а в одноместный номер Вы бы могли меня заселить?

– Хорошо, Вы с кем хотели бы жить рядом: с геологом или строителем?

Я понял, что просьба моя не прокатывает и, скорее всего, придётся жить в двухместном с соседом, но решил всё же ещё помусолить эту тему:

– Девушка, а всё же как насчёт одноместного номера, как-то это возможно?

– Конечно, а вы с кем хотели бы жить рядом: с геологом или строителем?

– Да я хотел бы в одноместном жить, но если никак, то мне всё равно.

Администратор внимательно посмотрела на меня и, видно, убедившись, что имеет дело с изрядным дебилом, стала терпеливо мне втолковывать:

– На втором этаже живёт геолог, на третьем – строитель, оба в одноместных номерах. Вы тоже будете в одноместном, но где Вы хотите?

От таких перспектив у меня аж голова закружилась.

– А кто живёт на восьмом?

– Никого, только туда вода не поднимается.

Перебрав все этажи, я узнал, что в гостинице живут только два постояльца – геолог и строитель, что вода поднимается с гарантией, то есть с нормальным напором, только до четвёртого этажа, но горячую надо подождать. Кроме этого, я узнал, что в гостинице есть ресторан, который открывается в одиннадцать утра, что сейчас поесть мне нигде не удастся. Ещё я узнал, что повар – хороший человек, и если мне надо уйти пораньше, то я могу подойти в ресторан к девяти, и он меня накормит.

Я поселился один на четвёртом. А чо, я хуже строителя или геолога, чо ли? И напор воды был нормальным, правда, горячая в этом напоре проявилась только утром, ну что за беда? Не впервой, принял холодный душ и завалился спать.

Проснулся я около девяти, проспал часов шесть, но чувствовал себя абсолютно свежим. Привёл себя в порядок и минут в двадцать десятого уже был у окошка администратора. Расплатившись за ночёвку, я разузнал, где находится нужный мне заводик – оказалось, что до него пятнадцать минут пешком, и пошёл позавтракать в ресторан.

Небольшой зал ресторана был круглой формы, на кухне слышались какие-то звуки. Я сел по привычке за столик у стены. Просидев минут десять, понял, что меня не видно – пересел за столик в центре зала, просидев ещё десять минут, понял, что надо предпринимать действия по поиску доброго повара, и пошёл на звуки, доносящиеся из кухни. Подходя поближе, окликнул:

– Есть кто живой?

Уже войдя в помещение, увидел рослого широкоплечего мужчину в белом колпаке, стоящего ко мне спиной у длинного стола и что-то режущего на разделочной доске. Не поворачиваясь ко мне спиной, он ответил:

– Видел тебя, дорогой, видел. Сначала у стены сидел, потом в центре, что хочешь?

– Чего-нибудь горяченького съесть, сутки не ел, оголодал.

– Ай-яй-яй, покормлю тебя, что ты хочешь?

– Яишенку из двух яиц и какое-нибудь второе блюдо.

– Хорошо, а какое второе?

– Да любое мясное, что есть.

– Скажи какое, я сделаю.

Я стал лихорадочно перебирать в голове известные мне армянские блюда.

– Люля-кебаб можно?

– Хорошо, будет тебе люля-кебаб, пойдем, поможешь.

Повар положил нож, повернулся – на вид ему было лет сорок пять. Мы вышли из кухни и двинулись по длинному коридору, войдя в тёмное прохладное помещение, приблизились к огромному сундуку, обитому оцинковкой. Он открыл толстенную крышку, также обитую оцинковкой, и сказал мне: