Вечером я снова был весьма удивлён, когда обнаружил, что на ночь рядом со мной деловито и весьма бесцеремонно располагается совсем другая девица, но это меня не огорчило. Как справедливо заметил Огюстэныч, в смысле Пьер Огюстен пацану в возрасте Керубино, неважно, за кем приударить – и за графиней, и за её камеристкой, да за любой юбкой, а уж если она сама пришла к тебе, не о чем говорить.

С утра кто смог продрать глаз, попили чаю и пошли купаться, я выпендривался своим южным загаром, после полудня выдвинулись домой. Настроение мне омрачало большое коричневое пятно на моих светлых брюках, которое я соорудил себе, хлопоча утром у костра, случайно вылив треть банки какао со сгущённым молоком, впрочем, советская химчистка утолила мои печали и через неделю костюм был лучше нового.

В понедельник я вышел на работу, первого сентября пошёл в школу: наступила осень, потекли тягучие рабочие будни. В наш класс пришёл новый пацан – Сашка Захарченко, весёлый, заводной, с огромными лапами, кулак у него был с голову пионера-отличника. Сашка незадолго до этого чуть не загремел под фанфары в места не столь отдалённые. Дела простые, обычная групповая драка, в которой кто-то пострадал с противоположной стороны. Пострадал весьма серьёзно, кто бил, кто помнит, кто видел, как найти? Ментуха советская сработала быстро – просто назначила виновного, посмотрели: о, гляди, кулачищи какие, этот точно мог приварить, стали крутить, колоть на чистосердечное, признание же – царица доказательства ещё со времён Андрея Януарьевича, но Сашок как-то отбился, отполз, он рассказывал, как, но я уже не помню. Сашка носил кепку-восьмиклинку, которую называли кемель, и получил в компании нашей кличку – Кемель. Клички возникали и прилипали по большей части стихийно, иногда их раздавал какой-нибудь острослов, если глаз его остёр и сам он неглуп, то кличка приживалась, а нет, так и клички нет. Часто они были связаны с фамилией или именем, Пушков – Пушок, Козлов – Козёл, у Витьки Медведева было два погоняла: Мокушка и Фред; Мокушкой звали одного комического персонажа из кинокомедии тех времён, откуда взялась кликуха Фред, не помню, Витёк откликался на обе. Сашка работал на «Калибре» токарем, по вечерам мы встречались в классе, по выходным тусили втроём: Мокушка, Кемель и я.

В начале шестидесятых полуподпольно стали во многих спортзалах заниматься культуризмом, мне об этом рассказал один приятель на заводе; так как заканчивал трудится на заводе довольно рано и дома был ещё до четырёх часов вечера, я решил подкачаться в промежутке между работой и школой. Книгу по культуризму или бодибилдингу купить было невозможно, но в спортивном магазине мне толковый продавец сказал: «А чем тебе не подойдёт брошюра упражнений по атлетической гимнастике? Это ж, по сути, одно и то же», и показал мне пару брошюр, в одной из которых были представлены упражнения с гантелями, а в другой с гирями и штангой, я взял обе. Для начала купил в магазине пару гантелей по пять килограммов, позанимавшись полгода, купил гантели по восемь, ещё через полгода полуторапудовую гирю, двухпудовки в магазине не было. Занимался два-три раза в неделю, пока не поступил в вечерний институт, в институте времени не стало хватать, так иногда по выходным баловался.

Осенью познакомились мы с девчонками из восемьдесят пятого дома. Лучший способ познакомиться поближе – это сходить в поход, что мы и решили предпринять. Сашка с Витьком не смогли, и пошли со мной в поход Лёсик с приятелем, которого до этого момента я не знал, и три девчонки. Отправились мы на Истринское водохранилище, стояла теплынь, поставили палатки на небольшой полянке, окаймлённой кустами, сгоношили, как обычно, какой-то несложный ужин, поужинали, потом сидели у костра, выпивали, пели, играли на гитарах. При сборах мы слегка скорректировали количество алкоголя, взяли побольше, чтобы и самим быть поразвязнее, ну и в надежде, что дамы наши выпьют поболе и будут посговорчивее. Дамы пить вообще отказались, а вот наш новый походник, друг Лёсика, подналёг и, перебрав, сначала быковал, а потом и вовсе слетел с катушек. Схватил топор, стал орать, что всех зарубит, все разбежались, я, поскольку хмель у меня прошёл моментально, стал искать возможность, чтобы обезвредить дебила. Для реализации своего плана я потихонечку крался за ним сбоку и чуть сзади по кустам, окружавшим полянку, выжидая удобный момент для нападения, как вдруг позади услышал треск ломаемых кустов и аж обмер, думаю, как он там с топором оказался, оглянулся, а там три наших девки продираются. Я им: «Брысь», а они мне: «Мы тебе поможем», я им: «Отвалите, не мешайте». Они куда-то смылились, а я, подгадав момент, выскочил из кустов и прыгнул на него сзади, обхватил руками, что бы он не смог ударить топором, подсёк, повалил пьяного идиота на землю мордой вниз, пытаюсь выдрать из руки топор, и тут на нас прыгнули три этих десантницы, лежат как на диване привыкают. Я им: «Девки, да сползай уже с меня, я пошевелиться не могу, а урод, которого я завалил еле стонет уже, похоже загибается». А они мне: «А вдруг он опять начнёт?» Еле выбрался из этой кучи. Взяли растяжки от одной из палаток, спеленали его, положили подальше от костра, чтоб он по пьяни в костёр не скатился, так и пролежал до утра.

С утра мы с Лёсиком решили сплавать на противоположный берег, плыть было не меньше полутора километров, на случай если вдруг сведёт ногу, решили пихать перед собой бревно, плыли часа два, задолбались с этим бревном, вылезли на берег, сели отдохнуть. Недалеко стояла палатка, рядом женщина готовила кофе на костре, подошла к воде, увидев бревно, сказала: «Ветра нет, а бревно приплыло». Рассказали, что бревно с собой приволокли с того берега, удивилась, как мы сюда, да ещё с бревном. Угостила нас кофейком, стало полегче, поплыли назад, на бревно уже сил не было, доплыли налегке, без страховки, перекусили, рванули в Москву. Поход как-то не задался, но в воде наплескались до тошноты.

Связь с девчонками я не потерял, они, правда, разочаровались в Лёсике и его друге, что немудрено, и, приглашая меня на вечер танцев в их организации, попросили взять с собой кого-то поадекватнее. Собрались втроём, мы с Кемелем и Витька, приоделись, но аккурат перед поездкой одна из них позвонила мне и сообщила, что их смену загнали на дежурство, но мы, если хотим, можем прийти потанцевать без них. Помозговав, мы решили идти, упускать такой шанс было нельзя, наши знакомые работали на телефонной станции, и по слухам, там, кроме них, трудилось ещё порядка трёхсот человек, и девяносто процентов из составлял прекрасный пол.

В девятнадцать часов были у дверей клуба, но так просто с улицы туда не пускали. У входа толпилась небольшая кучка таких же искателей приключений, в приоткрытую дверь, и было видно, что у выхода из клуба так же стайка девиц, высматривает кого-то в толпе порывающихся попасть в этот малинник. Неожиданно одна из них протянула мне руку и сказала: «А этого мальчика я знаю», и провела меня в зал. Пока я раздевался, в зал прорвались Сашка с Витькой. Народ танцевал вовсю, но парней явно не хватало. На первый танец я пригласил ту самую девушку, которая провела меня в зал, её звали Тамара, она работала там же, на телефонной станции. Приглашая на танец Тамару, я отметил для себя её подружку, она мне понравилась больше, и я пригласил её на второй танец. Мы протанцевали с ней весь вечер, познакомились, она училась в девятом классе, звали её Марина. Через час в нашем вечере танцев возник перерыв, который нам организовали пацаны, работающие механиками на станции. Подошли, вызвали на разговор во двор, мы вышли втроём, их было семеро. Разговор получился для них беспонтовый, они, видно, полагали, что мы выйдем на трясущихся ногах, а мы вышли с желанием заехать кому-то в грызло, нас отвлекли от приятного занятия, времени на разговоры тратить смысла не было. Они включили заднюю, мол, тут во дворе, при всех, сейчас схлестнуться нельзя, давайте завтра-послезавтра. Мы согласились, завтра, в семь часов вечера у «Огонька», и добавили: если сегодня ещё кого-то увидим рядом, рожу намнём прямо на танцполе, чего далеко ходить. К «Огоньку» они не пришли, подружки наши мне потом рассказывали, что парни эти стали аккуратненько выведывать, где мы живём, но они ответили, что точно обо всех они не знают, но вот Алек в «Огоньке» живёт. После этого оппоненты наши поскучнели, перестали нами интересоваться. Определённо всё-таки перепадали мне какие-то бонусы от моего местообитания.

Я вряд ли могу выступать в качестве эксперта, рассуждая о танцах, но по своему опыту помню, что танцевали на танцплощадках в те годы в основном танго, вальсы, из экзотического, возможно, какую-нибудь летку-енку, а у молодёжи в моде были твист и шейк. Движения, рисунок, техника этих танцев существенно отличались у разных исполнителей, видеомагнитофонов ещё не было, но в любой компании всегда находился кто-то, кому друг или подруга показали, как это делается. Танцевали как могли, как показали друзья. Запускали их всегда уже в конце вечера, твист уже был как бы легализован, его танцевать было можно, мы его со своими новыми знакомыми отплясали на ура. А вот шейк они с нами танцевать не стали, сказали, не умеют, тут мы стали отрываться вдвоём с Мокушкой. Но наше веселье остановила дама-распорядитель, сухопарая женщина лет пятидесяти. Она подошла к нам и строго сказала: «Немедленно прекратите, у нас этот танец танцевать нельзя». Мы остановились и вступили в дискуссию, требуя обосновать, почему нельзя. Тут она сделала ошибку, пытаясь обосновать то, что обосновать невозможно, забрела в такие дебри, где логика теряла смысл, и чтобы не потерять лицо, сказала: «А я сейчас специалиста приглашу, она вам всё быстро растолкует, подождите», и растворилась в толпе танцующих. Стоим размышляем, сейчас дружинников приведёт, но через пару минут она появилась вместе с миловидной женщиной лет сорока, которая была, как мы узнали позже, руководителем танцевального кружка и сказала: «Вы посмотрите, что они танцуют». Мы продолжили уродовать эстетический вкус присутствующих, женщина посмотрела на наши несуразные телодвижения и ответила: «Интересный рисунок, да пусть себе танцуют». Забавно, через несколько лет в каком-то советском кинофильме я видел эту сцену, отображённую с кинематографической точностью, видно, схожие ситуации были в те времена не редкостью на танцевальных площадках. После танцев мы поменялись с Мариной телефонами, договорились созвониться. Созвонились, стали изредка встречаться.

Препятствием для наших встреч являлось то, что я продолжал встречаться с одной из девиц из восемьдесят пятого дома. Дело было не в моих высоких моральных устоях, у меня просто времени не хватало, надо было ещё иногда посещать школу. Но вскоре всё благополучно разрешилось, нас троих пригласили домой на день рождения к одной из тех самых девушек. Ну, мы взяли водки, дамам вина, букетик, какой-то непритязательный подарок и явились в назначенный час. В процессе застолья все рассорились друг с другом, я с подругой поцапались, расселись по разные стороны стола, я сел с именинницей, она рядом с Витькой. Все изрядно выпили, закончилось тем, что я страстно, прямо за столом, целовался с именинницей, Витёк с моей подругой за оконными шторами. Кемель с их товаркой ломанулись в соседнюю комнату, но там затаился засадный полк в лице мамаши именинницы, и они передислоцировались на кухню. В итоге любовь у меня закончилась, не начавшись, и я стал встречаться с Мариной.

В декабре шестьдесят пятого года мне присвоили второй разряд; процедура, вопросы комиссии полностью повторяли экзамены на первый разряд, так что проблем сдача не вызвала. Я стал получать восемьдесят рублей в месяц, сравнялся по зарплате с сестрой, мать к весне купила мне плащ-болонью, я становился крутым перцем, ещё бы – мне исполнилось семнадцать.

В начале весны, как только проклюнулась первая травка, мы двинули вчетвером, я с Маринкой и Тамаркой, не помню, с кем-то из парней, в поход. Мы Мариной впервые через полгода встреч ночевали практически наедине, если не считать наших друзей. За ужином у костра, как водится, выпили, девчонки по чуть-чуть, мы по кружке, для храбрости. После трапезы все расползлись по палаткам, я пошёл в решительную атаку, Мариша, как полагается, оказывала умеренное сопротивление, возможно, главным побудительным мотивом к сопротивлению было то, что мы были не одни. Где-то к полуночи мне надоели мои безрезультатные потуги, я решил посмотреть, как будут развиваться события. Марина стала размышлять вслух, что происходит между мужчиной и женщиной после близости, и высказала предположение, что парень после этого перестаёт уважать девушку. Меня такая постановка удивила, и я сказал, что всё не так, это развитие отношений, вершина любви, но при этом принял её слова как некое разрешение к действию и возобновил свои попытки, но она была непреклонна, в итоге мы заснули, как после длительного марафона. Через неделю после Марина позвонила и пригласила меня в гости к себе домой, но с условием, что я не буду к ней приставать.

Я был у неё дома в первый раз, в их небольшой двухкомнатной квартире, в мебели, интерьере ощущался достаток, диссонировало с интерьером лишь какое-то замурзанное покрывало на диване тёмно-коричневого цвета, факт этот мне запомнился, но тогда я на него и внимания не обратил. Я сидел на диване, а она лежала, положив голову мне на колени, что-то мне всё говорила о том, что мне надо обязательно учиться, а я целовал её, я был влюблён, мне нравилось её целовать, и ещё чтобы не слушать эти надоевшие мне речи. Допекали две её подружки, которые находились балконе соседней квартиры и каждые двадцать минут кричали, вызывая её на разговор. Она вскакивала с дивана, бежала на балкон, они о чём-то шептались, затем она приходила и снова ложилась на диван. Соблазн был велик, но я дал ей слово. После последнего её рандеву с подругами она зачем-то попросила мои часы, взяла и отнесла их своим подругам. Отдал, ладно, думаю, пусть поиграют. Когда пришла пора мне уходить, она почему-то выглядела слегка расстроенной. Через какое-то время в наших отношениях наступило охлаждение, и она вернула мне часы. Что это было, зачем, до сих пор не пойму. Вспоминая эту историю, я, кажется, понял, что она хотела развития отношений в этот день, для этого-то меня и пригласила домой, и покрывальце-то было подобрано зашарканное, чтобы не измарать диванчик, но что ж мозги-то мне крутить. Мне вообще кажется, что женщины, зачастую прося нас о чём-то, в душе предполагают совсем другую нашу реакцию на собственную просьбу, поскольку говорят это исключительно для того, чтобы не выглядеть плохо в глазах партнёра или ещё по каким-то неведомым нам причинам. Но тогда я не был погружён, даже на немного, в пучину женской психологии, да и сейчас не всегда понимаю. Но, возможно, и этим, в числе огромного количества других отличий, мы и интересны друг другу? Мужик – он же прост, что не означает глуп, но прямолинеен, если говорит «да», значит, да, если говорит «нет», значит, нет, и полагает, что ему говорят о том же. Ан нет.

За хлопотами пришёл шестьдесят шестой год, мне исполнилось восемнадцать, мамуля подарила мне на день рождения норвежский или финский свитер чёрного цвета с красивейшим национальным узором на груди. Такой красивой вещи у меня никогда не было, на меня стали поглядывать девушки, сейчас я мозгую, что они, наверное, глядели на мой замечательный свитер, но тогда я мнил иначе. Омрачала моё настроение только Катька, стоило мне отвернуться или отвлечься на секунду, эта зараза сразу напяливала на себя мой свитер и сваливала на свидание. Я и объяснял ей, что растянет на сиськах, что у меня всего-то приличных вещей – этот свитер, ей хоть кол на голове теши.