Корабль-греза

Хербст намеревался ( судя по отрывкам из его морского дневника, приведенным в послесловии к роману) создать роман о трудном , чудовищно трудном реальном приближении старого больного человека к смерти. Но сделал выбор все-таки в пользу грезы, которая " намного сильнее, чем реальность" . И греза , поселившись в комнате умирающего старика, вырвала его из лап жестокой реальности, превратив то, что мы называем умиранием, в морское плавание в на борту корабля, покинуть который значит умереть.
Ведь " Сознание нуждается в море" , которое " в действительности есть время". Но и в этой грезе быть всего лишь путешественником тоже чудовищно трудно. Потому , что убаюкиваемый грезой, он движется навстречу вечной тьме, вопреки желанию двигаться к свету. И это осознает, и пытается принять неизбежность приближения к той, что стоит неподвижно и ждет - это и есть ее , смерти, сущность . А корабль-греза и его пассажир пребывают в пути, отдаляясь от мира и " преодолевая одну пространственную секунду за другой".
Взгляд автора на то, что мы называем умиранием, поразительно необычен, феноменально точен, а еще подкрашен звуками и подзвучен красками моря - как в самых прекрасных грезах.
Хербст окружил главного героя романа не только морем, но и компанией попутчиков , постаравшись подобрать в нее тех, кто должен помочь старику в плавании и скрасить его одиночество. Все без исключения - очень колоритны.
Роман Хербста вызвал у меня некоторые ассоциации с восхитившем меня "Мэлон умирает" Беккета ( надо перечитать).
Да, автор "Корабля-грезы" достоин самых высших похвал ! Он создал шедевр!
А так же не забудем о благодарности переводчику Татьяне Баскаковой за ее безупречный литературный вкус и талант.

СОЯ: 5+7+8=6,7

Давно у меня не случалось читать такую небольшую книгу в течение почти трех дней. Вроде и текст плавный, и шторма на горизонте не предвидится, но невыразимо укачивало от романа, заставляя отвлекаться на всё, что угодно, только лишь бы не погружаться в повествование. Оно получилось чрезмерно укачивающим, а порой невыразимо скучным.

Хербст пишет историю очень пожилого мужчины, который отправился в морское путешествие, правда сойти с корабля ему не удастся. Причина? Тут их несколько, но все они довольно прозаичны, а догадка о них начинает блуждать в уме читателя уже где-то к середине книги. Нагнетаемая атмосфера коробля-призрака, где путешествуют 144 избранника, которым суждено перейти из этой жизни в смерть, раскрывается в самой последней главе, в том числе благодаря географическим координатам.

Можете потрудиться и составить в ГуглМэпс карту путешествия господина Л., так как в романе каждая глава обозначена координатами широты и долготы, собственно одна из педагогических задач Хербста состояла и в том, что читатель должен пройти сквозь текст самостоятельно, используя лишь намеки писателя. Возможно, что такой подход интересен, но на практике это все напоминало скучные поминки, где мы вынуждены слушать истории из жизни умершего и довольствоваться пространными размышлениями о смысле жизни и грустной радости смерти.

Пожалуй, именно благодаря тому, что сам писатель говорит, что его произведение можно описать как утопию умирания, слово "утопия" в контексте этого романа для меня приобрело этимологический оттенок от слова "утопленник", а не от греческого "место, которого нет". И в качестве хорошей иллюстрации этой книги будет творение замечательного режиссера Ханеке - "Любовь". Можно представить весь роман "Корабль-греза", как монолог главной героини фильма упомянутого режиссера, если бы в фильме она говорила. [Уверен, после первых 50-ти страниц аналогия станет понятной]. Эдакая старческая европейская грусть за весь мир.

Соглашусь с мнением о том, что когда читаешь мусорную литературу, к ней не возникает вопрос - зачем мне автор всё это пишет. Однако, когда автор создает столь серьезное произведение, вот тут уже приходится озадачиваться подобными вопросами. Хочется отметить, что Хербст считает себя создателем постпостмодернизма, а отсюда следует, что если постмодернизм занимался деконструкцией текстов, то после-постмодернизм - это попытка собрать текст заново из осколков, оставленных постмодернистами. Швы и трещины к такому тексту прилагаются.