Ланарк. Жизнь в четырех книгах

Аластера Грея люблю преданно и нежно, с первой публикации, и, право, не отвечу на вопрос, почему "Ланарк", opus magnum шотландского прозаика, так неоправданно долго пылился у меня в шкафу. А вот понадобилось ехать четыре часа в электричке, потянулась рука за толстой книженькой... и что же? Я еду уже не из Северной Столицы во Псков, а из Глазго в деревню Гленко. А то и из Института в город Унтанк, где звонят колокола и вызванивают мне лорд-мэрство и персональную преисподнюю.
Первая часть "Ланарка", которая, естественно, идёт после третьей...
Ну, в общих чертах улавливаете. На полке пылилась маленькая вселенная внутри большой. Или большая Вселенная внутри маленькой.
Итак, первая и вторая часть "Ланарка", естественно, идут после третьей. Хитроумный Гомер-Грей рекомендует читать в одном порядке, а осмысливать - в другом. А вы умеете осмысливать в том порядке, в каком пронумеровано? Так вот, эти части - вполне традиционный портрет художника в юности - или в щенячестве, коль скоро вы предпочитаете Дилана Томаса Джойсу. Художник болен всеми мыслимыми аллергиями, избегаем дамами, безденежен, не понят и не принят обществом, да что там обществом, родными папой, мамой и сестрёнкой... но от стандартных [икро]метаний творческой личности (торговая марка) "Ланарк" отличается, как небо от земли. Грей и не скрывает, что написал своего Дункана Тоу с себя, хотя Дункан, мол, честнее и твёрже. Да, и писатель, и его персонаж - питомцы одной и той же Академии Художеств, только Тоу расписывал церкви, а Грей - кафе и рестораны. Ощутив всеми фибрами души своей безнадёгу и невостребованность, автор не поехал в деревню Гленко, к самому серому северному морю. А Тоу поехал.

Строго говоря, не так-то Ланарк выходит из ряда вон. Есть произведения, где завязкой является то, что обычно считают развязкой. Помните страшный военный/антивоенный фильм "Лестница Джейкоба" или рассказ Е. Хаецкой о семерых праведных? А "Дети воды", которые в XIX веке были любимейшим чтивом британских малышей, а теперь издаётся в отрывках - из политкорректности? "Ланарк" начинается с непристойно реалистического интерьера кофейни, в которой самый что ни на есть противный кофе и липкие приторные пирожные, но ходить больше некуда, и все ходят. А построена эта кофейня там, где вместо экземы кожа покрывается драконьей бронёй, а вместо астмы на теле открывается множество ртов. При желании можно выучить рты петь хором.
Я могу до бесконечности живописать самозамкнутый мирок Института (Внимание, прошу внимания! Комитет по экспансии объявляет, что после сто восьмидесятого в клоаку больше не будут приниматься размягченные. Все безнадежные мягкие будут сливаться через воронки в компрессионные шлюзы...), доброго шизофреника Оракула на не менее шизофренической Дороге, которую надо пройти до конца, драконовскую схему власти в Унтанке, личного демона-искусителя - да-да, обаятельного всеми любимого супермужчину, перечень "Откуда и что в "Ланарке" сплагиачено" с актуальной классификацией плагиатов, и наконец, встречу с собственным создателем, но разве это главная изюминка нашего талмуда? Он же маленькая вселенная внутри большой, и все эти экземы, драконы с саламандрами, выборы, росписи, девушки, города, шизофреники и мокрое бельё на верёвке имеют значение постольку, поскольку они - часть этой вселенной.

На вопрос, с какой целью он объединил два настолько разных романа: модернистскую, оказывается, автобиографию, и социальную фантастику с элементами, вот оно как называется, абсурда, Аласдер Грей ответствовал:
Одна толстая книга, падая в воду, издаёт значительно более громкий всплеск, чем две тонкие.
Шотландия, леди и джентльмены.

— Где я видел тебя раньше?
Девушка с улыбкой покачала головой:
— Понятия не имею.
— Я вроде бы хорошо тебя знаю.
— Вряд ли.
— Я убил тебя, правда?

Прочитано в рамках книжного клуба "Борцы с долгостроем".
Этот роман пролежал на книжной полке несколько лет - то беготня, то сессия, а почти 800 страниц - чтение масштабное. Но тут Тони все-таки собралась, назначила себе целью одолевать по 100 страниц в день и с этим успешно справилась.

Передо мной развернулась не просто фантасмагория, не просто мир, а нагромождение миров, в каждом из которых словно что-то не так, тут и там подвох и предатели. Помня, что это работа шотландца, я невольно постоянно вспоминала столь обожаемого мною Бэнкса, но дядя Иэн на фоне Грея просто самый-самый оптимист. Каждая страница "Ланарка" - это падение в кроличью нору, у которой нет и не может быть дна. Каждая страница "Ланарка" пропитана ощущением безысходности и печали (может именно поэтому в последнее время у меня настрой на меланхолию, кто знает).
Концепция бесподобна, сюжет более чем странный, но крут только так, стиль довольно тяжеловесен. Роман читается непросто, и сложности возникают во многом благодаря образу главного героя, который если и очаровал меня в самом начале этой истории (а с началом-концом у Грея все тоже очень хитро, ух!), то затем вызывал неприятие и некое непонимание по мере знакомства с его прошлым-настоящим и на пути к будущему.

Как итог - о чем эта книга? Она о жизни и смерти. И еще множестве вещей. Бродить по мирам, которые хотят разрушить хитрецы и музыканты, лечить драконов книгами и задыхаться от астмы, потеряться во времени или застрять там, где отсчет ведется по пульсу - все это и даже больше предстоит читателю на страницах "Ланарка" Грея.
И начнется все в городе, который уже давно не видел солнца.

В ветро-весеннем зное,
Облачись облаком белым,
Покину царство земное
И в подземное сойду смело.

Там - Ад. Там горят свечи
Из человечьего жира;
Живуча там память о встрече
С существом из другого мира.

ГДЕ Я?
Мысль отчетливо появляется моем мозгу. За ней следует другая: КТО Я? Вокруг темно. Чувства отсутствуют полностью: я не чувствую тепла или холода, я не ощущаю границ своего тела. Я могу быть бесконечно малым или бесконечно огромным… Ни вкуса, ни запаха. Я пытаюсь заговорить, но не слышу произносимых слов. Я пытаюсь потрогать окружающее пространство, но не знаю, имею ли руки. Время течет. Быстро, медленно ли? Мне оно кажется вечностью. Мне нечего вспомнить, я не знаю, о чем мне мечтать.

Вдруг я осознаю присутствие другого. Это девушка. Я ощущаю волны, исходящие от нее. Я стремлюсь к ней, ориентируясь на свет, на тепло, которого не вижу, но чувствую всем своим существом. Цель всей моей жизни заключена в одном — догнать ее и прикоснуться к ней.

Потеряв надежды и силы, отчаявшись догнать ее, я погружаюсь в себя, желая успокоиться и отдохнуть. В этот момент где-то раздается громкий щелчок. Затем шелест. Затем — голос, скомканный и дребезжащий.
« Я был довольно болезненным ребенком. Я избегал шумных и подвижных игр, не мог найти общий язык со своими сверстниками. Учился плохо и мне постоянно доставалось от родителей… Я чувствовал себя ничтожеством, которое не может одолеть лестничный пролет, не запыхавшись».

Голос вызывал отвращение. Потом меня захлестнуло: Я СЛЫШУ! Затем меня накрыло: ЭТО БЫЛ МОЙ ГОЛОС.

«Ненависть к себе росла во мне черной, засасывающей массой. Каждый прожитый день уменьшал меня в моих собственных глазах. Со временем все перестало иметь смысл. По пути на работу я видел лишь крошечное окошко окружающей дествительности, обрамленное непроглядной тьмой. Краски мира меркли, сам я мельчал, скукоживался, съеживался, пока… не исчез. Мрак поглотил меня».

Я был ошеломлен. Кто был это ничтожество? Я хотел жить! Я любил жизнь, хотя и не знал ее. Ни минуты.
Раздался еще один щелчок, звук перематываемой пленки. Стоп. Заговорил мужчина, его голос звучал так, как будто кто-то пускал мячики слов в огромной пустой комнате: они ударялись от стен и приходилось хорошенько напрягать слух, чтобы расслышать его.

«— Ну что же, начнем разговор? Расскажи мне о последней книге.
— Это было чудесно (все тот же дребезжащий голосок меня). Вы знаете, когда-то я ценил книги, которые бы резонировали с моим жизненным опытом (удивительно, но голос набирает уверенность). Что-то из разряда: он так прекрасно описал юность этого паренька, я сам когда-то был таким же. Но, со временем, все эти вещи утомляют. В книгах жизнь, но, позвольте, разве в нашей жизни недостаточно жизни? Каждый был когда-то карапузом, имел проблемы в школе, безответная любовь, борьба с системой, отстаивание собственных взглядов и стремлений. Каждый желал, если не стать художником, то музыкантом, или танцором, или врачом. Каждый кончал жизнь самоубийством, если не по-настоящему, то хотя бы понарошку. В мыслях и мечтах. И убивал. Нырял в омут садо-мазохостских фантазий, доводя себя до исступления.
Так вот, со временем все эти жизнеописания немного утомляют: мало чем они отличаются одно от другого и выделяются лишь особенностями писательского мастерства или какими-то совсем уж нереальными подробностями.

— Но ты же сказал, что книга была чудесной?
— Верно. В этом соль постмодернизма. Жизнь паренька Тоу (считай, автобиографичный очерк Аласдера Грея) — лишь незначительная часть книги. Остальное — сюрреалистический и в крайней степени непредсказуемый рассказ о его путешествии в преисподнюю. Самое забавное состоит в том, что паренек Тоу в ад не верил.

Звучит отвратительный истерический смешок.
—«Ланарк: жизнь в четырех книгах» постмодернизм в самом его лучшем проявлении. Чем мне нравятся постмодернисты, так это тем, что они плюют на все законы. Время? Порядок? Логичность? Грей активно заимствует у многих, кто был до него. И сам же составляет список плагиатов. Чтобы не мучались.

Ланарк попадает в Унтанк, своеобразное чистилище, загробный Глазго, заброшенный и опустевший. Куда не проникает ни лучика света. Оттуда — прямиком в ад, в Институт, где грешники не жарятся на огне, а идут на энергию и еду остальным обитателям преисподней. Забрав любимую из ада, Ланарк возвращается в Унтанк, который успели поработить крупные корпорации и которому угрожает низвержение все в ту же преисподнюю… Наш герой отправляется в Прован, то есть, конечно, в рай. Там он встречает бога-создателя, он же писатель. Что вполне логично. Кошмар всей истории в том, что в раю заправляет все тот же дьявол, орудовавший в аду.
Ланарку даруют смерть.

Писатель намекнул на то, что Ланарк для него как сын (то есть божий), которого необходимо принести в жертву. Странно, но при полнейшем отсутствии сходства, меня не покидали мысли об Иисусе. Возможно, это можно объяснить огромным количеством священников.

Кроме того, он имел представление о писательском труде, поскольку, блуждая по городу, посещал публичные библиотеки и прочел достаточно рассказов и повестей, чтобы понять: все они делятся на два рода. Один — что-то вроде киносценария, где много действия и почти совсем нет мыслей. Другой — повествование о несчастном умном человеке (часто о самом авторе), который много думает, но почти ничего не делает.

Самого Ланарка можно отнести ко второму типу. Поразительно, но герой совершенно не обладает волей. Все, что с ним происходит, происходит по инициативе окружающих, он лишь безропотно поддается и течет себе по течению. Умный и несчастный человек, который ничего не делает и много думает.

Любовь утех себе не ждет —
Ей ничего себе не надо:
Она другим отраду шлет,
Воздвигнув Рай во мраке Ада.

В этих четырех строчках квинтэссенция всего романа. Любовь Ланарка вернула его в Унтанк и, умирая, он только лишь жалеет, что любви в его жизни было мало».

Голос затих. И я как-то сразу успокоился. Эта тьма вокруг — это временно. Она обязательно рассеется и что-то ждем меня впереди.