Пацанчик всё-таки не смог сдержать себя, правда вырвало его не внутри, а снаружи – я успел открыть окно, немного попало и на дверцу машины, по салону разнесся кислый запах, Руслан, увидев и унюхав последствия, взмахнул ручищами как краб клешнями и выдал горячую речь на незнакомом языке, только матерные слова проскакивали очень даже знакомые.

– Чего возмущаешься? Сам виноват, зато машина у тебя теперь прямо нарышкинское барокко – неповторимое сочетание двух цветов!

– Издеваешься? Правильно, только ты пойми, я все это не со зла, не надо меня за падлу держать.

– Не мы такие, время такое, знакомая песня…

–Да хорош уже, а ты гниловатый оказывается Ваня, сначала тихонько сидел, а как почуял безнаказанность, так гавно из тебя и поперло.

–Из меня?

У меня даже дыхание перехватило, вот же наглый черт! Хотелось бы мне сказать, что вот так обмениваясь искрометными, брызжущими остроумием репликами, мы и доехали до гостиницы, так нет, на самом деле я «завис»,и молчал большую часть дороги. Пацанчик тихо заснул, здоровой рукой держась за ручку. Изо рта у него тянулась струйка слюны. Когда Руслан резко притормаживал, или на дороге попадались неровности, голова пацанчика билась об стекло, каким-то деревянным стуком. Когда приехали, Руслан выскочил из машины первым.

– Гони полтинник.

– На, заслужил, дай хоть руку пожму.

Я чувствовал облегчение от того, что все закончилось благополучно, и я цел и ребенка довез, и даже был готов обнять Руслана. Видно я слишком крепко его схватил, лицо исказила гримаса настоящей боли.

– Ну чего хватаешь, у меня же обе руки сломаны!

Только сейчас до меня стало доходить – мы с пацаном сели в машину к какому-то ненормальному, вообразившему себя психоаналитиком, человеку явно криминальных наклонностей (судя по кругу общения),пьяному, обкурившемуся на наших глазах, да еще оказывается, со сломанными руками. Я почувствовал труднопреодолимое желание коснуться асфальта лбом, чтобы удержаться пришлось схватиться за капот Татры, Руслан еще раз проделал свой трюк со взмахом руками, словно птица-мутант, у которой клешни вместо крыльев.

– Полировка, я ж тебе говорил!

Я ничего не ответил, мимо проходил строем наш лагерь, было время ужина, втолкнув пацана в строй, я поплелся в столовую. После ужина машина стояла на том же месте, задняя дверь была открыта, из нее торчали ноги Руслана. Я подошел посмотреть – он мирно спал, мой полтинник валялся на полу. Я тихонько поднял деньги, Руслан все равно не вспомнит, а я еще раз в тренажерный зал схожу. Как говорила героиня одного фильма: »Вы считаете меня легкомысленной и несерьезной?». Наверное, вы правы.

Периметр.

Пиночет! Борман! Гитлер! – идите сюда уроды, ах Борман, ну ты и падла, слюнявый как пидор – а ну отвали, да, у меня есть для вас кое –что, но достанется только одному – самому умному, ну, куда мы сейчас идём? Правильно Пиня – мы идём на периметр! Гулять! Старого не проведёшь, он всё знает. На тебе сосисочку, стой я на нос тебе положу – давай покажи, как ты умеешь!

Огромная пасть бесшумно открывается, и сосиска исчезает в её алой глубине бесследно. Борман и Гитлер с обиженными мордами отбегают в стороны, но тут же начинают повизгивать от нетерпения – скоро прогулка.Мы идём на периметр – катаю это слово во рту как кусок гальки – пе – ри – метр, чувствуется какая –то геометрическая выверенность, и в то же время какое –то неудобство, громоздкость. Пойдём впятером – три пса, сержант из города невест, и я. Пиночет жил в карауле до меня, при мне и, будет жить после меня, старый, заслуженный, благообразный армейский пёс, ненавидевший офицеров – наши вкусы совпадали в этом вопросе. Борман и Гитлер приблудились позже, ещё щенками. В караул привозили пищу на ЗИЛе, масло в алюминиевых тарелках, каши и супы в бачках – мы это есть уже не могли, и отдавали собакам. В карауле ещё была кошка, её звали Сысой, да, имя не совсем бабское, просто так получилось, , когда мы обнаружили, что она – девочка, менять что –то, было уже поздно, Сысой феминисткой не была, и охотно отзывалась на мужское имя. Сержант был похож на смазливого типа певшего песню про Wonderful Life, был он на полгода призывом старше меня, трусоват, истеричен и подл – в общем, надёжный спутник для обхода периметра. Отработанным движением мы заряжаем наши СКС – десять патронов калибра 7,62, я с нетерпением жду, когда – же найдутся безумцы, готовые напасть на наш караул. Я отслужил уже больше года, и ради отпуска, готов кого – нибудь убить, желательно, чтобы мне за это ничего не было. Ничего не поделаешь – я неисправимый романтик. Душка –сержант пнул ногой калитку, псы азартно понеслись наперегонки, мы идём минут десять в быстром темпе, ну всё – пора закурить и посидеть, по периметру стоят скамейки из распиленных пополам брёвен.

– Слушай, я тебе про танкиста рассказывал?

–Нет.

– У меня в Часцах дача, рядом пруд, пару лет назад поисковики нашли в пруду немецкий танк, полностью сохранившийся, вытащили на берег, а внутри башни огромный сом свернулся калачиком.

– Как он туда попал?

–Через дуло танка заплыл, еще когда мальком был.

– И чего, он там столько лет просидел?

–Ну да.

–А чем же он там питался всё это время?

– У мёртвого танкиста .уй сосал.

– Врешь падла!

–Не хочешь – не верь.

– Ладно, пошли – отзвониться надо.

Отзвон производится с грибка – зелёного цвета столба с шатровой крышей, идеальное убежище для комаров, они образуют внутри шубу, чтобы позвонить, надо нырнуть под крышу, задержать дыхание, и схватив трубку, нажать на овальную клавишу на трубке.

– Алё? – ленивый баритон начальника караула демонстрирует нам неуместность всяких звонков. Вы просто так не звоните, вот если вас там убивать начнут, тогда конечно, помочь не обещаю, но послушаю с удовольствием.

– Лады, если сержанта грохнут – я отзвонюсь, скажу, где тушка лежит.

Сержант делает в мою сторону движение, означающее готовность драться, причём немедленно – я плюю на траву как можно ближе к его сапогам, он правой рукой хватает карабин за приклад и срывает его с плеча – секунда, и я заглядываю в ствол – Хорош так шутить, я тебе сколько раз говорил, ты меня нервируешь!

Я отвожу ствол в сторону, и, не оборачиваясь, иду вперёд, он по – старушечьи возмущается ещё минут пять, до следующего перекура.

– Ты про медведя – шатуна знаешь?

–А кто про него не знает?

–А про медведя – ревуна?

– Кого? Такого медведя нет!

– Есть, он, прежде чем в спячку впасть, очко себе глиной замазывает – ну чтобы не похудеть за зиму, а весной, когда проснётся – лезет на дерево и оттуда прыгает сракой вниз, чтобы глина треснула и развалилась.

– А почему – ревун?

– А ты попробуй с высоты пяти метров и очком и об землю!

– Да пошёл ты со своими байками, ты мне лучше скажи – чего мы жрать сегодня будем? Капитан из еды с собой взял только воду, я видел, когда он дипломат открывал.

–А, вот почему он так на кашу набросился, любитель пшёнки.

Наш гастрономический диспут прервали собаки – с громким воем они пронеслись мимо, направляясь к караульному помещению.

–Таак, похоже, опять какая –то лесная тварь, помнишь как зимой?

–Угу.

Зимой наш выход на периметр прервался похожим образом – вперёд умчалось три пса, а возвращалось четыре, три собаки спрятались за нами, четвёртая остановилась, будто для того, чтобы получше рассмотреть нас, перед тем как приблизиться.

– Не понял, у нас же три пса, откуда взялся четвёртый?

– Чего –то не похоже оно на собаку.

Оно повернулось боком, и я разглядел кисточки на ушах – это же рысь! Легко, грациозно, она перемахнула через колючку, и исчезла в заснеженном лесу, оставив нас стоять с открытыми по – дурацки ртами.

– Приготовься, это может быть кабан или лось.

–Усехда готофф.

Периметр – это прямоугольник протяженностью шесть километров, с внешней стороны защищён двумя рядами колючей проволоки, вторая представляет собой сигнализацию, в теории, при соприкосновении с ней, в караулке должен раздаваться сигнал тревоги, но это в теории, на практике её надо минут пять пилить штыком, чтобы вызвать « цевницы слабый стон «, кажется так говорится у Александра Сергеевича. Мы находились на короткой стороне прямоугольника, ближе к выходу на длинную, не торопясь и настороженно прошли метров пять, не встретив никаких лесных зверей.

– Расслабься, псины струхнули просто так, мало ли чего у них в голове?

– Не может быть, я видел, как они рванули, это неспроста.

–Ладно, придём назад, расспросишь их, в чём там дело, они тебе всё расскажут.

– Пошёл ты, приколист.

Августовский вечер был бы хорош, если бы на ногах были сланцы, а не сапоги, и ещё раздражал жуткий собачий вой из окрестных деревень – в этот вечер не только наши псы ощущали дискомфорт.

– Во! Смотри, это что за…– сержант вытянул палец вверх, и рот его открылся колечком, мне захотелось плюнуть, уж больно удачно он подставлялся, ладно не буду, такого он мне точно не простит. Я посмотрел в указанном направлении, да, такое я уже видел. Сразу хочу сказать, что никогда не воспринимал всерьёз маразматиков верящих в инопланетян. Уфологи, экстрасенсы и прочие шарлатаны наводят на меня тоску, дедушка Картезий рвёт на. опе волосы от злости, лёжа в гробу, но эта штука висела в небе, впрочем, нет, это я неудачно сформулировал. Если разделить всё видимое небо на четыре квадрата, она совершала движение по дуге, из нижнего левого в правый верхний, и там, будто натыкаясь на невидимое препятствие, исчезала, вновь появляясь в одной и той же точке в нижнем левом квадрате. На тарелку она была не похожа, скорее на перевёрнутую фашистскую каску, сделанную из какого – то полупрозрачного материала. Сержант впал в грудничковое состояние, обильно пустив слюну из полуоткрытого рта.

– Ну, что ты – я взял его за локоть и потащил вперёд, он не сопротивлялся, и шёл на автомате, я пожалел, что не плюнул, в таком состоянии он бы ничего не заметил.

– Сразу видно, что ты на пост не ходишь, я такую ерунду каждую ночь вижу, я ж тебе говорил, ты думал – шучу?

– Что это?

– Как бы тебе помягче объяснить, есть вещи, о которых думать не надо, чтобы не сойти с ума, воспринимай это просто как дополнительный источник света, например торшер.

– Ты чего буровишь, это же – тарелка.

– Хорошо, что ты о еде не забываешь, кстати, Мамеда знаешь из комендантского взвода?

– Да.

– Он же из аула, вот к ним приехало московское телевидение, снимать программу о жизни горных селян, и как раз в это время скончался местный аксакал, надо хоронить, телевизионщики тут как тут, у них стояк на такие вещи – они ж там все некрофилы. Горцы роют яму, весь аул построился, старейшина гундит на своём языке, оператор преет от восторга – когда ещё так повезёт, снять такую экзотику! И тут старец решил блеснуть знанием русского, не каждый день можно в телевизоре оказаться, ну и говорит – А теперь, чтобы наши московские друзья знали, что мы не только свои обычаи знаем и уважаем, как говорят у вас над гробом – Желаю тебе, эээ, желаю, ну, в общем – с лёгким паром!

Сержант рванул свою руку.

– Да достал ты, не чувствуешь напряжение какое – то, псы воют, над головой эта хрень повисла, щас чего – то будет.

Да здравствуют трусы, им не откажешь в интуиции, я не то чтобы храбрец, но в тот момент не почувствовал ничего, отпустил руку сержанта и пошёл вперед посмеиваясь.

– Стооой, вон, вон там, смотри!

Он не просто кричал, он визжал, я повернулся, чтобы высказаться, но увидев его лицо, понял, что сейчас не время – его взгляд остановился, палец указывал в одну точку, проследив за его взглядом, я увидел колеблющиеся ветви кустарника. Кто –то, или что –то только что скрылось за ними. Всегда интересно читать, как у кого –то волосы стали дыбом от ужаса, выступили мурашки, холодный пот – ну все эти очаровательные штампы используемые авторами, для демонстрации душевного состояния героев в критических ситуациях, ответственно говорю – всё было по –другому. Сержант отбежал метров на пять назад, и рухнул под грибком, я некоторое время стоял не двигаясь, тупо смотрел на ветки, которые ещё совершали свои движения. Я не чувствовал страха, было какое –то чувство пустоты, зыбкости почвы, одиночества и даже тоски, время остановилось, не доходили звуки, в ушах звенело – это был дзен, настоящий, беспримесный. Не могу сказать, сколько времени я отсутствовал, правое ухо опять стало воспринимать звуки – какие –то жуткие визги, я не сразу понял, что сержант фальцетом выкрикивает моё имя, и я побежал на звук, старательно втыкая каблуки в землю, делая отмашку правой рукой, чувствуя себя последним дебилом, плюхнулся на живот рядом с сержантом. Он что-то кричал, я видел только его судорожно шевелящиеся губы – звук опять отключился, я тоже стал орать, чувствуя прилив крови к лицу, шее, и вдруг, как после попадания воды в ухо, звук прорвался и я услышал крики какого –то олигофрена.

– Нээ нээе не паанимайу, нэээ нээе слишу!

С удивлением я понял, что это мой голос, слова чужие, вместе со звуком вернулось сознание.

– Звони в караулку.

Сержант схватил трубку, и несколько раз надавил на клавишу.

– Ну что, трупы есть? – ленивый тенор начкара неуместно иронизировал на другом конце провода.

–Вызывай дежурное подразделение, быстрее!

–Я же говорил, хорош, придуриваться, вы чё там – обкурились что –ли?

–Мудила бля, звони быстрее, здесь какой –то мужик, здоровенный! – проверещал сержант, голосом кастрата Фаринелли.

–Да? –голос начкара изменился – ну вы это, действуйте по обстановке, выходите на связь…

Я честно пытался разглядеть нарушителя, но кроме веток не видел ничего, как ни старался. Сержант дико посмотрел на меня и прошептал – Досылаем?

Всё! Это погребальные колокола! Дослать патрон в патронник – это значит обречь себя на многочасовые беседы с юристами, написание объяснительных, и прочую лабуду. Солдат, выходящий на пост, заряжает в магазин десять патронов, но не досылает их в ствол – боёк оставляет на капсюле круглую, нестираемую вмятину – накол, после каждого возвращения смены в расположение, старшина проверяет все патроны у каждого караульного на наличие наколов, обнаружив их, он деловито намотает яйца провинившегося себе на руку, оторвёт их и весело сыграет ими в бильярд. Патрон досылается в ствол только при нападении на объект, то есть в случае, когда придётся стрелять, и надо быть готовым объяснить свои действия впоследствии.

–Ну? Досылаем?

–Давай!

Металлический, громкий щелчок бойка слышен на несколько километров. Щёки сержанта порозовели, он вспомнил устав.

– Стой, кто идёт?

Тишина, только вой собак из– за леса.

– Стой, стрелять буду!

Реакция такая же.

– Выходи, козёл, мы тебя грохнем! Ну, где ты сука? Боишься урод? Иди сюда!

Он надрывался ещё минут пять, а на меня снизошло спокойствие, я чувствовал себя так, будто я сижу на морском дне, из воды торчит только моя голова, волны мягко касаются тела, нежно задевают и щекочут живот мелкие рыбки, стайками резвящиеся у берега, плевать мне на всё – я отключился. Тишина, никто не кричит, не слышно собак, зрение приобрело резкость – небо чистое, тарелки нет, кусты больше не шевелятся, я обнаружил себя сидящим, прислонившись спиной к грибку, другую сторону грибка облюбовал сержант, глаза его ввалились, он тяжело дышал через открытый рот, дыхание размеренное как у спящего.Задребезжала трубка связи – сержант не реагировал, я протянул руку.