– Доктор выписал новый рецепт. Метотрексат больше не действует, – пояснила Стелла.

– Как дела в школе? – спрашивал Эрик, вытирая засохшие следы от шоколада на пухлой щеке мальчика.

– Я могу написать свое имя! – похвастался малыш.

– Уже? – наигранно удивленно спросил Эрик.

– Да! Хочешь, покажу?

– Может, позже? Я хочу познакомить тебя с моим другом.

Эрик опустил сына на пол перед Ниной.

– Бруно, знакомься, это – мой друг. Ее зовут Нина, – сказал Эрик, сев возле сына на одно колено.

– Привет, Нина! – воскликнул мальчик и протянул ей руку.

Нина улыбнулась столь взрослому жесту.

– Привет, Бруно. Рада познакомиться, – Нина не посмела проигнорировать столь смелое и в то же время невинное предложение о рукопожатии. Уж прикосновение ребенка точно не ошеломит ее больше, чем то, что она уже повидала.

Каштановые волосы Бруно достались от отца, это было заметно по тому, как они торчали волнами в разные стороны. Очки с залепленной правой линзой сползли на самый кончик носа, и он смешно задирал голову, не понимая, что надо поднять очки. Футболка с человеком-пауком была заляпана шоколадными пятнами, а флисовые синие трико, как поняла Нина, были выкопаны сегодня на дне корзины для грязного белья.

– Эй, Бруно, Нина хочет немного на тебя посмотреть. Мы же разрешим ей? – играючи спросил Эрик.

Мальчик задумался.

– А что она хочет увидеть? – спросил он в ответ.

Стелла подошла поближе, не понимая замысла Эрика.

– Она хочет посмотреть на твой глаз. Нина не верит, что ты не боишься этой злющей опухоли.

– Я нее нисколько не боюсь! – Бруно обратился к Нине.

– Это здорово, Бруно. А можно я посмотрю, какая она некрасивая и страшная? – подыграла Нина.

Бруно снял очки и продемонстрировал свой недуг. У него, как и у отца, были карие глаза, но из-за опухоли правый глаз приобрел зеленоватый оттенок, а зрачок застыл в одном положении, не расширяясь, не суживаясь, и внутри сверкало бельмо. Это была крайняя стадия ретинобластомы, и вопрос, на который Эрик хотел получить ответ, звучал так: будет ли операция по удалению глаза эффективной, как утверждают врачи?

Нина чуть нахмурилась и стала вглядываться сквозь мальчика.

Взгляд исподлобья, с которым незнакомка пялилась на ее сына, взбесил Стеллу не на шутку. Ее не волновало, кого пялит ее бывший муж, но когда какая-то шлюха трогает ее сына и подвергает непонятному осмотру, раздражало материнский инстинкт защитить своего малыша. Но в то же время Стелла боялась сказать что-то против, потому что Эрик был настроен весьма решительно, и сидел возле сына в полном молчании, пока эта тощая сука рассматривала ее сына.

– Мне жаль, Эрик, но глаз удалят, – произнесла Нина, наконец.

Эрик тяжело выдохнул.

– Но не в глазу причина, – продолжила Нина, – у него что-то здесь в позвоночнике, – Нина ткнула на поясницу. – И оно очень схоже с тем, что я вижу в глазу.

– Еще одна опухоль? – удивился Эрик.

– Да. Но она давнишняя.

– Врачи ничего не говорили про позвоночник, – опешил Эрик.

– Пусть проверят тщательнее.

Уверенных слов Нины было достаточно для Эрика, чтобы взорвать онкологический центр, если вдруг окажется, что его сын потеряет глаз из-за того, что какой-то недоврачишка пропустил один очаг опухоли, взрывчатки у Эрика уж точно хватит. Эрик знал, как быть настойчивым в своих требованиях. Слишком много боли и страданий пришлось пережить его сыну, а ведь ему всего лишь пять лет.

– Черт возьми, Стелла, своди его парикмахеру! – Эрик приглаживал лохматые волосы Бруно.

– Отведу, не переживай, – Стелла закатила глаза и снова направилась в кухню.

Эрик последовал за ней.

– Я переживаю, потому что ты ни черта не справляешься сама! Посмотри, во что превратилось это место!

Вдруг из криминального авторитета Эрик превратился в требовательного папашу с собственными взглядами на воспитание ребенка, хотя и видит его раз в неделю, а то в две, и уж кому и нужны нотации по родительской ответственности, так это ему.

Они скрылись где-то за поворотом, и ссора разведенных родителей продолжилась вроде бы и не перед ребенком, но от этого она не стала менее слышной.

– Я справляюсь! Просто твой визит внезапен! Мог бы хотя бы вчера вечером позвонить! – спорила Стелла.

– Ты прекрасно знаешь о нашей договоренности из-за твоих проблем! Я прихожу, когда захочу!

– Твои нравоучения меня уже достали! Нет у меня больше проблем! Я исправно сдаю для тебя кровь и мочу каждый месяц, несмотря на то, что это унизительно! Тебе всегда было наплевать на мои чувства!

– Надо было раньше думать о своих чувствах, пока была возможность образумиться! Я давал тебе слишком много шансов!

– Да иди ты к черту, Эрик! Я стараюсь изо всех сил! А все, что получаю взамен, это твои упреки! Хоть бы раз оценил мои старания!

Бруно ковырялся в миниатюрном автомобиле, пытаясь оторвать от него колеса, и что-то напевал себе под нос, пока его родители разносили друг друга на кухне. Нина удивилась, насколько легко ей слышать детские мысли и видеть его воспоминания. Нина даже не прикладывала усилий, образы лились сами, словно малыш желал поделиться ими с любым живым существом, которое могло бы исправить все то, что заставляло его грустить. Нина подозревала, что, скорее всего, залезть в голову к любому ребенку гораздо проще, чем к взрослому. Дети – как открытая книга, листай себе да и смотри картинки. Они не скрыты стыдом или смущением, ложью или страхами. Дети расскажут все, что захочешь, просто попроси. Но насколько они открыты для тебя, настолько же они уязвимы всему, что видят и слышат вокруг, и надо быть осторожным с содержанием, которое вливаешь внутрь детского мозга. Ребенок – это не другой вид организмов, дети – это будущие взрослые, и все его внутренне мироустройство будет ровно таким, каким его вылепят окружающие условия и люди. Нина знала больше остальных, каково это – страдать от ошибочных идей, заложенных в мозг в детстве.

– Научи меня писать твое имя, – произнесла Нина.

Бруно обернулся, и в его глазах читался восторг. Он молча схватил Нину за руку и повел в свою комнату.

Очередное пестрящее разными красками игрушечное царство с лилипутами: игрушками, самолетами и мультяшными фигурками. Нина закрыла дверь спальни, и родительская ругань исчезла в мире за дверью. Бруно усадил Нину на маленький игрушечный стул, в котором она еле поместилась, словно она превратилась в его ученицу, а сам встал перед детским мольбертом и начал вырисовывать фломастером кривые буквы.

– Это «Б». Как барабан, – объяснял он Нине.

А Нина слушала с наигранным интересом, параллельно ныряя все глубже в его жизнь, и главное в жизнь его матери.

– Это «Р». Как рак.

Проблемы Стеллы никуда не ушли, более того, они лежали тут в квартире в данную минуту, и будь Эрик настойчивее, он бы смог их найти.

– Это «У». Как…

– Утка, – подсказала Нина.

– Точно! Ты получаешь пятерку!

Нина радостно захлопала в ладоши.

– Это… – Бруно снова призадумался, вспоминая, какая буква идет следом, – «Н»! Как носок.

Если Эрик узнает, что Стелла взялась за старое, он отберет у нее Бруно. Нина это знала наверняка. Но вот чего она не знала – так это имеет ли она право сообщить Эрику о проблемах Стеллы, если он сам не спросит? И опять Нина возвращается к невозможно жестокой дилемме: говорить о проступке или нет? В законодательстве тот, кто наблюдает за злодеянием со стороны, заочно становится соучастником преступления. Ну, и как, скажите на милость, работать в таких условиях? Эрик своим соглашением заставляет Нину становиться пособником зла, а все из-за своего нежелания знать иной раз правду, видишь ли, они может слишком сильно ранить его чуткое сердце убийцы и наркоторговца. Но сколько бы Нина не пыталась найти решение этой дилеммы, все выводы неотступно подходили к одному бесспорному факту: Нина будет делать так, как прикажет Эрик, потому что ей невыносимо больно чувствовать его злобу на нее.

Внезапно Бруно опустил фломастер и потянул носом. Он плакал.

– Не хочу, чтобы маму опять забрали, – прошептал он.

И тут Нина поняла, что Эрик был до невозможности жалок со своим глупым страхом перед правдой. Вот – кто имеет значение, вот – для кого надо стараться изо всех сил, потому что твое решение, кажущееся пустяковым и незначительным, на самом деле, изменит весь мир этого малыша.

– Почему ты думаешь, что ее заберут? – спросила Нина.

Бруно стоял к Нине спиной и вытирал слезы.

– Потому что ее всегда забирают, когда она болеет, – ответил он.

Нина видела в его воспоминаниях, что, несмотря на недуг Стеллы, она всегда старалась быть любящей матерью, и у нее это получалось. Даже сильнейший угар не мог побороть стойкий материнский инстинкт, и если Стелла и давала слабину, то Бруно всегда был под ее контролем. Нина искренне завидовала Бруно, потому что его мать готова была оторвать голову всем, кто хоть пальцем прикоснется к ее сыну. Включая и голову Нины.

– Не волнуйся, мама останется, – сказала Нина.

– Ты обещаешь убедить папу? – Бруно повернулся к Нине и уставился на нее просящими глазами.

Нина сняла его очки и протерла линзы от влажных капель, а потом надела обратно.

– Обещаю.

– Я знаю, что ты поможешь. Ну… мне так кажется. Мне кажется, ты хорошая.

Бруно улыбнулся, и сердце Нины сжалось от болезненной тоски так, что слезы теперь набежали на ее глаза.

– Ты очень смелый, Бруно. И этим ты мне кое-кого напоминаешь.

– Друга? – с интересом спросил малыш.

Нина кивнула, потому что ком в горле мешал говорить.

– Ты скучаешь по нему?

Слеза скатилась по щеке.

– Очень, – прошептала Нина. – Она тоже верила, что я умею помогать.

Бруно вдруг убежал к угол комнаты и начал ковыряться в большом контейнере, наполненном игрушками, и через минуту возни подбежал к Нине обратно с победным триумфом в руке.

– Вот, возьми. Это тебе, – сказал он и протянул маленькую трубу. Фольга с узорами из блестящих звезд уже местами оторвалась и затерлась, где-то были следы от вездесущего шоколада, и сама труба была очень липкой.

– Что это? – Нина аккуратно рассматривала игрушку.

– Это волшебный глаз. Посмотри в него!

Нина не могла не повиноваться столь настойчивому приказу, не терпящему отказа, и посмотрела в трубу. Это оказался калейдоскоп. И сердце Нины снова защемило от немилостивой скорби. Тори часто носила с собой эту игрушку с разноцветными стеклышками внутри, которые складываются в пестрые радужные узоры, и они никогда не повторяются. Нина держала в руках память о Тори.

– Когда мне грустно, я смотрю в волшебный глаз. Он такой цветной, что грусть пропадает! Правда же? – Бруно все ходил вокруг Нины и выпытывал у нее согласие со своими словами.

Нина вновь не могла отказать, ведь калейдоскоп и впрямь завораживал.

– Твой волшебный глаз и впрямь чудесный! Но я не уверена, что могу его взять. Ведь тогда тебе не во что будет смотреть.

Бруно махнул рукой.

– Это мой старый глаз! Я сейчас смотрю вот в эту волшебную ракету!

Бруно подбежал к столу и указал на еще один калейдоскоп, правда поновее и явно дороже.

Нина улыбнулась мальчику и прижала игрушку к сердцу.

– Я буду беречь твой подарок, Бруно. От него и впрямь мир становится красочнее, – сказала Нина.

Бруно довольный ответом улыбался.

Внезапно дверь в детскую открылась, и в проеме показался Эрик.

– Нина, ну что?

Нина тут же встала со стула как по команде. Эрик был крайне возбужден, видимо перепалка с бывшей супругой прошла по плану.

– Мы тут просто играем, – выпалила Нина, словно убеждая разгневанного отца, что ничего плохого они тут не делали.

– Папа, ты уже уходишь? – грустно спросил мальчик.

– Эй, мой супермен! – Эрик словно вспомнил, что в детской комнате еще был и его сын. – Мне пора идти, но мы увидимся с тобой завтра в больнице, мой боец!

Эрик взял сына на руки и обнял.

Нина тут же поняла команду Эрика и проследовала в прихожую. Видимо, до ванильного пирога дело не дойдет, и живот обиженно заворчал.

– Ты – чертов эгоист, Эрик Манн! Ты всегда им был и так и остаешься и по сей день! – кричала Стелла, выходя из гостиной.

Ее рассвирепевшие глаза снова встретились с глазами Нины, и последняя опустила взгляд, не желая участвовать в их ссоре. Наивно полагать, что если не смотреть врагу в глаза, то становишься невидимым для него.

– Мне насрать, как долго он трахает тебя, дорогуша, но к моему сыну лезть не смей!

Стелла угрожала так убедительно, что от ее напора Нина прижалась к стенке и не двигалась.

– Стелла, заткнись, твою мать! – в коридоре показался Эрик.

– Не затыкай меня в моем доме! Может ты его и купил, но это не дает тебе право появляться здесь раз в месяц и устанавливать правила! Ты понятия не имеешь, каково это – иметь ребенка! Сделал дело, и все – он уже отец! А всю работу обязана делать я!

– Найми помощницу, черт тебя дери! Да хоть десять помощниц! Ты же сама этого не хочешь!

– Они все некомпетентны! Я не доверю каким-то шалавам моего сына!

Эрик гневно вдохнул и выдохнул, эта женщина выводила его из себя похлеще недавних разборок с Пастаргаями, а ведь те имели автоматы и гранаты.

– Нина?

Вопрос Эрика прозвучал так грозно, решительно и так непонятно поначалу, что Нина опешила, не понимая, чего от нее ждут. Но вся остальная часть вопроса читалась в его глазах. Пришлось признать неприятный факт – он его таки задал.

Взвесив все обстоятельства и возможные последствия, Нина вздохнула и ответила:

– Да. Она снова подсела.

– Что? – Стелла была ошарашена.

– Где? – гневно спросил Эрик, сверля Нину глазами.

– В наволочке подушки на кушетке в ее спальне, – ответила Нина.

Глаза Стеллы округлились до безумия.

– Что? Как? Эрик, я…

Но Эрик уже сорвался в спальню, Стелла побежала за ним вслед, окидывая Нину разъяренным взглядом. Имела бы она способности испепелять людей этим взглядом, от Нины бы уже осталась лишь горстка пепла.

– Эрик, постой! Эрик! Подожди! – умоляла Стелла по пути, от ее напыщенного гонора не осталось и следа.

Нина медленно натягивала пальто, намотала шарф, а потом прижалась спиной к стене и тяжело вздохнула. В проеме детской на нее смотрел глаз просящего малыша.

Было слышно, как в спальне Эрик потрошил подушки одну за другой. Стелла все это время причитала и умоляла остановиться, она даже бросалась на Эрика, но он отталкивал ее и продолжал искать. Подушка, про которую говорила Нина, валялась под очередной кучей нестиранной одежды. Эрик, наконец, понял, почему в квартире царил такой хаос – Стелла снова начала колоться.

Разворошив подушку, Эрик достал металлический футляр, внутри гремел многоразовый шприц и несколько доз с героином.

– Ах ты, лживая сука! – взревел Эрик.

– Эрик, пожалуйста! Я объясню!

Стелла вцепилась в рукав рубашки Эрика, но тот схватил их за запястья и грубо оттолкнул женщину так, что та повалилась на пол.

Эрик ворвался в холл полный ярости, казалось, он начнет крушить все, что попадается по пути. За ним бежала Стелла.

– Эрик, пожалуйста, выслушай! Я уже давно не кололась! Я клянусь тебе!

Эрик прижал женщину к стене и заорал прямо в лицо:

– Ах, значит, давно? Хорошо! Мы сейчас же едем в больницу, и ты сдаешь кровь и мочу на анализ! Что они покажут, скажи мне? Покажут, что ты чиста?

Стелла хотела было что-то ответить, но ее лицо снова исказилось в плаче.

– Я сдам через неделю, обещаю! – ответила она.

Но ее слова еще больше взбесили Эрика.

– Какая же ты мразь! Ты все продолжаешь лгать и лгать! Как же я ненавижу тебя!

Эрик снова кинулся в детскую. Стелла бежала за ним и продолжала умолять.

Но для разговоров было уже слишком поздно. Стелла использовала свой шанс показаться благоразумной, не устраивая очередной перепалки, и не обвиняя Эрика в чрезмерной требовательности. Увы, ее обман не сошел с рук.

– Бруно, одевайся! – рявкнул Эрик так, что Бруно дернулся и забился под кровать.

– Что ты собираешься делать, Эрик? Пожалуйста, не надо! Не забирай его! – рыдала Стелла.

– Заткнись! Слышишь? Заткнись, сука! Ты мне все уши прожужжала своим лживым дерьмом! Я устал, понятно? Я устал давать тебе шанс исправиться! Я оплачиваю все твои счета, все твои расходы, и прошу в обмен лишь завязать, а что получаю в итоге? Да я лучше найму целое полчище воспитателей и нянь для Бруно, чем оставлю его с тобой! Ты – не мать! Ты лживая дрянь и наркоманка! Не трогай меня!