Кунле потянулся к ее руке, когда они поднимались, но она сделала вид, будто не заметила, и опередила его, шагая через ступеньку. Лестничная площадка переходила в семейную комнату. Это была закрытая территория для большинства гостей, кроме тех, кто, как Кунле с его родителями, уже практически сам стал семьей. Друзья семьи, как их называли родители.

Мать Вураола раскинулась на длинном диване, возложив ноги на две подушки. Когда она отвернулась от телевизора и увидела Кунле, ее лицо просветлело.

– Лакунле, Лакунле! Вураола не говорила, что ты придешь.

Кунле простерся на полу, коснувшись подбородком края половика.

– Добрый день, ма.

– Pẹ̀lẹ́, mummy ńkọ́? Àti профессор?^[64]

– Все хорошо, ма. Они передают привет.

Вураола обняла мать сзади.

– Йейе о. Единственная и неповторимая Йейе Бобаджиро, а любые другие – подделки.

– Вураола omo Йейе, вспомнила наконец свою мать, эн?

– Просто признайся, что ты скучала по любимой дочери.

– Поднимись, Лакунле, поднимись. Omo dada^[65], сядь, пожалуйста. – Йейе бросила взгляд на Вураолу. – Такой воспитанный молодой человек. В наше время это редкость.

Кунле здесь всегда был желанным гостем, и чаще всего Вураола радовалась, что его присутствие оживляет маму. Но время от времени ее и раздражало мамино одобрение. Она и сейчас чувствовала, как гнев, зачаточный и горький, нарастает в горле, будто желчь.

Эта самая женщина прошла мимо Нонсо, никак не реагируя, когда он простерся и прижимался подбородком к полу на том же самом месте, где теперь был Кунле. Бедный Нонсо. Он не двигался с места, даже когда Йейе вышла: поднялся, только когда в коридоре хлопнула дверь в ее комнату. Вураола познакомилась с ним на посвящении первокурсников, когда сама начинала первый курс в медвузе, а он уже учился на третьем. Подружились они на второй ее год, когда вместе работали в комитете недели здоровья. К концу ее третьего курса они стали такими друзьями, которые говорят по телефону, пока тот не разрядится. Друзьями, которые на День святого Валентина гуляют вместе и засыпают друг у друга в объятиях. Друзьями, которые иногда целуются и ласкают друг друга. Иногда они встречались с другими, но все еще оставались друзьями, а потом пересекались и делились страшными историями, касаясь друг друга только в перерывах между бывшими. Она в любом случае больше доверяла постоянству дружбы, чем романтики, – ну или так говорила, пока не пригласила его в гости на каникулах, когда была дома с родителями и когда между ней с Нонсо все трепетало от ожиданий.

До конца визита Нонсо сидел на краю стула, слишком нервничая, чтобы дотронуться до бутылки колы, которую она ему принесла, и бросал взгляды в коридор, словно переживал, что вернется ее мать уже с мачете. И она вернулась. Нонсо снова простерся на полу, но смотрела Йейе только на Вураолу. «Больше не смей приводить незнакомых парней в мой дом». Нонсо поспешил прочь раньше, чем она продолжила: «Wòó^[66], если еще раз увижу в моем доме этого игбо, эн, в тот день Бог обязательно примет на небесах новую душу. Ты даже привела его наверх! Kíló fa наглость kẹ̀?^[67]»

Все это время – время романа, интрижки? Они между собой никак не называли этот год, – Нонсо переживал из-за того, как отреагируют его родители, если он представит им девушку йоруба^[68]. Она и не воображала, что его этничность может вызвать претензии у ее семьи. Ведь мама сама целыми днями рассказывала, каким благословением было каждый раз слушать мистера Окорафора, когда он вел библейский кружок в середине недели.

В переписке они решили, что пробовать еще раз не стоит скандала – им достаточно и дружбы. И, хоть секс прекратился, они поддерживали связь, даже когда он после выпуска переехал в Нсукку, и их долгие разговоры то и дело проваливались в паузы, кипевшие от возможностей. Это не было похоже на разрыв, пока он не женился.

Вураолу приглашали на свадьбу, но она не приехала. Все их общие друзья затопили «Фейсбук»^[69] потоком фотографий с церемонии, и она весь день провела больной и разбитой, будто лично видела, как он обменялся клятвами с другой женщиной. Жена была выше его, ее свадебное платье подчеркивало самую тонкую талию, что Вураола видела у взрослого человека. Прокручивая фотографии, Вураола гадала, не этого ли он на самом деле хотел все это время. Какую-то светлокожую телку, будто с обложки журнала. Легче было думать о его жене так, а не вспоминать, что она лучшая выпускница своего курса в Ибадане, с отличием по хирургии и педиатрии. Доктор Рукайят Квадри. Не просто йоруба, а мусульманка-йоруба. Что может быть скандальнее.

– Ты меня не слышишь? Я же сказала – Кунле надо чем-нибудь угостить.

Вураола сняла руки с плеч Йейе.

– Мне надо переодеться.

– Сперва принеси ему попить.

– Рэйчел ушла на рынок?

– Какое отношение к твоему гостю имеет служанка?

– Кунле может и подождать, да? Ты же не умираешь с голоду?

Он мог бы все это разом прекратить, просто сказав, что ему ничего не надо, но нет, только стоял и улыбался.

– Вураола, разве так уж долго принести что-нибудь с кухни?

– Мама, я принесу, только дай переодеться.

Вураола отвернулась и направилась по коридору к себе. Когда вошла мать, она сбрасывала обувь.

– Когда началось такое непочтение, Вураола? Я тебя о чем-то прошу, а ты мне в ответ – тебе нужно переодеться. Причем перед гостем. Или твоя блузка сделана из скорпионов и муравьев-воинов?

Вураола расстегнула юбку.

– Если тебя это так волнует, может, сама что-нибудь принесешь?

– Мне принести самой?

Вураола сложила юбку, подчеркнуто не глядя матери в лицо.

– Мне? Вураола? Теперь ты мной помыкаешь?

– Могла бы просто сказать служанке.

– Помыкаешь мной в моем собственном доме, àbí? Выросла такая большая, аж стала старше меня.

– Я не это имела в виду, ма.

– Когда ты вдруг стала Лайи или Мотарой? От них я уже ничему не удивляюсь, но не от тебя, Вураола, нет, не от тебя.

– Можно хотя бы одеться? Или мне спуститься полуголой?

– Не утруждайся. Я сама позабочусь о госте, но просто знай, что это неприлично. Даже если он уже съел гору, ему все равно надо что-то предложить. Особенно в обеденное время. Так положено.

Когда за матерью хлопнула дверь, Вураола опустилась на кресло и сняла блузку. Вот из-за этого – этих постоянных замечаний о поведении – она и предпочитала проводить будни в грязных комнатах, предназначенных для интернов. Она бы не вернулась домой, если бы могла доверить спланировать день рождения матери Лайи или Мотаре. Но лучшее, на что приходится рассчитывать, – что Лайи пошлет деньги, а Мотара не будет путаться под ногами. Распоряжаться всегда приходилось Вураоле. Это с ней мама строила планы и переживала. А этот день рождения был для нее важен. Хотя Вураола не чувствовала себя виноватой и не понимала, почему должна все бросить и обслуживать Кунле, она все-таки извинится перед мамой после его отъезда: только так можно сохранить мир в доме.

* * *

Один стук – пауза; два стука – пауза; три стука – пауза. Отунба улыбнулся. Это его старшая дочь. Ему нравилось представлять это их кодом, что так Вураола стучится только к нему кабинет. Четыре стука – пауза. Он посмотрел на часы. Почти восемь. Может, готов ужин и она пришла спросить, не подать ли его сюда. Вураола вернулась домой ночевать первый раз за несколько недель; он лучше спустится, чтобы провести время со всей семьей. Пять стуков – пауза.

Отунба закрыл книгу и откинулся на спинку кресла.

– Я не запирался. Входи.

Вураола вошла.

– Наконец решила проверить, живы ли твои старики?

– Ahn-ahn!^[70] Но я же приезжала несколько недель назад. Добрый вечер, сэр.

– И с тех пор забыла мой номер?

– Просто слишком занята. – Вураола подмигнула. – Хочу стать богатой, как ты.

Отунба рассмеялся и кивнул на одно из кресел перед столом.

– К тебе приехал профессор Кокер.

– О, а я-то думал, это ты пришла провести со мной время.

– Йейе придумала мне кучу дел. Сегодня я ее уже рассердила, так что стану хорошей девочкой и этим вечером буду ее радовать.

– Всегда можешь купить ей золотое ожерелье, это все решает.

– Не могу себе позволить такое дорогое подношение, – сказала Вураола. – Проф в семейной комнате – мне ему сказать, что ты скоро придешь?

– Нет-нет. Пригласи его сюда.

– Хорошо, сэр.

Когда Вураола закрыла за собой, Отунба поднялся из-за стола и пересел в мягкое кресло рядом с книжными шкафами. На этот раз дверь открылась без стука.

– Мне надо было позвонить заранее, но я оказался неподалеку и решил ненадолго заглянуть, – зычно объявил профессор Кокер, войдя в кабинет.

– Здесь ты не гость. – Отунба жестом пригласил его в кресло рядом с собой. – Что будешь пить?

– Йейе меня уже угостила.

– Как поживает Корделия?

– Она в порядке.

– Не жалуется?

Когда Кокеры только переехали, Корделия чуть ли не каждый месяц ложилась в больницу. Если не падение, то бытовой несчастный случай. А потом – ее постоянные аллергические реакции. Из-за них лицо местами опухало на дни или недели. Какое-то время это беспокоило Отунбу, и он убеждал друга проверить на плесень дом, где они тогда жили. Впрочем, с годами он понял, что таков уж организм Корделии. Она по-прежнему приходила на собрания с опухшим из-за аллергии лицом, но хотя бы в больницу ложилась уже реже.

Профессор Кокер пожал плечами:

– Она здорова, передает привет.

– А Кунле?

– Разве ты его сегодня не видел? Он подвозил твою дочь.

– Я просил жену меня не беспокоить, – ответил Отунба. – Хотел хорошенько вычитать наше предложение на тот контракт от Министерства труда. Не хочу все доверять ребятам из офиса, нужно перепроверить самому.

– О, так я помешал?

– Ничего, мне все равно нужен был перерыв.

– Ладно, тогда я постараюсь рассказать покороче. – Профессор Кокер прочистил горло. – Я хотел лично сообщить тебе, что решил баллотироваться в губернаторы.

– Неужели наконец собрался?

– Я уже взял заявку на регистрацию.

– Замечательно. – Отунба похлопал друга по спине. – Чудесные новости. Это нужно отметить!

Профессор Кокер покачал головой:

– Отметим, когда я выиграю.

– Кокер, не забывай и наслаждаться жизнью. У меня тут в холодильнике есть шампанское. Давай отпразднуем.

– Это еще успеется. То, зачем я пришел к тебе, важнее.

– И что же это?

– Твоя поддержка.

– Ну разумеется, она будет. Зачем спрашивать?

– Я имею в виду деньги. Я хочу, чтобы ты вложил в мою кампанию и деньги, и имя. Твое имя имеет вес.

Отунба вздохнул.

– Ты знаешь, что я имею в виду: твой отец все еще легенда в этом городе. И я представляю себе плакаты с надписью: «С любезной поддержкой Отунбы Адемолы Макинвы», или еще лучше – «Отунбы Адемолы Арему Макинвы». – Профессор Кокер наклонился вперед. – Обязательно с твоим средним именем, потому что это имя и твоего отца. Ты же знаешь, люди по-прежнему молятся с его именем на устах, чтобы и у них было столько же денег.

– Теперь мне точно нужно выпить.

Отунба подошел к мини-холодильнику рядом со столом. Не торопясь, выбирал бутылку пива. Его не удивило, что Кокер обратился к нему. Все только и говорили о том, сколько денег водилось при жизни у отца Отунбы, но немногие задумывались, как сократились богатства после раздела на тридцать с чем-то человек. Конечно, Отунба не жаловался. Он унаследовал достаточно, чтобы можно было не работать десятилетиями, – и он вдобавок усердно работал. Бросив юридическую практику через два года после приема в адвокатуру, он учредил компанию по импорту канцелярских товаров для правительственных учреждений. Когда он начинал, власть еще принадлежала армии, и брат познакомил его со всеми нужными людьми, чтобы его предложения одобрялись. Когда военные ушли из власти, бизнес какое-то время простаивал. Он даже больше года работал в убыток, пока не разобрался в устройстве новой власти в Абудже.

– Считай это инвестицией, – сказал профессор Кокер, когда Отунба вернулся на кресло.

– Разве Фесоджайе сейчас не баллотируется?

– Слушай, меня поддерживает председатель партии. Он сказал мне об этом лично, поэтому я и регистрируюсь. Это мой шанс, и я его не упущу и не сдамся из-за Фесоджайе. Все равно это только слухи, он не объявлял публично, что баллотируется. Я тебе обещаю, это будет хорошая инвестиция.

Отунба хлебнул пива. Инвестиция. Люди Фесоджайе тоже это так называют. Инвестируй в кампанию – получи дивиденды согласно договору. Телефонный звонок, записка с подписью или текстовое сообщение от Фесоджайе нередко упрощали жизнь Отунбы всякий раз, когда он участвовал в тендере на контракт министерств, за которыми следил комитет Фесоджайе. Его ежемесячные вклады в новые кампании Фесоджайе были не взятками. А инвестициями.

– И откуда нам знать – вдруг Фесоджайе решит остаться в палате представителей?

– Дело в том, что я уже инвестировал в Фесоджайе. Ко мне обращались в ходе его последних выборов – и я сделал взнос в кампанию. Еще я с тех пор каждый месяц делаю взносы на следующую кампанию, поэтому практически уверен, что он баллотируется.

– А… А, я понимаю. – Профессор Кокер побарабанил пальцами по колену. – Вот как ты раскрутил свой бизнес?

– Фесоджайе кое в чем помогал, да.

Отунба сделал еще глоток, а профессор Кокер встал и начал мерить шагами комнату.

– Твоя поддержка была бы для нас очень ценной, Демола.

– Здесь два момента. Первый – это и правда бизнес, да. Я должен взвесить, что прибыльнее. Второе – я был в одном помещении с Фесоджайе, может, всего раза два. У меня даже нет его номера, но когда я обращаюсь к его личному помощнику, то получаю, что прошу, за пару дней. Он выполняет условия договора. И ты должен знать, что он славится злопамятностью. – Отунба сделал паузу, чтобы допить пиво.

– Доходили слухи.

– Мне нужно учитывать, что будет со мной и бизнесом, если я сейчас переметнусь. Одно дело – отказаться финансировать Фесоджайе, и совсем другое – публично поддерживать другого кандидата. Этот человек может помешать любым делам моей компании в Абудже. Все жирные министерские контакты пропадут как по щелчку. Как видишь, учитывать нужно многое.

– Отунба, ты упускаешь одно.

– И что же?

– Очень скоро мы можем стать родственниками. Твой вклад в мои амбиции – не только бизнес, еще это инвестиция в будущее Вураолы.

– Думаешь, дети настроены серьезно?

Профессор Кокер кивнул:

– Мой сын – да.

– Хм-м-м. Ладно, я приму к сведению. – Отунба наклонился вперед. – Присядь, поговорим о цифрах. О каком первоначальном взносе ты думал?

* * *

Искупительной жертвой Вураолы стала поездка с матерью к тете Каро. Выехали они поздно, поэтому прибыли уже в темноте и ей пришлось светить фонариком телефона, пока они переходили канаву. На шаткой доске она держала мать за руку.

– Почему она ничего не сделает?

– Ты знаешь, сколько раз я ей это повторяла? Сколько раз предупреждала. Наверняка из-за денег.

– Пусть хотя бы найдет доску получше и прибьет гвоздями. Уверена, на это ей хватит.

– Спасибо. – Во дворе Йейе отпустила руку Вураолы. – Не надо думать, будто ты знаешь, как живут свою жизнь другие люди.

Вураола рассмеялась.

– Уж ты-то всегда знаешь, как мне жить свою.

– Это другое, ты – моя кровинка.

Тетя Каро открыла раньше, чем они постучали. У нее в руках была керосиновая лампа.

– Йейе, добрый вечер. Доктор Вура – я вам все звонила и звонила, чтобы спросить о фасоне.

– Для этого мы и приехали, Каро. Она сейчас что-нибудь выберет.

– Простите, тетя Каро. Я хотела перезвонить, но все вылетало из головы.

Тетя Каро провела их в гостиную, потом ушла с керосиновой лампой в коридор за журналами.

На центральном столе мерцала свечка, капая воском в банку из-под молока. От колебания пламени по комнате скользили тени. Не в силах развеять тьму, свеча довольствовалась тем, что гоняла ее с места на место.

Скоро тетя Каро вернулась со стопкой журналов и сунула их Вураоле.

– Спасибо, что принимаешь нас в любое время, Каро, – сказала Йейе.

Тетя Каро улыбнулась и поставила лампу на стул рядом с Вураолой.

В основном она хранила старые выпуски «Овейшен» – самые свежие были двухлетней давности. Вураоле мало что нравилось, а когда она наконец показала на платье до пола с длинными рукавами, мать покачала головой:

– Ни за что, ты в нем будто только что из монастыря.

– А по-моему, хорошо.

– Ты – sisí, незачем одеваться как старухе. Ищи получше о, на празднике будет много видных холостяков, Лайи приглашает друзей из Лагоса. Покажи им свои ноги или плечи, а это платье спрячет тебя целиком.

– А как же Кунле? Твой хороший мальчик из хорошей семьи? Опять не угодил? – спросила Вураола.

– Мне-то он угодил, – сказала Йейе, – но он… Вы с ним уже больше года изображаете парня и девушку, может, он все-таки не твой суженый.

– Ты серьезно? Суженый? – Вураола рассмеялась. – Àfi^[71] суженый, Йейе о.

– Парень и девушка, хотя вам уже не пятнадцать. Он мне нравится о, но он на тебе еще не женился, даже не обручился, поэтому нужно иметь варианты. Àbí, он говорил с тобой о свадьбе, ni? Тогда скажи скорее о, чтобы я могла строить планы.

Вураола взяла другой журнал и наклонила к лампе. Кунле заговаривал несколько раз о свадьбе, но она пока не собиралась рассказывать об этом матери. Обойдется и без града советов, что обрушится сперва лично, потом – через телефон в виде звонков и сообщений, которые будут будить спозаранку. Когда ей исполнилось двадцать три и она еще из-за разных университетских забастовок училась на третьем курсе медвуза, мама перестала советовать ей читать книжки и не гоняться за глупыми мальчишками, зато начала интересоваться всеми подробностями личной жизни. Это была одна из причин, почему она без сомнений разрешила прийти Нонсо.