– Дева оберегает Воина силой своей любви, являя собой сад радости и покоя души Воина, служа источником, из которого Воин черпает силы, чтобы остаться верным пути. Воин защищает жизнь своей Девы с оружием или без него от любого враждебного посягательства.

– Все правильно, – одобрила леди Рианнон. – Память тебя не подводит, но почему ты вдруг начал вести себя вопреки тому, что только что сказал? Как Моруэнн сможет исполнить свой долг, если ты закрыл от нее часть души? Собираешься сказать, что ради ее же блага? Не утруждай себя, Ранд! Никогда и никому неведение не приносило добра. Твое дело – защищать Моруэнн от враждебных посягательств и ни от чего другого!

– Я помню, – ответил Робин, – но мне это не всегда хорошо удавалось, и вы знаете об этом.

– Не тебе судить, хорошо или нет, – отрезала леди Рианнон. – Если бы не ты, она давно бы погибла. Ты помнишь, кто на нее охотился, и знаешь, чем бы для нее это закончилось – неизбежное пленение и смерть через очень недолгое время. Он до сих пор не оставил мысли о ней, и ты после того, что я тебе только что открыла, всерьез намереваешься лишить Моруэнн своей защиты?

– Нет, – помолчав, сказал Робин.

– Хорошо, – удовлетворилась его ответом леди Рианнон. – Тогда забудь о гордости, Ранд. Твое решение было продиктовано гневом, а не сердцем и разумом. Ты лишь причинил боль и себе, и Моруэнн.

Робин провел ладонями по лицу, словно омывал его водой, и посмотрел на леди Рианнон:

– Вы навестите ее, леди Ри?

Леди Рианнон отрицательно покачала головой:

– Нет. Ведь она не звала меня. Моруэнн – сильная духом, и она пытается сама справиться с болью. Зачем мне мешать ей? Но будь внимателен, Ранд! Ты поставил ее в такие условия, что она, собравшись с силами, тоже может принять неправильное решение. А исправить ее ошибку будет труднее, чем твою. Моруэнн горда не меньше тебя, но она еще и упрямее, чем ты.

Робин склонил голову в знак согласия – и словно теплая ладонь коснулась его лба, а потом – едва ощутимое, как дуновение ветра, прикосновение губ.

– Мне пора, Ранд. Передай Моруэнн мое благословение и прими от меня благословение, которое послал тебе отец.

– Подождите прощаться, леди Ри! – удержал гостью Робин и, секунду помедлив, негромко спросил: – Ваша мать и мой дед – граф Уильям – были правы?

Долгое молчание, очень внимательный взгляд леди Рианнон, легкая и грустная усмешка, тронувшая ее губы.

– Догадался? И теперь хочешь спросить, есть ли смысл в том, что ты делал и делаешь, если они не ошиблись?

– Да, – твердо ответил Робин.

Леди Рианнон едва заметно пожала плечами:

– Я не знаю, Ранд, были ли они правы, и никто не знает. Твой отец недаром оставил без ответа вопрос, который ты ему задал много лет назад. Суть в том, что для тебя это ничего не изменит – ты все равно станешь поступать так, как велит тебе долг. Как поступал и Альрик. Возможно, тебе однажды откроется истина, возможно нет. Твое будущее закрыто для меня. Ведь я – Хранительница не твоего, а предшествовавшего тебе поколения.

Голос леди Рианнон растаял в воздухе, и Робин понял, что она ушла. Он бросил взгляд в окно и увидел занимавшуюся на небе полоску зари. Наступивший день был воскресным, и Робин накануне отпустил слуг на первую половину дня ради мессы. Но когда он спустился вниз, на столе его ждал приготовленный завтрак, а рядом с кубком – свиток пергамента. Не присаживаясь за стол, он развернул пергамент и прочитал:

«Мой лорд, Вы приняли решение, и мне, очевидно, остается только склониться перед Вашей волей, чтобы сохранить хотя бы Ваше уважение, раз я не смогла сберечь Вашу любовь. Обещаю Вам приложить все силы к тому, чтобы ради дочери и всех остальных в Веардруне сохранить видимость того, что мы с Вами ладим, как прежде. Но если эта обязанность все-таки окажется для меня непосильной, то я хотела бы воспользоваться Вашим предложением покинуть Веардрун и поселиться в любом из Ваших замков по Вашему выбору. Прошу Вас также позволить мне оставить при себе Гвендолен до тех пор, пока ей не исполнится десять лет. По достижении ею означенного возраста я всецело доверяю Вам ее дальнейшее воспитание. Осознание того, что Вы отдадите ей всю Вашу отцовскую любовь и заботу, позволяет мне просить у Вас разрешения для меня самой удалиться в монастырь, где я проведу остаток своих дней в молитвах за Вас и нашу дочь. Это мое настоятельное желание, и я прошу Вас отнестись к нему с пониманием и снисхождением».

Не притронувшись к завтраку, Робин прошел в спальню. Марианна спала глубоким сном, уснув совсем недавно, раз собрала ему завтрак. Заметив рядом с постелью пустой кубок, Робин поднял его, поднес к лицу и почувствовал едва ощутимый запах сонного настоя. Впервые на его памяти она по своей воле прибегла к этому средству – обычно справлялась сама.

Робин долго смотрел на ее бледное лицо с темными полукружиями под глазами. Разбудить ее было так просто! Достаточно провести ладонью по щеке или прикоснуться губами к виску. Но, согласившись с леди Рианнон, он все равно не нашел в себе сил сделать ни то ни другое. Словно какая-то сила гнала его прочь от Марианны. Возможно, он должен был воспротивиться этой силе, но не захотел, поддался ей. Поэтому он прикрыл Марианну краем покрывала – она так и лежала поверх него, не сняв платья, – и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. Достав перо и чернила, он написал несколько слов ниже последних строк, начертанных ее рукой. Оставив пергамент на видном месте, Робин взял колчан, вышел из дома и свистом подозвал к себе и вороного, и волкодава.

Она выпила сонный отвар, но его действие прекратилось, когда вороной копытами простучал под окнами дома. Марианна с тяжелой головой поднялась с постели, вышла в трапезную и сразу увидела, что завтрак, приготовленный ею, остался нетронутым. Напрасно она старалась смягчить Робина этим маленьким знаком внимания! Но письмо он прочел, судя по тому, что пергамент лежал не там, где она его оставила. Заметив возле пергамента перо и чернильницу, Марианна подошла к столу, развернула пергамент и увидела две строки, написанные решительным, твердым почерком Робина. «Моя леди, не уезжай, не дождавшись меня. Я вернусь, и мы все обсудим с тобой», – прочитала она, и в ее сердце затеплилась надежда, что все еще поправимо, все не так страшно, как ей представлялось ночью.

Чтобы чем-то себя занять до возвращения Робина, Марианна принялась за дела по дому, зная, что слуги вернутся нескоро. В сущности, ей не было особой нужды делать какую-либо домашнюю работу – в доме царили чистота и порядок, но она не могла ждать решения своей судьбы в пассивной бездеятельности. Умывшись и заплетя волосы в простую косу, она переоделась в скромное платье из светлого льна, не украшенное ничем, даже вышивкой. Убрав со стола, она отыскала в спальне рубашки Робина и отправилась к ручью, который протекал неподалеку от дома.

Закончив со стиркой, она развесила рубашки сушиться и присела рядом на траву, гладя ладонью влажную тонкую ткань подола, намокшего от брызг. Занимавшийся день обещал быть солнечным и теплым, на небе не было даже тени облачка. Лес вокруг шелестел ветвями, на которых только начали проклевываться первые листья, еще свернутые и наполовину не вылущившиеся из почек. Веселая птичья перекличка напомнила Марианне Шервуд. Как они были счастливы тогда, несмотря на опасность, которая подстерегала их на каждом шагу! Марианна подумала, что больше всего на свете ей хотелось бы прожить жизнь с Робином и Гвендолен в лесной глуши, хотя бы в этом охотничьем доме – небольшом, но уютном и любовно убранном. Она глубоко вздохнула и невесело рассмеялась над этим желанием: Робин через несколько дней начал бы метаться по дому, как дикий зверь по клетке, изнемогая от бездеятельности, сочтя подобную тихую и размеренную жизнь прозябанием!

Вернувшись мыслями в прошлое, она вспоминала, как ждала его возвращения из Лондона, куда он уехал всего через несколько дней после триумфального въезда в Веардрун. Он надеялся вернуться через месяц. Но король удерживал и удерживал его при дворе, а потом приказал сопровождать его в поездке на континент, где Ричарду не терпелось поквитаться с королем Филиппом. Марианна тосковала: они впервые разлучились так надолго. Но хлопоты по обустройству Веардруна, изрядно разграбленного за годы отсутствия законного хозяина, управление обширными владениями Рочестеров, суды – все это легло на ее плечи и отвлекало от печали. Под опекой короны хозяйства в землях, принадлежавших Рочестерам, пришли в упадок, и Марианне пришлось приложить немало сил к их восстановлению.

Вилл уехал вместе с братом, и Марианне помогали Эдрик и Тиль, которая неожиданно проявила недюжинные способности в самых разных делах. Клэренс была полностью поглощена приближавшимся материнством, и Марианна не беспокоила ее, радуясь, что подруга потихоньку начала оживать. А вскоре и сама Марианна поняла, что они с Робином не обманулись в прощальном благословении Шервуда. Постоянные утренние недомогания, тошнота и головокружения явственно указывали на беременность. В отличие от первой, эта с самого начала протекала нелегко, и Эллен то и дело приходилось звать на помощь Эдрика, чтобы тот силой убеждения и упреков в пренебрежении собственным здоровьем, долгом перед графом и домом Рочестеров заставлял Марианну как можно больше оставаться в постели.

Как и просил ее Робин, она упоминала в письмах к нему о своем состоянии, умалчивая, что переносит его довольно тяжело, понимая, что в случае тревожных известий он немедленно вернется в Веардрун, пренебрежет волей короля и неминуемо навлечет на себя гнев Ричарда. Поэтому она просто терпеливо ждала его, подробно описывая в своих посланиях жизнь Веардруна и состояние дел в графстве. В его ответных письмах она находила такое же подробное описание дел, которые поручал ему Ричард, чувствуя сердцем сквозившее в его твердом стремительном почерке нетерпение вернуться домой, к ней, хотя об этом он не написал ни слова.

Робин все-таки вызвал неудовольствие Ричарда, наотрез отказавшись принять участие в новом крестовом походе, который замыслил неугомонный король-рыцарь. Он вернулся в Англию через полгода, назначенный Ричардом наместником Средних земель, полноправным, хотя и негласным правителем которых он был столько лет. Марианна вспомнила, как встречала его во дворе Веардруна, не в силах поверить, что он сейчас наконец-то появится, обнимет ее, окажется рядом. Случись так, что ратники, несшие караул на стенах замка, ошиблись, не разглядели герб на штандарте, приняли кого-то другого за графа Хантингтона, разочарование убило бы ее на месте.

Поэтому она, неподвижно застыв и не веря своим глазам, наблюдала, как в огромной арке ворот Веардруна вырос его силуэт – как всегда, верхом на вороном Воине, не расстававшемся с хозяином за время странствий. Вот Робин осадил жеребца, спрыгнул с седла, и только тогда Марианна поверила в то, что он вернулся. Не сдержав улыбки и слез, забыв о чинности, положенной в присутствии вассалов и слуг, она бросилась в объятия, которые он распахнул ей, и замерла от счастья, когда его губы прильнули к ее лбу. Ее сердце сбилось с ритма, услышав биение сердца в его груди. Она вдохнула его такой родной запах и услышала ласковый шепот, когда он положил ладонь на ее сильно располневший стан:

– Какая ты стала! Только по твоему животу и вижу, как много прошло времени с нашего расставания!

Что изменилось со дня его возвращения? Несколько лет в Веардруне пролетели так же быстро, как один год в Шервуде. Спокойные и счастливые годы! Она быстро свыклась с обязанностями теперь уже не только графини Хантингтон, но и супруги королевского наместника края, в который входили восемь графств. Новые обязанности не были ей в тягость, она справлялась с ними легко, чем вызывала неподдельное восхищение Робина, который охотно принимал ее помощь в делах, а что-то, например опеку над многочисленными сыновьями и дочерями знатных семейств, отправленными ко двору наместника на воспитание, почти целиком поручил ей. Помимо дел, у них оставалось время для дальних поездок. Они не однажды побывали во владениях Робина в Аквитании и Нормандии, посетили Уэльс, погостив у принца Ллевелина. Еще была Шотландия, в которой глава клана Гордонов оказался побратимом Робина, а шотландский король – родственником, о чем Марианна не знала. Он никогда не переставал удивлять ее!

Перемены еще не наступили, но в воздухе повеяло предчувствием грозы, когда после смерти Ричарда на английский престол взошел его брат Джон – король Иоанн. Новый король не жаловал само имя Рочестеров, а графу Хантингтону он не забыл ни лет, проведенных Робином вне закона, ни выкупа для Ричарда, собранного с помощью лорда Шервуда. Конечно, Иоанн был достаточно благоразумен и изрядно хитер, чтобы открыто проявить немилость к графу Хантингтону, в родстве с которым состояла едва ли не половина знатных английских семей, а еще и часть французских. Он выказывал Робину всяческую приязнь и неизменно хвалил его за состояние дел в Средних землях. Робин отвечал королю почтительностью и неуклонно следовал принесенной Иоанну вассальной присяге.

Но никто из них не обманывался насчет истинного отношения друг к другу. Несколько месяцев назад, призванный королем в очередной раз, Робин вернулся в Веардрун, освобожденный Иоанном от должности наместника Средних земель. Граф Лестер в письме Марианне сообщил, что Робин сам отказался от этой почетной должности, облекавшей его почти абсолютной властью в Средних землях. На все вопросы Марианны Робин отшутился и только однажды сказал, что он был вынужден отказаться в обмен на милость, проявленную к нему Иоанном. Но в чем заключалась милость короля, Робин не пояснил, и Марианна до сих пор пребывала в неведении.

Не с тех ли пор их отношения начали меняться? Он по-прежнему оставался преданным и любящим супругом, но она почувствовала, как часть его души закрылась от нее, в чем и упрекнула Робина во время ссоры. Она понимала, что он молчит, оберегая ее от каких-то ведомых ему – но не ей – тревог. Но ее ранило и возмущало его молчание. Он не имел права замалчивать от нее свои тревоги, ведь ее долг – оберегать его самого. А как она могла исполнять свой долг, пребывая в неведении? Один раз она попыталась проникнуть в его душу оком Девы, но тут же наткнулась на непреодолимую защиту, которую он мгновенно возвел, едва почувствовав скольжение ее взгляда. И всего ее умения не хватило на то, чтобы преодолеть эту непроницаемость глухой стены, которой он закрыл свою душу от нее.

– Никогда больше не делай так без моего разрешения! – сказал он ей с холодными, гневными нотками в голосе. – Все, что я сочту возможным открыть тебе, я открою сам.

Она пыталась возражать, но он не стал слушать ее возражения. Она отступилась, но не смирилась. А он не желал признать себя неправым. И вот последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, оказались те самые меры, которые он – непревзойденный целитель – предпринял, чтобы уберечь ее от смерти. Смерти, которую предвидел он, но не она.

«Я вернусь, и мы все обсудим». Марианна глубоко вздохнула. Солнце уже поднялось высоко, а он все еще не вернулся. И почему она решила, что новый разговор с ним приведет к примирению? Может быть, он хотел обсудить, какой из замков предоставить в ее распоряжение и в какой монастырь она просит у него разрешения удалиться?

Поднявшись с травы, Марианна собрала высохшие рубашки, сложила их в стопку и хотела вернуться в дом, как вдруг из леса вышли незнакомые люди. Увидев их, она невольно остановилась, прижав рубашки к груди, и окинула незнакомцев настороженным взглядом. Они, в свою очередь, заметили Марианну и тоже замерли на месте, не сводя с нее глаз.

Их было шестеро. Давно забывшие о мытье и ножницах сальные волосы вздыбились над потемневшими от пыли лицами. Одежда тоже явно нуждалась в починке и стирке. На поясах двоих висели короткие мечи. Остальные были вооружены кто ножом, кто дубинкой. Один стоял, опираясь на длинную рогатину.

Мирная жизнь породила иллюзию защищенности, изгладив из памяти, каково это – столкнуться с опасностью лицом к лицу, а именно такая встреча сейчас и произошла. Не изменившись в лице, сохранявшем властное выражение, хотя в глубине ее сердца шевельнулась растерянность, Марианна высоко подняла голову и громко спросила:

– Назовитесь и скажите, что вы делаете во владениях графа Хантингтона!

Услышав ее слова, они переглянулись и расхохотались так, словно она сказала нелепицу. Тот, кто держал рогатину, смерил Марианну взглядом с головы до ног и ответил:

– Малютка, нам нет дела до графа Хантингтона, как ему нет дела до нас. Мы идем по своим делам, а если путь завел нас в его земли, то это печаль твоего господина, а не наша. Собери-ка нам поесть и дай что-нибудь выпить да смотри поласковее, если хочешь расстаться с нами по-хорошему. А то уставилась с таким высокомерием, словно ты не служанка, а сама графиня!

У нее не было при себе никакого оружия. Никогда в Шервуде она не переступила бы порог трапезной, не взяв с собой пару ножей. В лесу это было для Марианны так же естественно, как при непогоде накинуть плащ, притом что ни разу не случилось так, чтобы в лагере не было никого из стрелков и женщины остались бы одни, без защиты. А здесь она была совершенно одна, но ей и в голову не пришло взять оружие. Помедлив, Марианна кивнула и сделала шаг в сторону дома, надеясь, что, если она принесет им еду, они уберутся по доброй воле, а если нет, то она уже не будет безоружной и сумеет дать им отпор. Но стоило ей оказаться напротив вожака, как остальные сомкнулись вокруг нее, заключив Марианну в круг.

– Пропустите меня, – спокойно сказала она. – Я вынесу вам из дома съестное и эль.

– Вынесешь, – ухмыльнулся вожак, не спуская с нее глаз, – или мы сами возьмем. А пока ты поможешь нам утолить другой голод. Думаю, что твой господин не будет в обиде, если мы ублажим его хорошенькую прачку!

Он ухватил ее за запястье и с грубой силой притянул к себе. Выронив стопку белья, Марианна оказалась в тисках грубых сильных рук, и в ее рот впились жадные губы. Она вырвалась и отскочила, с отвращением вытирая губы. Бродяги расхохотались.

– Ты лакомый кусочек, девочка, – воскликнул вожак, скользя по Марианне взглядом, в котором горела откровенная похоть, – а мы никуда не торопимся и можем остаться здесь даже на ночлег, чтобы не спеша развлечься с тобой!

Услышав за спиной скабрезные шутки, Марианна молча протянула руку к главарю шайки, и тот, довольно осклабившись, шагнул к ней, не ожидая подвоха от женщины. Оказавшись рядом с ним вплотную, Марианна выхватила у него из-за пояса нож и вонзила в ребра вожака по самую рукоять. В груди главаря раздалось хрипение, и он, расширив от предсмертного ужаса глаза, осел к ногам Марианны. Отскочив, она успела выдернуть нож и, крепко стиснув в ладони липкую от крови рукоять, обожгла глазами остальных.

– Вон отсюда! – рычанием прокатилось по ее горлу.

Четверо замерли на месте, не сводя с Марианны ошеломленного взгляда. Пятый бросился к распростертому на траве телу.

– Клянусь Святой Девой, эта дрянь убила Тэда! – воскликнул он и, поднимаясь с колен, со злостью пообещал Марианне: – Ты об этом пожалеешь!