Голод мне не помог. Три дня страданий: только вода и какой-то фруктовый смузи сегодня утром; а на животе всё так же были пятна, они не уменьшились ни на миллиметр и даже не перестали шелушиться! Я цеплялась за прежнюю жизнь, но налицо были изменения в моём теле, которые не удастся игнорировать долго.

Проблемы наползали на меня, пытаясь физически растворить.

Я думала о духовной стороне реальности – она приносит нам ответ на наши желания и представления. Если мы хотим страдать, то мы будем страдать. А если так, то зачем ещё и терзать себя голодом. Напротив, надо продолжать пир.

* * *

Посреди пустыни, на пути к морю был небольшой мелководный залив. Мимо шла насыпь, искусственная дорога. Этот залив облюбовали самые крутые из здешних экстремалов – кайтеры. Это люди, стоявшие на доске, прикреплённой верёвкой к парашюту. Бешеный ветер пустыни гонял их по глади залива на огромной скорости.

Из местных развлечений винд-сёрфинг – это эмбиент или, может быть, джаз; дайвинг – это психоделик-транс, а кайтинг – это старый добрый Prodigy: биг-бит.

Don't no good for me, I don't need nobody, don't need no one, that's not good for me!

Панки в песках.

Несколько человек носились на разноцветных воздушных змеях в своих модных гидрокостюмах – резиновых футболках и шортах, на ногах специальные тапочки. На берегу сидели ещё несколько одуревших от счастья дауншифтеров-спортсменов и пили алкогольные коктейли из железных банок.

Я села неподалёку в позу лотоса и начала медитировать с открытыми глазами. В этом месте была временная дыра: полностью исчезала линейная человеческая категория времени, казалось, тут царит вечность; созерцательность проникала в клетки моего тела.

Мимо проехала юная девушка на породистой белой лошади, без седла. На ней было дикарское короткое платье из некрашеной холстины, спутанные волосы мотались по плечам. От этой картины посреди залитой светом пустыни мне стало хорошо.

Карим говорил, что эта хиппанка – наследница большого состояния, её мать, олигархиня из Франции, владеет большой конюшней в Дахабе, это было их миллионерское хобби. Однако про себя я эту девушку называла Потеряшка. Сейчас она разговаривала с какими-то пешими бедными арабами, возможно, своими конюхами. Потеряшка странно смеялась, невзначай порождая ненужные импульсы у мужчин; я думаю, что, несмотря на образ распущенной дикарки, она была девственницей или даже имела проблемы с психикой. Кто знает, может быть, под платьем с бахромистой кромкой подола у неё даже не было белья.

Потеряшка объезжала на лошади забор, уходящий в море, его ещё можно было обойти вброд, чтобы попасть на те пляжи, где обосновалось другое племя – винд-сёрферы.

Я отряхнула с юбки песок и двинулась за ней.

Вдруг меня окликнули. Я повернулась и увидела моего шоколадного знакомого, глаза у него были бешеные как у быка, лицо и руки в каплях морской воды вперемешку с крупным потом – он оставил свою доску с парашютом на берегу. Я давно заметила, как инстинктивны арабы. Их секс настолько обострён, что достаточно одного твоего случайного взгляда на другой конец танцпола, чтобы через пять минут объект уже стоял рядом. В данном случае у края забора, отгораживающего озеро кайтеров, скопились сразу две сучки: я, голыми ногами в воде, и Леди Годива местного разлива. Шоколадный возбуждённо дышал и при этом не мог подобрать слова от напряжения, просто улыбался, разглядывая меня, главным образом, мою грудь в белой майке. Лифчики, сбрую, я презирала и почти никогда не использовала.

Он предложил мне кока-колы или перенести меня на руках на ту сторону, чтобы я не поранила ноги о камни в воде. Я согласилась на руки.

Казимир был хотя и сильным, но рафинированным мужчиной. Здесь же я имела дело с мощным как горная река чистым инстинктом, не отягощенным рефлексиями.

– Как дела у Казимира? – спросила я.

– О, у Казимира отлично! – арабу не была интересна эта тема.

Что ж, хорошо, значит, он не знает, что Казимир за мной приударил. А может, это просто не имело значения.

– Ты ещё долго здесь? – о, этот стандартный вопрос одинокой девушке на отдыхе. Расшифровывается так: сколько у меня ещё есть времени, чтобы тебя трахнуть?

Банальность реплики немедленно сделала моего нового кавалера скучным. Хотя жар от него шёл как от печки.

Женское желание – вопрос несущественный. Каковы шансы – неважно. Главное – сколько есть времени на охоту?

Мне хотелось сказать – для тебя без вариантов, но я соврала.

Сегодня был мой последний день в Дахабе, ставить Шоколадного перед этим фактом не стоило. Мужчине комфортнее, когда у него всё впереди. Про ужин с Казимиром я также промолчала, дабы не разжигать подспудных конфликтов.

Шоколадный поставил меня на землю, и ушёл, сверкнув на прощание глазами. Я унесла на теле след мужских вибрирующих желанием рук, это было сладкое ощущение, хотя мужчина мне не то чтобы нравился.

На лежаках у русской сёрферской станции восседали кумушки, разумеется, с семечками или чипсами, короче, какой-то мелкой шнягой, олицетворявшей их мусорные мысли. Опустив свои тёмные очки, они вглядывались в мой приближающийся силуэт. Скорее всего, моё прощание с широкоплечим кайтером не ускользнуло от их внимания, несмотря на песчаную завесу в воздухе. Два один в мою пользу, поняла я.

Действительно, приятно убедить кого-то, что быть привлекательной – это вовсе не значит иметь идеальную кожу, здоровье и даже совершенно необязательно закачивать себе в грудь силикон.

* * *

Журавлёва проводила на берегу инструктаж, она была продвинутым тренером и работала только с теми, кто уже хорошо ходит по морю на парусе. Пауло раздевался, он только что вернулся из многочасового заплыва. Говорят, винд-сёрфинг – это тоже медитация, ты теряешься во времени и пространстве, не чувствуешь ни почвы под ногами, ни границ разума.

Пауло принял душ на берегу, и мы уселись с ним за большой деревянный стол под навесом. К нам подтянулась Журавлёва, она принесла домашний салат оливье в двух пластиковых контейнерах: у простых русских девушек всегда есть привычка готовить. Я отказалась от еды. Голод ещё держал меня. Резкий солнечный свет и колебания реальности в волнах жара ощущались совершенно отстранённо, как будто я приняла волшебные грибы. Голод – это дверь в другую реальность, каждый ходит своим путём.

Я попросила ребят рассказать мне, как они здесь оказались.

Как я и предполагала, Журавлёва поведала мне историю несчастной любви. У неё был долгий роман с гитаристом блэк-металлической группы. Провинциальные люди в России часто начинают жить вместе уже с семнадцати лет, но не женятся. Журавлёва ездила с другом по гастролям и кидалась пасхальными яйцами в стены, грязно ругаясь на христианство. Она так влюбилась, что бросила спорт, растворилась в любимом и, видимо, страшно ему надоела. В какой-то момент парень начал её бить, прогнал, и Журавлёва не понимала, как ей жить дальше. Тут как раз предложили поработать инструктором в Египте на русской станции. Всегда мрачное настроение красавицы Журавлёвой объяснялось тем, что она давала сигнал окружающим мужчинам: её сердце навсегда разбито, и никого она больше не подпустит близко. То, что рядом постоянно был пристяжной «Пьеро» – Пауло, её не смущало, так как его она упорно считала просто другом. Сейчас в качестве Внутреннего Движения Сопротивления Прошлому Журавлёва планировала печь пасхальные куличи.

Ребята позиционировали себя как соседи по квартире, говорили, что оба разочарованы и не хотят отношений, но в выходные путешествовали по Египту вдвоём, катались на сёрфе вместе, держали общий быт. Журавлёва почти не говорила по-английски, объясняла свои мысли Пауло, начиная любую фразу одинаково: "This shit", называя «этим дерьмом» любой предмет или явление. Например: у нас в России this shit – это важный религиозный артефакт, – потрясала она пасхальным куличом, похожим на кекс из кафе. Пауло внимательно слушал и, кажется, всё понимал.

Классовые различия не мешали ребятам смеяться хором с утра до вечера.

Пауло очутился на территории мистического Синая, скрываясь от давления своей семьи. Он был из рода венецианской знати, которая занималась торговлей, сам же он не хотел участвовать в бизнесе родителей, к тому же бежал от любовной истории, о которой предпочитал молчать. Кто знает, может быть, его заставляли жениться ради какого-нибудь торгового союза. В итоге он был перекати-полем, без роду без племени, айтишник в дурацкой шапочке, который каждый день на несколько часов уходит в море.

Все мы здесь были эскапистами, пытавшимися на время выйти из социальной матрицы и перезагрузить жизнь.

* * *

Я шла променадной дорогой – по квадратным плитам, выложенным в песке, под фигурными фонарями на столбах. По одну сторону море, по другую – все дома посёлка Дахаб. Пустыня погружалась в синие сумерки. Путь мой лежал мимо танцевального клуба. У входа стоял Шоколадный. Он очень обрадовался: наверное, давно меня ждал. Похоже, он решил взять быка за рога. Интуиция подсказывала ему, что времени у него немного. Прекрасно, я ценю в людях тонкую интуицию. Мы пошли дальше вместе.

Я решила сделать ему приятное.

– У тебя необычный стиль. Ты одеваешься не как местные.

– Да, я учился в Дании.

– Чему же там учат?

– Я танцевал брейк-данс.

– Я видела, как ты танцуешь, в прошлом году, когда была здесь.

– Да, я тоже тебя запомнил. Но ты была с другим.

– Да.

– Ты пойдёшь со мной сегодня в клуб?

Ветер дул всё сильнее, песок царапал кожу и засыпал глаза. Я ничего не ответила спутнику и только засмеялась.

– Мы будем танцевать, а потом пойдём гулять в пустыню.

Он остановился и взял меня за руки, потом нашёл мой взгляд.

– Обещай, что наденешь короткую юбку.

Его откровенность хлестнула меня как удар, дыхание остановилось, к лицу прилила кровь. Это было унизительно, но страшно понравилось мне.

Я могла бы уточнить, «зачем мне надевать короткую юбку», сделав вид, что мы светски беседуем и у нас дистанция. Но я не стала.

Унижение нравится женщинам, если быть честными с собой. Борьба за независимость – это и борьба с собой тоже.

* * *

Ветер дул сильно, мелкий песок был колючий; продавцы убрали свои позолоченные узорами полотнища внутрь магазинов. Карим стоял снаружи, у своей лавки, одетый в тёплую куртку, и наблюдал, как я медленно приближаюсь в паре с Шоколадным. Лицо Карима выражало сдерживаемую ярость. Очевидно, причиной его чувств была я: в прошлый раз он был с Шоколадным приветлив. Мы остановились. Мужчины обменялись рукопожатиями. Этот жест всегда меня восхищал, главным образом тем, что символизирует уважение, но может означать что угодно, например, вызов и манифестацию соперничества.

К белым мужчинам Карим не выказывал признаков ревности, но конкурент из местных задевал его достоинство.

– Хорошая погода для прогулки, – сказал Карим.

– Сегодня в клубе отличная вечеринка, ты не хочешь пойти? – я улыбалась сладчайшей из моих улыбок, уравновешивая сарказм и дурное настроение Карима.

Шоколадный отвернулся.

– Что за вечеринка? – Карим немного смягчился, видимо, догадался, что позиции мои ещё не определились, и я пока не осчастливила конкурента.

Карим был гением дипломатии, но сейчас не скрывал своих чувств. Всем своим видом давая мне понять, что я совершаю ошибку.

– Всё равно сегодня нет покупателей, тебе нечем заняться, – я гнула свою наивную линию, «включила дуру в электросеть». – Мы будем так рады, если ты пойдёшь с нами!

– Сколько стоит билет? – похоже, мне удалось слегка смягчить его сердце.

– Триста паундов. – Это была первая реплика Шоколадного. Он тоже не был в восторге от нашей беседы, но держался независимо и на гневные стрелы Каримовых взглядов отвечал равнодушием.

– Что? Нет. Я не пойду на вечеринку за триста паундов. Для кого эта цена? – снова взбрыкнул гордец.

Похоже, Карим ставил своё достоинство Принца Дахаба выше моего общества, что, конечно, его украсило.

– Я могу договориться, тебе сделают скидку, – Шоколадный слегка глумился над Каримом. Европеец бы не понял ситуации и, возможно, даже подумал, что Шоколадный предлагает помощь, но я как женщина из патриархальной России видела, что один араб унижает другого намёком, что у того недостаточно денег и за него надо просить.

– Нет, – Карим развернулся и резким жестом открыл дверь в свою лавку.

– Карим! Ты закроешь магазин? Я хотела зайти! – крикнула я вдогонку.

– Закрою, не приходи. Я хочу спать, – Карим кивнул мне на прощание.

Оставшись вдвоём на улице, мы с Шоколадным танцором переглянулись. Он был искренне рад отступлению противника.

– Я никуда не пойду, – твёрдо сказала я. – Я забыла, у меня встреча сегодня.

Танцор молча кивнул и, сунув руки в карманы, вразвалочку направился обратно к клубу.

* * *

Переодевшись в белое и накрасившись, я вернулась. В лавке Карима было темно, похоже, он никого не ждал. Мы с Казимиром договорились встретиться здесь, поскольку мы оба знали это место. Я осторожно зашла внутрь. Карим расслабленно лежал на софе в углу, полностью одетый. Глаза у него смеялись.

– А вот и ты.

– Ага.

– Ты одна?

– Как видишь.

– Собираешься на свидание?

– Да, в рыбный ресторан.

– Куда именно? Там, где ты была вчера?

– Я вижу, у тебя всё под контролем.

– Даже у стен есть уши!

– Нет, какой-то местный ресторан, в деревне.

– О, я понял, ты идёшь с Казимиром!

Карим начал хохотать и даже сел на софе, плед сполз с его плеч.

– Почему ты так меня расстраиваешь? Ты всё время выбираешь не тех мужчин.

– Карим, научи меня выбирать правильных, я сама страдаю.

– Казимир меняет женщину два раза в неделю. Он всегда ведёт её в тот рыбный ресторан в деревне. Его тут все знают!

– Карим, но я не собираюсь за него замуж, мне просто интересно.

– Я знаю, тебе не нужен муж, ты большой начальник, у тебя два ассистента.

Карим показал, как я говорю по телефону.

Я расхохоталась.

– Карим, это мои товарищи, я давала указания, как закрыть проект, ведь меня уволили. А вторая девочка – подруга, она помогает мне с фестивалями.

– О, не ври, ты большой человек.

– Я одинокий человек. Вообще, я болею и не могу выздороветь.

– Что с тобой?

– Я покрылась пятнами. Смотри. – Я задрала кофту и показала живот в области рёбер под грудью.

– Тут ничего не видно.

Карим погладил мой живот. Это был абсолютно братский жест.

– Нельзя быть всегда такой красивой.

– Спасибо, Карим.

– Иногда что-то идёт не так, чтобы мы учили урок.

Над входом прогремел колокольчик, это зашёл Казимир. Он как всегда был в чёрном. Моё любимое рукопожатие мужчин.

– Как дела?

– Всё лучше и лучше. Прибыль растёт.

– Очень хорошо. Ты готова? – Казимир наконец обратил на меня внимание.

Плейбойские приёмы, отметила я.

Карим хитро смотрел на меня, покачивая головой.

* * *

Деревенский ресторан представлял собой небольшой сарайчик, в котором размещалась пластиковая стойка с ободранной клеёнкой для хозяев, с работающим над ней телевизором и два низких стола с разбросанными вокруг грязными подушками. Виден был вход в кухню, оттуда доносился грохот кастрюль. Телевизор демонстрировал египетский сериал про любовные страсти, артисты кричали и размахивали руками. Компенсировать колорит этого места могла только чудесная гастрономия. Я затаилась и наблюдала за Казимиром.

Он широким жестом подозвал хозяина – замасленного толстяка в грязной майке. Заказал всё самое лучшее – суп из морепродуктов для меня, какие-то лепёшки и жареную рыбу себе. У меня он даже не спросил, чего бы мне хотелось.

Девушкам не рекомендуется ходить на первое свидание в рыбный ресторан, потому что сложно есть рыбу с кучей костей и выплёвывать их на тарелку оставаясь при этом загадочной. Но в данном случае я понимала, что я лишь ассистент фокусника, и как таковой фокус не на мне. Поэтому я спокойно обсасывала креветок, выкладывая их панцири и усы на салфетку, складировала рядом кости, продолжая лучезарно улыбаться и молча кивать Казимиру. Кажется, он рассказывал о достоинствах местной кухни. Я ничего особенного не заметила – продукты были свежими, но думать, в каких санитарных условиях они готовились, мне не хотелось. Стоил наш ужин сущие копейки. Казимир оставил чаевые, но немного. Видно, что он живёт здесь давно, подумала я.

Когда мы уходили, дочь хозяина, закутанная в жёлтый хиджаб смуглая девушка лет семнадцати, бросила на меня внимательный взгляд. Наверное, она представила нашу ночь любви, и образ Казимира – европейского рыцаря в чёрном – питал её девичьи фантазии.

Дома он включил свет на просторной веранде, где редко и художественно, на большом расстоянии друг от друга, валялись уютные и элегантные вещи: местные экзотические пледы, инвентарь для винд-сёрфинга – чёрные эластичные майки и какая-нибудь красная деталь типа шорты, очки; доска у стены, кожаные шлёпанцы; журналы на столике. Было видно, что человек обосновался здесь надолго, и это весь его скарб, его дом, а не отель, где у каждой вещи нет места, всё случайно.

Он прошёлся широкой походкой одинокого и шикарного мужика. Предложил мне выпить вина и покурить травы.