Цитаты из книги «Дети времени»

Когда-то в Старой Империи была традиция, – медленно проговорила Вайтес, – предоставлять выбор преступникам, тюремным заключенным. Брали двоих и приказывали помиловать или обвинить друг друга, причем каждый принимал решение в одиночку, не имея возможности посовещаться. Все проходило действительно хорошо, если оба решали друг друга помиловать, но они подвергались какому-то наказанию, если оба друг друга обвиняли. Но ах, если вы оказывались заключенным, решившим помиловать друга, и обнаруживали, что он в ответ вас обвинил… Она улыбнулась, и по этой улыбке Холстен вдруг понял, что она все-таки постарела, просто это почти не отражалось на ее лице, не проявлялось из-за того, что она не давала воли никакой мимике. – Тогда какой же выбор правильный? – спросил у нее Карст. – Как заключенные из этого выбирались? – Логический выбор зависит от ставок: от

взвешивания наказаний в случае различных вариантов, – объяснила Вайтес. – Боюсь, что факты и ставки очень суровы и очень ясны. Мы можем приблизиться к планете в надежде, что, вопреки всему прошлому опыту, теперь нас готовы принять. Как и сказал Карст, это сделает нас уязвимыми. Мы подвергнем корабль опасности, если окажется, что это была просто уловка или даже Мейсон вообще сделал какую-то ошибку при переводе. – Она скользнула взглядом по Холстену, словно предлагая ему возражать, но на самом деле он был отнюдь не уверен в собственных успехах. – Или же мы атакуем: используем дроны прямо сейчас и готовимся продолжить нападение, когда «Гильгамеш» достигнет планеты. Если мы так поступим и ошибемся, мы лишим себя бесценного шанса достичь с интеллектом Старой Империи некого соглашения. – В ее голосе звучало искреннее сожаление. – Если мы придем с миром и ошибемся, мы, скорее всего, погибнем – все мы, все человечество. Не думаю, что стоит спорить относительно весомости того, что нам предлагается. Для меня на этом этапе есть только один разумный вариант.

Это теперь наш дом. Другого у нас никогда не будет. И мы сорвем эту гребаную штуку с орбиты, если понадобится. Мы их выжжем. Мы всех их выжжем. А что еще нам остается?

Что с нами такое, что мы не можем жить в этой гребаной яичной скорлупе корабля, не набрасываясь друг на друга? Почему нам надо обязательно кем-то командовать, кому-то лгать, кому-то вредить? Кто вы такие, чтобы говорить мне, где мне быть и что делать?

именно от таких даров он и должен отказаться. Жизнь, которая целиком зависит от прихоти другого, – это вообще не жизнь. Его всегда удивляло то, как много самцов смотрят на это иначе, наслаждаются своим роскошным рабством.

«Ты просишь о том, что противоречит естеству», – заявляет она ему строго, взяв себя в руки. «Все, что мы делаем, противоречит естеству. Если бы мы ценили естественное, то по-прежнему охотились бы на плевунов в диком лесу – или стали бы жертвой в челюстях муравьев, а не покорили бы этот мир. Мы превратили неестественное в достоинство»

Каждый из нас живет в постоянном страхе того, что наша полезность придет к концу и нас заменит

можно подниматься. Не смогли бы, раз все существующие структуры рассчитаны на то, чтобы лишить их всех прав. Порция, меня могли убить. Ты сама это сказала. Меня могла схватить какая-нибудь оголодавшая самка, и в этом не увидели бы ничего дурного – не считая твоего возможного гнева»

Не смогли бы, раз нет структуры, по которой

Та давняя Бьянка со своими лаборантами обнажила некую истину относительно гендерной политики пауков, жалуясь, что работа с самками связана со слишком сильной борьбой за власть. Древние инстинкты слабо скрыты под лаком цивилизации.