Подводя итог моих школьных лет и истории воссоединения школы «Йешерун», скажу, что в воздухе витал дух добра и оптимизма – так я чувствовал и тогда, и сегодня. И на этом завершу мой рассказ о воссоединении учеников «Йешурун».
Время сквозь пальцы сочится.
Время стремительно мчится.
Радость и боль – все на свете…
С вихрем уносит ветер.
Сегодня нам по 54. Мы стали чуть старше, а учителя и административная верхушка – тем более. Те, что еще живы.
Мои одноклассники, к счастью, все живы.
И способны еще на души порывы.
Много лет я мечтал в душе, верил и надеялся на воссоединение нашего класса, который носил в своем сердце все эти годы. И все ждал, что почтовый голубь принесет весточку о возрождении нашего коллектива. Как птица-феникс, сжигающая себя дотла, а потом восстающая из пепла для новой жизни. Восстав, она оборачивала пепел от предыдущего жизненного цикла ароматическими травами: миррой, нардом, шафраном, корицей и ладаном. Ладан растет в пустыне, на границе между Амманом и Йеменом.
Там же похоронен и библейский Иов. Тот самый, которого по велению Бога испытывал Сатана, чтобы проверить, насколько сильна его вера.
На долю Иова выпали самые тяжелые испытания, которые только способен вынести человек. Потеря детей, потом – имущества; язвы, разъедавшие тело… Несмотря на все это, он благословлял Бога, говоря: «Бог дал – Бог взял. Да будет Он благословен и ныне, и присно, и вовеки веков».
Бог отплатил Иову. Он даровал ему еще большее состояние, здоровье и новую семью: сыновей и трех прекрасных дочерей. И не было красивее дочерей Иова.
Мидраш говорит, что птица Феникс не ела с Дерева познания и получила жизнь вечную с бесконечным числом циклов. Эта легенда присутствует у всех древних народов в различных версиях: у греков, у египтян и евреев. И у всех общие черты: огонь, возрождение и вечная жизнь.
Скромно замечу, что я, как человек впечатлительный, думающий, обладающий богатым воображением и ясным взглядом на жизнь, склонен к ностальгии. И воссоединение моего класса напомнило мне возрождение птицы Феникс.
Почти телепатически мы нашли друг друга. Наш класс возродился и обрел новую жизнь. Возродился обновленным, свежим, полным жизни, любви, эмоций и юношеской энергии. Словно только вчера мы расстались, и наступил новый день. А в довесок – сорок с лишним лет опыта. Хотя в моем случае события прервались значительно раньше.
Во рту сладковатый привкус, душа полнится восторгом и гордостью за коллектив. Словно мы стояли в очереди за птицей Феникс и вместе пили из источника молодости. И мы жадно пьем живую воду и впитываем с радостью и любовью каждую каплю информации, каждый снимок, видео и сообщение.
Все легко, нет ни лицемерия, ни предпочтений – только искренность, похвала, равенство, открытость и простота. Истинная братская любовь. Один за всех, и все за одного.
Весь коллектив сплотился как один. Дело нашлось для каждого. А Нисим Хазиза предложил назвать наш класс его именем, а в качестве компенсации предложил скидку 50% и рассрочку на надгробный памятник. Странно, почему никто из нас не занял очередь?
Каждый вносит посильный вклад, и любой вклад приветствуется.
Наш обновленный коллектив держится на возрожденных воспоминаниях, и мы радостно отправляемся в путь.
Наш класс, тридцать с лишним восточных евреев из старых районов Ашкелона, представляли настоящий срез реальности «второго Израиля» – Израиля бедных районов и многодетных семей 70-х годов. Культура, отстоящая на сотни световых лет от богемы Тель-Авива и центра страны.
Израильский фильм «Горячая жевательная резинка» был точно не про нас. Его реальность казалась нам далекой и недосягаемой. Не говоря уже о заграничной жизни, которую мы видели только по телевизору и в кино – в фильмах с Брюсом Уиллисом и про ковбоев.
Кинотеатр «Маор» и Лотета, продающий семечки у входа в бумажных кулечках, кричащий: «Кому еще? Кому еще?», что с марокканским акцентом звучало как «Камушо? Камушо?».
Кинотеатр «Рахель» в престижном районе снобов Афридар…
В те времена у входа в кинотеатр стояли добрые-предобрые контролеры. Немного поплакать, немного поклянчить – и вот ты уже в кинотеатре совершенно бесплатно. А деньги остаются на сладости.
Как правило, впечатление от фильма не проходило по нескольку дней. Мы выхватывали пластмассовые пистолеты, как в кино, или изображали каратистов.
Как просто стало жить сегодня! Просто нажимаешь кнопку на пульте и выбираешь любой фильм!
Садишься в машину, выжимаешь газ – и ты уже в Тель-Авиве!
Нажимаешь кнопку на компьютере, покупаешь билет на самолет, и через пару часов ты уже гуляешь по улицам Москвы, Парижа или Рима.
Все просто, легко и электронно.
Поколение «инстант». При всем обилии самой продвинутой техники и электроники кажется, что жизнь проходит мимо, и мы проходим мимо нее. Нет чувства истинной свободы и ни малейшего шанса уединиться.
Ты находишься под постоянным прицелом внимания, причем с собственного согласия. И если ты отключил телефон, чтобы немного побыть одному, все начинают нервничать и засыпать тебя вопросами, будто ты исчез совсем. Пока ты и сам не начнешь жалеть, что позволил себе уединиться.
Мы жили просто. Поколение простоты. И эту простоту мы любили. Мы любили свою незамысловатую жизнь, и я могу сказать с гордостью, что мы жили. Жили полной жизнью и дышали полной грудью, упиваясь своей свободой.
Я и сейчас при любой возможности с радостью полезу на дерево. И пусть я не кричу «Тарзан под небесами! Не сверкай трусами!». А может, и кричу… С удовольствием срываю шишки с кипарисов и пуляюсь в прохожих. Грешу, воруя апельсины… И все это для того, чтобы ощутить вкус тех счастливый дней.
Да, мы жили просто. Средств не хватало, детей было много, и родителям приходилось тяжело… Но родители, учителя и друзья дарили нам достаточно тепла и прививали ценности.
Мы умели находить радость в мелочах, довольствоваться малым и делиться малым. Потому что уже тогда мы понимали: хочешь ощущать счастье – делись им с другими.
Несмотря на все трудности, мы выросли и стали честными, уважаемыми людьми. Мы умеем дарить. Мы вырастили детей, а кое-кто уже дожил и до внуков.
Мы учились воспитывать детей, прививая им свои принципы, и учили их быть счастливыми, идти своим путем и слушать голос своего сердца.
Надо сказать спасибо нашей замечательной школе – и педагогам, и руководителям, преподававшим нам разные науки и умения. А попутно учили быть вежливыми и любить людей, как праотец Авраам, что отстаивал жизни грешных жителей Содома, не ожидая благодарности. Нас учили милосердию и скромности, как праотец Моисей. Ему было 120 лет, когда он увидел издали землю обетованную. Но он не вошел в нее, потому что согрешил, ослушавшись Господа.
А у наших учительниц есть биометрические паспорта. За пару минут они проходят паспортный контроль, выезжая из страны или въезжая в нее. И не нужно блуждать 40 лет по пустыне.
Мы, их ученики, смиренно говорим «спасибо» всем. А вам, учительница Нурит – особенно. Ваше чувство юмора расцвечивало уроки. Мы для вас были самым дорогим. Вы научили нас принимать удары судьбы, как Иов, и подвергаясь испытаниям, верить, что все к лучшему. И честно, мы любили и ценили вас. И сейчас ценим. Счастья вам. Господь награждает за безоговорочную веру в то, что он желает для нас только лучшего. Так и вы. Ведь вы хотели, чтобы мы выросли хорошими людьми, потому что знали лучше всех, что «доброе имя лучше хорошего масла».
Год или два назад, в пору долгих праздников, когда свободного времени было хоть отбавляй, я читал интересную книгу, проникнутую моралью – «Истории из жизни раввинов».
В одном из рассказов говорится о раввине, жившем много лет назад в одной деревне в Галиции, на территории, расположенной между Украиной и Польшей наших дней.
Раввин отправил своего ученика в Париж собирать пожертвования. За минуту до того, как ученик отправился в путь, раввин попросил привезти ему из Парижа курительную трубку.
Ученик пустился в путь, и вскоре собрал пожертвований больше, чем ожидалось. Вернулся он в деревню, но вдруг вспомнил, что забыл про трубку. Тут же побежал он в табачную лавку, купил хорошую, дорогую трубку и отдал раввину.
Рав осмотрел трубку и сказал: «Она не из Парижа». Ученик ответил: «Уважаемый, это хорошая, дорогая трубка». «Не в трубке дело, – сказал раввин. – Я не хотел, чтобы, гуляя по красивейшим местам Парижа, ты забыл свою маленькую деревню и раввина, который тебя ждет».
Эта история напомнила мне о местах, где я провел свое детство и юность до самой армии.
И мы с моим третьим сыном Озом отправились в путешествие по местам моего детства, Ашкелону – по старым районам, ашкелонскому парку, Афридару – району снобов, по пляжам и дюнам. Съездили и к школе «Йешурун», и к нашему первому дому в Ашкелоне.
Как все изменилось и каким маленьким стало! Наверное, дело в разности восприятия маленького ребенка и взрослого человека.
Когда-то мой дом был для меня целым миром. В нем жила моя семья – родители, братья и сестры, соседи. Мой одноклассник Бебер жил под нами и над нами (как я упоминал, мы получили две квартиры).
У здания было два двора – передний и задний. Была общая прачечная, служившая также игровой комнатой для детей. В ней мы ставили акробатические и цирковые номера.
Прачечная была выстроена из кирпичных блоков. И в каждом блоке не хватало по кирпичу, что создавало поток свежего воздуха для просушки белья. Здание походило на шахматную доску, и для игры в прятки, конечно, не подходило. Белье в нем сушили по очереди. Стирали вручную на ребристой стиральной доске.
Доску ставили в таз с водой и в нем замачивали белье. Использовали хозяйственное мыло «Синтабон для глубокой стирки».
Прачечная на улице была открыта для глаз и ветров, но вещи пропадали редко. Все пеленки, простыни, одежда – все оставалось на месте.
До сих пор восхищаюсь: как сверкали неоновой белизной рубашки, когда развевались на ветру! А сегодня у каждой семьи свое помещение для стирки. Навороченные стиральные машины, ароматные кондиционеры и прочие средства. А белье вот так не сияет… И черт побери, куда опять пропали носок, трусы и наволочка?! Может, в порошок стали добавлять еще один препарат под названием «бельевыводитель»?
Во дворе перед зданием было помещение мусоропровода, открытое солнцу и ветрам. Швейцарский стол для местных котов и для нас – охотников на мух, которые роем жужжали над баками. Мух было несколько видов – обычные с прозрачными крыльями, серо-черным брюшком и красным ободком вокруг глаз; такие же, но раза в два-три крупнее; и редкие – сверкавшие зеленым металлическим блеском.
И мы помогали мальчику, которому подарили желтых пушистых цыплят, жалобно пищавших: «пи-пи-пи». Резким хлопком ладоней мы в три смены ловили мух всех видов и мастей и скармливали им. Пока те, что выжили, не становились молоденькими петушками или курочками, способными обеспечить себя кормом без нашей помощи.
А хозяин цыплят уже различал их и даже дал им клички. Как он был счастлив, когда его отец смотрел на них с нежностью и оценивал, насколько откормлены их окорока! Словно заботился об их здоровье. А потом он раскрыл коварный план отца. Пока он расхваливал своих цыплят, их, вареных, подали на стол.
Не выбрасывалось ничего. Все было просто и эффективно.
В том же дворе мы играли в прятки. Водивший закрывал глаза и считал, а остальные бросались врассыпную прятаться. Там же играли в «казаков-разбойников», в шарики и в косточки, когда созревали персики.
Девочки играли в классики, резиночку и веревочку. Иногда мы, мальчики, играли вместе с ними, потому что тогда единственным отличием мальчиков от девочек для нас была поза, в которой мы мочились, и в умении мочиться дугой.
Коты, скопом мчавшиеся к бакам, работали в ночную смену и, как мыши, разбегались в разные стороны, завидев мальчишку или собаку. Не то что нынешние! Млеют себе в квартирах, развалившись в мягких креслах. Потягиваются, нежатся, напрашиваясь на ласку, и нехотя урчат. Бездельничают дома, на работу не ходят, едят деликатесы из банок и специальную пищу для котов и знай себе жиреют. И приобретают такие пугающие размеры, что теперь уже дети и собаки разбегаются от них, как мыши.
Если так пойдет и дальше, возможно, лет через сорок мы встретим кота в сапогах, владельца цирка – во фраке и с бабочкой. И этот кот будет дрессировать людей в человеческом цирке на глазах у ликующей публики. А мы, люди, будем ковылять, опираясь на палочку, ползать на четвереньках, прыгать и кувыркаться по команде под бурные аплодисменты и кошачье «Мяу!».
Пишу и смеюсь, вспоминая свои детские приключения. У нас было чудесное детство. Наполненное природой, теплом, любовью близких и чувством бесконечной свободы. Счастливейшая пора моей жизни.
Мы наслаждались открытыми просторами, сменой времен года, запахом земли после дождя, весенним цветением, морем – летом, осенью – детскими лагерями и ветрами. Мы строили шалаши из веток и стеблей тростника, съезжали с дюн и катались по ним кубарем. Летом они были белесо-желтые, а в сезон дождей приобретали желтоватый, керамический оттенок. Мы гуляли в старинных парках, по берегу моря, ходили в пешие многокилометровые походы. Уходили утром и возвращались вечером. Мы пропадали на людных и уединенных пляжах, в старинных парках на берегу моря.
Летом мы вполне могли прокормить себя сами. В дюнах росли дикий виноград и инжир, на плантациях – манго. А в долине – плоды кактуса и клубника – белая и черная.
Мы были быстры и проворны, как лани, хитры, как лисы, и коварны, как змеи, которых было полно в дюнах и в долине.
Если мы все же попадались в руки сторожу плантации, который гонялся за нами на быстром жеребце – не беда. Нам на помощь мчался наш верный пес, уже успевший растерзать парочку кроликов без нашего вмешательства. Чистопородная немецкая овчарка по кличке Ласси – умный и сильный пес, равных которому не было.
Разозлившись, он рычал на сторожа и бросался на лошадь, пока сторож не начинал умолять, чтобы его забрали. Едва завидев нас, он скакал прочь на своем коне. Эта история повторялась, пока мы не натыкались на нового сторожа или не попадались в одиночку.
В начале зимы мы прибивались к молодым бедуинам, нашим сверстникам, которые пригоняли в Ашкелон на выпас свои стада. Мы пасли с ними овец, смотрели, как рождаются ягнята и как трепетно за ними ухаживают. Сразу после рождения мама и пастух моют их. Мама – языком, пастух – полотном, и вскоре малыши встают на ноги и начинают сосать полезное и сытное мамино молочко.
Как все было красиво и пасторально! Пока Ласси, наш сумасшедший пес, не обрывал привязь и не убегал на пастбище, распугивая лаем пастушьих ханаанских собак, уступавших ему в размере, и не разгонял все стадо.
Все бедуины были наслышаны о нем и мечтали свести с ним счеты.
Однажды один старый бедуин решил положить этому конец. В пиджаке он спрятал, по всей видимости, пистолет. Он подошел к нам на безопасное расстояние и спросил, как зовут пса. Я ответил: «Ласси». Он попытался засунуть руку за пазуху пиджака, и тут я что-то почувствовал.
«Стойте! – закричал я, – или я отпущу его!». Ласси, который уловил своим собачьим чутьем, что человек настроен враждебно, начал отчаянно лаять, и с силой потащил меня вперед, намереваясь укусить его. Причем нацеливался он на верхнюю часть тела.
«Не смей!» – одернул я его. Бедуин был смелым, но разумным. Он испугался и уже хотел покончить с этим поскорее. Сказал, что у него пистолет, и опять попытался запустить руку за пазуху.
Я позволил Ласси приблизиться к нему, и теперь их разделял всего метр. Ласси рванул изо всех сил и опять попытался укусить. Он щелкал челюстями, изо рта капала слюна. Он был настроен убивать.
Бедуин убрал руку и предупредил меня, что в следующий раз он застрелит пса. Я не знаю точно, что было у него в пиджаке, но знаю, что он не успел бы даже спустить курок.
Ласси выкрали у полиции в полтора года, и он был натаскан атаковать нарушителей с любым оружием в руках. Однажды, гуляя с псом по плантациям, я отпустил его побегать. Его внимание привлек заяц, и помчавшись за ним, он оставил меня одного. Упомянутый сторож, поклявшийся удирать каждый раз, как нас увидит, заметил, что я один, и решил отомстить. Он выхватил плеть и огрел меня изо всех сил. Дело было зимой, я был в плаще и боли почти не почувствовал.
Я очень испугался, а больно мне было оттого, что Ласси меня бросил. Я звал его, а сторож смеялся и издевался. Сидя на лошади, он наклонился и продолжал хлестать меня плетью.
И вдруг Ласси мелькнул между деревьев и набросился на него. Можете не верить, потому что я и сам не представлял, каким опасным и жестоким может быть пёс. Я встал между сторожем и Ласси и с трудом сдержал его. И с моей помощью, сторожу еле удалось унести ноги. А ноги и у него, и у коня были искусаны до крови. С тех пор, даже если я появлялся на плантации один, сторож держал своё слово и скакал на своём коне подальше от меня.
Ласси был дикой собакой. В уличных боях он загрыз не одну собаку. А еще несколько котов, пару овец и несчётное количество зайцев, которых сам и ловил.
Когда-то он принадлежал нашему соседу Реувену, пожилому человеку, который выкрал его у полиции. В те годы собакам в холку ещё не вживляли электронный чип. И он продолжал обучать его нападать и кусать. Потом пес ему надоел, и он отдал его нашему брату Якову. Периодически Реувен забирал его у нас, а потом возвращал. И так повторялось несколько раз.
О проекте
О подписке