Крик во тьме

Огонь. Огонь повсюду. Пламя белое, как Солнце, разросшееся до размеров вселенной. И чёрный дым, что беснуется между его языками. Вязкий, густой, он лезет в рот, в нос, в глаза, проникает вглубь неё.

Испепеляющий жар на коже порождает чудовищную слепящую боль, столь запредельную, что сознание не в силах её объять. Дым разъедает лёгкие и глаза, словно кислота. Жар проникает в тело, пронизывает его насквозь, грызёт, выедая внутренности, превращая их в пар. Она растворяется в нём, теряется без остатка. Исчезает.

Боль внутри, боль снаружи, она сама стала болью. Пламя ревёт, заглушая её крик. Это ад. Пекло. Вокруг неё беснуются демоны и тянут, тянут к ней свои полыхающие щупальца. Всё исчезло, кроме этого инфернального бесконечного заполненного муками раскалённого Никогде.

Всё её естество вскипело от этого невозможного жара и стало разбухать, разрастаться, взрываться паром, теряя границы. Оно ширилось, пока не вспыхнуло, слившись с бушевавшим вокруг адом, и не перестало быть.

Вера подпрыгнула на кушетке в ординаторской, захлёбываясь собственным криком, оступилась и рухнула на пол на четвереньки. Не в силах сбросить липкий кошмар, она, охваченная паникой, метнулась в сторону и толкнула столик на колёсиках, на котором звякнули какие-то склянки. Что-то полетело на пол и разбилось.

Вера вытаращенными, но всё ещё слепыми глазами оглядывала пустую ординаторскую и тихо поскуливала от ужаса. Видение было слишком ярким, оно никак не желало уплывать обратно в царство мрачных грёз, из которого и выползло.

Вера забилась в угол и подвывала в такт своему дыханию. Как назло, в ординаторской замигал свет, заставляя её ещё больше сжаться. Страх отпускал медленно, но через пару долгих секунд она осознала, что это всё было просто сном.

Она наконец перестала выть и смогла выдохнуть, уткнувшись лбом в собственные колени. Сон. Просто сон. Вера вскинула голову. Ей нужно на воздух или хотя бы попить. Что угодно, чтобы отвлечь себя от этого кошмара. Такие яркие сны ей не снились уже давно!

Видимо, кошмарная усталость последних дней, тотальный недосып, вечная тревога и отчаяние от невозможности спасти всех привели её в то состояние, когда мозг начинал порождать пугающие образы. Ну а долг службы, обязывавший её работать с ожоговыми больными, дал этим образам направление и окрас.

Надо выйти! Хоть на минутку!

Вера так давно не была на улице и не дышала полной грудью. Запах дыма чудился ей теперь повсюду, будто гарь навечно въелась в её нос и глотку. Впрочем, город был накрыт дымовой завесой, и им пропахло абсолютно всё. Говорят, пульмонология тоже переполнена, люди валились с ног от отравления дымом, страдали от астмы.

Свет продолжал мигать, вызывая нервную дрожь. Опять перебои с электричеством, они доставляли особенно много хлопот в реанимации и операционных. Конечно, к больнице подогнали дизель-генераторы, но топливо не вечно, привезти его в город, объятый огненным кольцом, было не только проблематично, но и смертельно опасно. Кто решится ехать на бочке бензина через пожар?! Их заставляли экономить по максимуму.

Естественно, в первую очередь они бросали ресурсы на самые неотложные нужды, а свет в коридорах не так уж и необходим. В больнице быстро появились фонарики, работавшие на батарейках. Вера уже привыкла к отключениям и ощущению веса фонарика в руке.

А к чёрту всё! Вера с трудом поднялась на тряские, как у новорожденного оленёнка, ноги и, держась за стену, побрела к выходу. Она дышала, как выброшенная на берег рыба, сердце заполошно колотилось в её груди, рыжие волосы растрепались и свисали на лицо.

Ей нужен глоток воды. В горле пересохло от судорожного дыхания и криков. Она толкнула дверь и практически вывалилась из ординаторской в коридор. Свет мигал и здесь. Ну и наплевать. Вера знала это отделение наощупь и могла спокойно ориентироваться даже с закрытыми глазами.

Держась за сдавленное спазмом горло, она тяжело пошла в сторону общего кулера, стоявшего в коридоре около сестринского поста. Дыхание всё ещё было хриплым. Коридор был пуст, чему она сейчас была только рада. Судя по заметному красноватому оттенку неба, чуть светлевшего за окном, солнце только село. Вера отключилась всего на несколько минут.

Она доползла до кулера и жадно выпила два стаканчика чуть тёплой невкусной воды. Это немного привело её в чувства и позволило смягчить горло, смыв с него фантомный вкус гари. Вера глубоко и вдумчиво вздохнула, стараясь выпустить напряжение.

Сестринский пост был пуст. Кто там сегодня? Вроде бы, должна быть Маша. Тоже замоталась, наверное, бедолага. Все они в ожоговом в последние дни с ног сбились и засыпали прямо на ходу, Вера её понимала и ничуть не осуждала.

Вера выглянула в окно, выходившее на больничный сквер. В уходящем свете солнца можно было разглядеть два чёрных крыла больницы, обнимавшие островок зелени. Вере не нравился этот вид.

Некогда больница, выстроенная в советское время, была одним из немногих белых домов в сложенном из чёрного камня городе. Тогда типовые панели производили одинакового для всей огромной страны цвета на огромных заводах.

Центральная больница, на Верин взгляд, выглядела единственной свечкой в окружавшем её чёрном мрачном мареве, лучиком света. Но кому-то она показалась бельмом на глазу, выбивающимся из общего исторического вида Детинца, центрального и старейшего района Братина.

В какой-то степени это было правдой. Весь центр города и некоторые другие районы были выстроены из чёрного базальта, который с царских времён здесь добывали и, конечно же, воровали с карьера жители города.

Чёрные дома, чёрные мостовые, чёрная набережная великой Ангары. Как это ни странно, в этом городе посреди Сибири камень был доступнее леса, что и породило такую странную особенность. Кто-то находил в этом очарование, а Вера не очень любила этот вид.

Каково же было её возмущение, когда администрация города на выделенные на ремонт деньги решила привести больницу к общему знаменателю с её мрачным и таинственным окружением.

За считанные месяцы советская панельная высотка была превращена в чёрный готический замок, укрытый панелями, имитирующими каменную кладку, с наляпанными тут и там бесполезными башенками, не несущими никакой толковой роли, кроме декоративной. Так оплот надежды и оздоровления стал инкарнацией Бетлема в его худшие годы, а весь центр города стал с любого ракурса походить на декорации к экранизации романов Стокера или Райс.

Сейчас, в условиях жесточайшей экономии электричества, Братин был ещё более мрачен, чем обычно. Вера фыркнула и отвернулась. Впрочем, вид из окна не отбил у неё желания выйти на улицу хоть на минутку.

Она украдкой посмотрела в обе стороны коридора. Было пусто, её побега с рабочего места не заметит никто. А блин! В конце концов, имеет она право на передышку или нет?! Она здесь без сна и отдыха уже которые сутки! Кстати, а которые? Вера уже сбилась со счёта.

К чёрту! Пять минут на короткую вылазку у неё есть, и совесть не должна её за это загрызть! Вера насупилась, сжала кулаки и сделала не совсем уверенный шаг в сторону двери на лестничную клетку.

Когда Вера делала уже третий шаг к свободе, ей послышался слабый, едва уловимый звук, похожий на стон. Вера насторожилась. Как ей показалось, голос был высоким. Слишком высоким даже для женщины.

Она прищурилась, навострила уши и наклонила голову, прислушиваясь. Могли ли к ним в отделение запихать ребёнка? В условиях нынешней тотальной нехватки койкомест – вполне. Но всё же Вере в это верилось с трудом. Уж под ребёнка бы выдали место в реанимации.

Звук повторился, и Вера едва не подскочила на месте. Точно! Сомнений быть не может! Это стон! Измученный детский стон, и самым паршивым было то, что на него никто не отреагировал. Вера на цыпочках, чтобы не шуметь, побежала по коридору в ту сторону, откуда, казалось, и послышался детский голос.

Через две двери, из палаты снова донёсся детский стон, и Вера, не раздумывая, рванулась туда. Где все? Почему никто из пациентов не поднял тревогу? Все палаты сейчас переполнены, хоть кто-то должен был услышать ребёнка!

Но нет. Никто не отреагировал, даже когда в палату вбежала сама Вера. Накачанные обезболивающим люди спали мёртвым сном. На дальней койке действительно виднелась крохотная фигурка, которая никак не могла принадлежать взрослому человеку. Девочка. Это была маленькая девочка лет пяти.

Грудь её вздымалась слишком часто. Вот чёрт!

Вера подлетела к ней и склонилась над распластанным тельцем, невольно опершись на матрац. И вляпалась в мокрую лужу. Ребёнок обмочился? Матрацы в больницах были закрыты водонепроницаемыми чехлами, и даже небольшое количество пролитой на них воды могло намочить всю простынь.

Но характерного запаха не было, и Вера недоумённо нахмурилась. А потом ей на глаза попался висевший на струне над койкой пустой мешок от раствора Рингера и трубка, спускавшаяся куда-то под мышку девочке. Глаза Веры расширились. Обе локтевые ямки девочки были пусты, но на дальней остался след запёкшейся крови.

Дерьмо! Вера коротким движением пощупала лоб девочки – сухо и холодно. Она была ледяной, как начинающий холодеть труп. Её рука метнулась к запястью ребёнка, нащупывая пульс под большим пальцем.

Кожа на руке ребёнка под Вериными пальцами была пугающе холодной. Сердце девочки колотилось, как бешеное, но наполнение пульса было совсем слабым, Вера едва смогла нащупать его. Дыхание было поверхностным и частым.

Вера с ужасом поняла, что девочка умирает.

Она прямо сейчас уходила, времени у неё осталось совсем немного. Но её можно спасти! Можно! Вера знала это точно. Понятия не имела, откуда, но знала. Девочка издала животный стон и вдруг выгнулась в судорожном припадке. О боже! Это судороги от обезвоживания или уже агония? Вера похолодела.

– Маша!!! – взревела она так, что, кажется, звякнули стёкла в окнах.

Несколько пациенток вздрогнули в своих кроватях, одна из них села и начала подслеповато озираться в темноте.

– Какая Маша? – тихо спросила она.

Но Вера уже летела к выходу из палаты.

– Маша!!! – она толкнула дверь так, что та грохнула о стену. – Маша!!!

Голос Веры отскакивал от стен и потолка. Она шлёпнула рукой по выключателю в палате, вместе с этим свет ярко и стойко вспыхнул и в коридоре. Самое, чёрт побери, время! В коридор из процедурного на нетвёрдых ногах выскочила медсестра.

С одного взгляда было понятно – измотанная Маша уснула лицом прямо в журнал предметно-количественного учёта. Возможно, вносила туда препарат, который вогнала в мешок, висевший над девочкой. Она непонимающе огляделась и неуверенно пошла в сторону открытой палаты, из которой лился свет.

– Живее! – рявкнула Вера и влетела в процедурный.

Она схватила трёхлитровый мешок с раствором Рингера, девочке понадобится много, она сможет притормозить поток, когда водный баланс восстановится. Она походя прихватила запакованные катетер и систему.

Сначала решить проблему обезвоживания, потом они разберутся со всем остальным. Сначала снять нагрузку с сердца, печени и почек. Может быть, им удастся найти кровь для переливания, если она понадобится… Мысли лихорадочно забегали в голове Веры кругами, она прервала их мельтешение. Сейчас не до этого.

Вера помчалась обратно в палату и застала там Машу, столбом стоявшую над бьющейся в судорогах девочкой.

– Маша!!! – снова заорала Вера.

Она была не в силах выдавить ничего содержательного, просто хотела побудить медсестру к хоть каким-нибудь действиям. Медсестра подпрыгнула на месте и с воплем: «Божечки», – побежала из палаты. Не совсем то, что Вера хотела, но уж лучше ступора. Может принесёт сибазон, который Вера не прихватила, или приведёт подмогу.

Ребёнок бился достаточно сильно, и это вселяло надежду. Агональные судороги обычно послабее, впрочем, ничего нельзя знать наверняка. И как ей, спазмированной, вгонять катетер? Да где же медсестра? Вере бы сейчас пригодилась помощь!

Ждать было некогда. Вера поспешно нацепила мешок раствора Рингера на крючок на струне и рванула упаковку катетера. Чёрт! Забыла спиртовые салфетки. А фиг с ними. Всё равно ей антибиотики широкого спектра местно наляпали на ожоги. Авось дойдёт чего!

Вера крепко ухватила ближайшую руку девочки, мимолётно порадовавшись, что ту скрутило в относительно удобном положении. Вен не было совсем. Обезвоживание и спазм заставили их едва ли не схлопнуться.

Рука девочки ходила ходуном, Вера тщетно пыталась удержать её на месте, чтобы хоть попытаться нащупать место ввода. Было жутко неудобно.

– Маша! – в отчаянии закричала она снова.

Да помогите же кто-нибудь! Но никто не шёл, а девочка слабела всё сильнее и сильнее. Вера придавила её коленом, не до сантиментов сейчас, и всерьёз вцепилась в руку ребёнка. Господи, помоги…

Каким-то невероятным чутьём, чудом Вера вдруг ясно увидела, куда нужно колоть. Тонкая, едва заметная жилка тянулась достаточно близко к коже, чтобы она смогла поймать её иглой. Господи, помоги, умоляю.

Прилаживаясь к хаотичной тряске, Вера беззвучно взмолилась всем высшим силам на свете и толкнула иглу под кожу. Густая кровь не хотела показываться в катетере, и Вера не знала, попала она в вену или нет.

По правилам сейчас нужно было подключить к катетеру шприц с физраствором и вогнать жидкость, проверяя, уйдёт ли она в кровеносную систему или надуется шаром под кожей. Но шприца под рукой тоже не было. Вера неслась так, что схватила первое, что пришло ей в голову.

Она разорвала упаковку с системой, уверенно прикрутила трубки к мешку и катетеру и, скрестив пальцы, открыла зажим на полную. Раствор хлынул щедрой струёй и быстро добрался до катетера.