© Татарское книжное издательство, 2017

* * *

Адельша Нурмухаметович Кутуев

Письмо первое

Искандер!

Благодарю тебя за откровенное дружеское письмо.

Я несколько раз перечитала его. Оно лежит передо мной.

Теперь ты вдруг ощутил горечь нашей разлуки, ты тоскуешь, зовёшь, ты пишешь мне… И вот ты встаёшь в моей памяти – не избалованный, не эгоист, а тот, прежний, бесконечно любимый Искандер…

Это было восемь лет тому назад. Ты коснулся руками моего лица, пальцы твои легли на мои волосы, и с необычайной явственностью я – помню – ощутила тогда, как чёрные пряди, словно мягкое крыло птицы, скользнули по моей щеке.

Взгляд твой говорил о многом, но ты уронил первые пришедшие тебе в голову слова, которые лишь для меня звучали по-особенному. Что бы ни произнесли тогда твои уста, я услышала бы лишь те слова, которые ждала. Сейчас я с радостью думаю о прошлом. Я вспоминаю… Моя любовь к тебе, слышишь ли ты, Искандер, моя первая любовь и первая радость родились именно тогда. Воспоминания об этих минутах я храню в себе, как самое дорогое, лучшее. Только тогда ощутила я, как прекрасна жизнь, какое необычайное волнение, радость, счастье, именно счастье – жить.

От прошлого осталось ещё много грязи, пошлости, много недостойного настоящего человека, каким должен быть наш советский человек. И если в борьбе с несправедливостью и мерзостью меня порой охватывало отчаяние, то воспоминания о дорогих минутах согревали, придавали мне новые силы. Не удивляйся и не смейся, Искандер.

Помнишь ли ты нашу первую встречу?

Я любила мечтать. Мне всё чудилось что-то прекрасное, необыкновенное, зовущее, хотя мне было очень трудно жить, – ведь я была совсем одна, ещё глупенькая девчонка, – но я верила, что существует, есть это прекрасное, радостное. Я верила, мечтала, но всё это было в моём воображении, где-то в стороне от моей жизни. О чём мечтала я, чего ждала? Я сама не знаю. Это было неизъяснимое чувство без названия. Это было ожидание томительное и необычайное, как предчувствие. Представь себе, что ты стоишь на краю высокой скалы, прямо под небом и солнцем, вдыхаешь свежий морской воздух, хочешь лететь, но нет крыльев у тебя. Представь себе это, и ты поймёшь меня.

Я стояла на вершине скалы, у самого её края… Вдруг что-то толкнуло меня. Ветер. Свист. Я вскрикнула, закрыла глаза… я падала. И вдруг наступила тишина. За спиной моей незримые раскинулись крылья. Они плавно несли меня по воздуху. Я взглянула вниз – там было море.

Всё изменилось… Я стала иной.

Маленькая глухая татарская деревушка Ялгаш. В ней я родилась, в ней жил мой отец, он никогда не видел других мест. А я жила в Москве, побывала в Ленинграде, видела Харьков, Ташкент, Баку. Отец был неграмотный, а я, его дочь, свободно говорю не только на родном татарском языке, но и по-русски, по-английски. Отец всю свою трудную, полную лишений жизнь провёл пастухом, да так и умер возле овец. Возле чужих овец.

Он часто болел, бедняга, и ни разу ему не довелось увидеть врача. А я – дочь пастуха – сейчас сама врач.

В письме трудно рассказать, как я узнала, поняла жизнь, как я добилась всего этого и как теперь я счастлива, как полна желанием жить.

Недавно я прочла одну книжку. Она доставила мне много радости: в ней я увидала себя. Герой её из нищеты, со дна поднялся на гребень жизни, подобно тому, как это было со мной.

Прости, мой далёкий, что пишу так беспорядочно. Мысли теснят одна другую, твоё письмо вызвало столько воспоминаний.

Я вижу себя и такой, какая я сейчас, я вижу себя и прежней, я чувствую, что многого добилась, я радуюсь и без страха смотрю вперёд, где мне предстоит ещё немало трудного.

Пишу тебе письмо, а сама слушаю по радио «Неоконченную симфонию» Шуберта. Какое богатство звуков! В них погружаешься, они подхватывают тебя и несут, и несут… Вначале тихие, мягкие, нежные, постепенно усиливаясь, они звучат, как гром, потрясающий всё. Опять утихают и вновь разрастаются, словно буря.

Нет! Пока не дослушаю – подожду с письмом.

Рядом сидит Кадрия. Даже она говорит:

– Мамочка! Такая хорошая музыка, а ты не слушаешь!

Рафаэль спит. Он спит так же, как и ты, подложив ладонь под щёку. Чему-то улыбается во сне.

Кадрия задумалась. Ей уже семь лет. Ты бы не узнал её, Искандер! Она сильно выросла, стала умной девочкой, иной раз вызывает удивление взрослых своей сообразительностью.

О чём думает моя дочь? Может быть, о том, что принесёт ей завтра мама, придя после службы домой, а может быть, и о том, почему же так долго не возвращается папа…

Мы сидим тихо, мы молчим. А звуки льются и льются. Звуки любви и ненависти. Здесь, далеко от Москвы, симфония Шуберта звучит как-то по-особенному сильно.

И в этой глуши я не чувствую себя одинокой, отрезанной от мира.

Москва! Ты не забыла меня. Ты помнишь о нас, ты посылаешь в далёкие уголки нашей земли бессмертные звуки творений великих композиторов, прекрасные слова поэтов, чудесные голоса певцов, ты несёшь, Москва, земле своей всё лучшее из того, что создал человек. Прими же за это моё спасибо.

Продолжаю письмо. На чём я остановилась? Ах, да. Я говорила о себе.

Был 1923 год. Устав скитаться – жизнь до этого не улыбалась мне, – я приехала в Казань и поступила на рабфак Казанского университета.

В первые же дни от избытка радости, счастья я была как хмельная.

– По этим улицам, по этим коридорам когда-то ходил великий Ленин, – говорила я себе.

– В этих аудиториях учился Толстой, сюда мечтал поступить молодой Горький. Здесь когда-то звучали голоса величайших людей земли, – думала я.

Бывали минуты, когда я, прислонившись к белой колонне университета, готова была на весь мир кричать о своём счастье!

Бесконечная радость охватывала меня. Ведь это был путь к настоящей большой жизни. Я чувствовала себя так, будто всё самое лучшее, самое прекрасное, сливаясь воедино, наполняло моё сердце. Сквозь душистую листву сада, в котором я очутилась, виделось мне радостное будущее.

На душе у меня было легко-легко.

Вот тогда-то я и встретила тебя. Каждая любовь имеет своё начало. Но у настоящей любви предела нет.

Бывают годы, в которые только и хочется – любить.

Ведь и яблоки, зарумянившись, созрев, заводят игру с землёй. Они падают на её грудь и прячутся в густой траве.

И цветёт черёмуха, поют соловьи, соком наливаются вишни, становясь всё слаще. Я тоже налилась тогда – избытком сил, молодостью, счастьем. Я не любила ещё, но ждала любви. Я не знала любви, но мне хотелось целовать, закрыв глаза, не думая ни о чём…

У нас начались репетиции к большому студенческому вечеру.

Я жила в общежитии рабфака, что на улице Островского. В одной комнате нас было пять девушек. Хотя все мы были разной национальности, но жили дружней, чем родные сёстры.

Знаешь, Искандер, мы больше всего думаем о будущем. Радостное сегодня и чудесное завтра заслоняют прошлое. На думы о прошлом остаётся мало времени.

Ох, это прошлое! При одной мысли о нём я испытываю ужас и тоску.

Наш университет имеет вековую историю. Но до 1917 года в его стенах училось всего-навсего шесть студентов-татар. И это на протяжении ста лет! Да и те шесть были не просто татары, а сыновья помещиков и купцов.

А сейчас тысячи таких же, как и я, девушек, тысячи юношей-татар окончили университет, получили высшее – вслушайся в это слово – высшее образование!

Я очень любила петь. Музыка, литература – меня всегда влекло к ним. Я думала о том, почему у нас, татар, плохо развивалось искусство. Тогда же нашла я одну из многих причин. Раньше нашим отцам говорили:

– Не рисуй, брось! На том свете душа твоя переселится в твой рисунок. Он отнимет твою душу и оживёт, а ты останешься без души и будешь вечно гореть в адском огне.

Им говорили:

– Не пой! Своим пением ты созываешь нечистых. Не танцуй! Ты пугаешь ангелов…

А сейчас… ты знаешь, Искандер, мы не боимся испугать кого-либо и не боимся испугаться сами.

Как только нам сказали, что будет вечер, мы всей комнатой записались в число его участников.

Первая репетиция была назначена в общежитии студентов Татарского коммунистического университета. Ты уже был там, когда мы пришли. Мы шёпотом заговорили о тебе.

– Кто это? – спросила я.

– Наш режиссёр, артист Искандер, – ответил один из студентов.

Не скрою – ты многим нашим девушкам понравился. А Лиза, увлекающаяся и восторженная Лиза, прозванная нами за это «градусник», так прямо и заявила:

– Ну, что за прелесть! Вот бы расцеловать его! – и пошла к тебе.

Мы удивлялись её смелости, а сами скромно держались в стороне.

Вернувшись, она рассказала нам о цвете твоих глаз, о голосе, об улыбке, обо всём, что успела рассмотреть в тебе.

Ты действительно был красив. А наше воображение сделало тебя ещё лучше, ещё прекраснее.

Мы смотрели на тебя с обожанием. И чем больше мы скрывали это, тем сильнее влекло нас к тебе. Мы видели в тебе воплощение всего прекрасного. Ты казался нам и умным, и талантливым. Ты был актёром. Для нас это не звучало как профессия. Нет! Это слово означало призвание, поэзию, мечту. Поэтому-то на твоих репетициях бывало так много девушек.

А в те дни, когда не было репетиций, мы, собрав последние гроши, бежали в театр смотреть тебя. О! Тогда я ещё больше стала тянуться к тебе.

Любовь даёт человеку радость и силы. В те дни, несмотря на бессонные ночи, я не чувствовала усталости. С радостью встречала я каждый день, я ждала, когда, наконец, будет наш вечер, к которому готовила «Песню о жизни».

Давно я носила её в голове. Песня сложилась как-то сама собой. Но мотив не рождался. Я чувствовала его, он витал близко, вот-вот готовый появиться, как забытое слово, как имя, которое стараешься вспомнить. Но мотива не было. И я не могла петь.

Твоя улыбка, твой ласковый голос, твои голубые глаза окрылили меня. Они дали моей песне музыку. В неё, в эту песню, я вложила всю нежность, всю силу своего чувства к тебе.

Целыми вечерами просиживала я над песней, над её словами и звуками, выбирая самые лучшие, самые простые и задушевные. Я хотела, чтобы она была песней свободы и красоты, песней о земле и любви. Оттого ли, что я так долго и много думала о ней, песня завладела мною, она звучала во мне. И где бы я ни была, в городе, в лесу, на занятиях, она не оставляла меня. И мне казалось, что она становится ещё лучше. Будто она согрелась на утреннем солнце, впитала в себя запах полевых цветов, будто освежили её вечерние ветры.

И вот настал наш вечер.

Труды мои не пропали даром. С каждым звуком росла моя песня, ширилась, как родник, выбившийся из-под зелёной травы и в пути превратившийся в большую реку…

Меня вызывали, а я, смутившись и не зная, что делать, убежала за кулисы и спряталась между декорациями.

В это время кто-то подошёл ко мне. Моего лица, моих волос коснулись руки, и, затаив дыхание, услышала я знакомый голос…

Это был ты.

Я не ответила тебе. Я смотрела в твои глаза, и у меня не было сил говорить.

И навсегда запомнилось мне, как я, не отрываясь, смотрела на тебя, как чувствовала, что краска заливает всё моё лицо, как от сознания этого я ещё больше краснею…

Ты был так близко… Желание убежать охватило меня. От счастья, от радости хотелось мне бежать… Но я боялась тронуться с места. Теперь смешно вспомнить. На левом чулке была дырка. Перед выходом на сцену я тщательно запрятала худую пятку в туфлю, а теперь предательская