Блайт
В преддверии рассвета небо побледнело, а Блайт все еще не слышала ни слова об отце и дяде. Она мерила шагами свою гостиную, ступая по толстому персидскому ковру и топая с особой силой, поскольку его красота казалась неуместной в такую суровую ночь.
Блайт еще не успела сменить бальное платье, и ткань поблескивала, волочась вслед за девушкой. Как же она была счастлива, когда надела его, ведь наконец-то представился случай нарядиться во что-то роскошное. Теперь же Блайт хмурилась, когда ткань путалась в ногах при каждом повороте.
Она все ждала, что повернется дверная ручка. Уорик, Сигна или еще кто-нибудь придет с известием, что ее отец вернулся и что все это было недоразумением. Возможно, это был вовсе не цианид, а обычный сердечный приступ, случившийся феноменально не вовремя. Блайт оставалось только надеяться и молиться. Почему, ради всего святого, из всех мест, где человек мог упасть замертво, это случилось именно в Торн-Гров? И почему именно герцог? Блайт только начала чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в общество, но уже была измучена пристальными взглядами и сплетнями, что окружали ее дом и семью.
Голова заболела при воспоминании о потрясенных лицах, которые наблюдали за падением лорда Уэйкфилда – людях, обвинивших в случившемся ее отца.
Ладони Блайт сжались в кулаки. Ничто не доставило бы ей большего удовольствия, чем запихивать чулки в рот каждому зеваке, чтобы пресечь подобные сплетни. Да, за последнее время в ее семье произошло немало трагедий. И да, она полагала, что Торн-Гров был немного странным из-за своего необычного убранства и общей унылости, но ничего сверхъестественного здесь не было.
По крайней мере… она очень на это надеялась. Однако Блайт вынуждена была признать, что мало-помалу в глубинах ее сознания зарождались жуткие, невозможные идеи. Возникала мысль, что в этой ситуации крылось нечто большее, чем она представляла. Теперь она слишком часто просыпалась в колдовской час, вспоминая о том, как стучалась в дверь смерти.
Она мало что помнила о тех лихорадочных днях несколько месяцев назад, когда ей казалось, что на реальность наброшена завеса, отделяющая ее от жизни. Но во снах не было той дымки, которая окутывала эти воспоминания. В них отец придерживал ее волосы, когда она теряла то немногое, что еще оставалось в ее желудке. В памяти отложилось, как он обвинял гувернантку Марджори и как Сигна с кем-то разговаривала – с безликой, бесформенной фигурой, которую, казалось, никто, кроме обеих девушек, не мог видеть.
Блайт вспомнила странное ощущение, легкость и тепло, пульсирующее внутри всякий раз, когда она должна была умереть. Она чувствовала его за несколько дней до приезда Сигны и в ту ночь, когда Перси исчез из Торн-Гров. Даже сейчас в груди образовался тугой горячий узел, который сжимался все сильнее и сильнее, пока ей не стало казаться, что она задыхается. Иногда это было приятно, теплое напоминание о том, что Блайт преодолела. В других случаях, как, например, сейчас, оно лишало покоя.
Мысли о человеке, который обвинил ее отца, только усугубляли ситуацию. Никогда в жизни Блайт не видела мужчину с золотисто-каштановыми волосами и ослепительными, как солнце, глазами и кожей. Хотя едва ли это что-то значило, учитывая, что она болела почти целый год и не имела представления о нынешнем обществе.
У него были внешность и уверенность аристократа, но кем бы он ни был – принцем, герцогом или самим Богом, сошедшим с небес, чтобы покарать их всех, – этот мужчина оказался глупцом, раз посмел прийти в ее дом и обвинить ее отца. Девушка предполагала, что именно он мог быть убийцей, и намеревалась довести это до сведения всех, кто был готов слушать.
Только когда солнце взошло, Блайт заставила себя успокоиться и не шагать от стола к кровати и вернулась в гостиную, чтобы найти удобное кресло. Накануне она отказалась от помощи горничной, и ей пришлось хвататься за все части корсета, до которых могла дотянуться, чтобы вернуть возможность нормально дышать. В конце концов она упала на кушетку и закинула ноги на стол перед собой. Казалось, прошли часы, пока она бездумно смотрела в потолок, поэтому Блайт практически вскочила на ноги, когда в дверь постучали. Ее волосы, несомненно, растрепались, а легкие румяна на губах и щеках стерлись. Но она не потрудилась привести себя в порядок, потому что сейчас было важно только одно.
– Отец? – Девушка попыталась скрыть разочарование, когда на пороге появилась Элейн Бартли, ее камеристка.
– О нем пока ничего не слышно, мисс. – Элейн прошла в гостиную и мрачно нахмурилась, оценив состояние Блайт.
И хотя Блайт предпочла бы выслушать новости, она не смогла равнодушно смотреть на поднос с чаем и выпечкой, который Элейн поставила на стол.
– Я подумала, что вы, возможно, еще не спите. Как и мисс Фэрроу. И мистер Уорик. Завтрак будет готов через два часа, и я решила, что вы могли проголодаться, так как не сомкнули глаз.
Блайт была голодна. Очень. Но прежде, чем она успела налить себе чашку чая, Элейн добавила:
– Не желаете переодеться во что-нибудь более удобное? Не думаю, что бальное платье подходит для сна или завтрака.
Хотя между шторами уже проникал солнечный свет, Элейн подготовила ночную рубашку и помогла Блайт переодеться. Только оказавшись так близко, Блайт заметила, какие у женщины покрасневшие и прищуренные глаза. Элейн прижала руку ко лбу, нетвердо держась на ногах.
– Ты плохо себя чувствуешь? – спросила Блайт, на всякий случай немного задержав дыхание. Едва встав на ноги, она меньше всего хотела подхватить очередную болезнь.
Щеки Элейн вспыхнули.
– Время от времени, мисс, хотя думаю, все дело в амброзии. Каждый год меня одолевает пыльца. – Элейн отошла в сторону, чтобы Блайт могла расправить ночную рубашку. Сорочка была намного удобнее платья и легкой как перышко. Девушка посмотрела в отдельно стоящее зеркало, чтобы оценить свой помятый внешний вид, но ее внимание привлекло отражение Элейн.
Холодный ужас охватил Блайт, когда в зеркале отразилась усыхающая фигура камеристки и ее фиолетовые мешки под глазами. Отражение Элейн казалось ожившим скелетом, и в груди Блайт зародился крик, который она с трудом сдержала. Девушку бил озноб, и она не смогла отвести взгляд, когда к ней повернулось изможденное лицо, в котором каждая лицевая кость и контур каждого зуба проступали сквозь тонкую, как бумага, кожу. Элейн спросила:
– Вы не простудились?
Ее голос был похож на скрежет веток по оконному стеклу, такой резкий, что Блайт отшатнулась, почувствовав знакомый приступ тошноты. Возможно, она заснула, и все это было не наяву – ибо как еще можно объяснить сгустки теней, которые просочились под кожу Элейн и распространялись, как зараза?
Блайт отвела взгляд, дыша так тяжело, что горничная взяла ее за руки, чтобы поддержать. Блайт вся похолодела.
– Мисс? – прошептала Элейн. – Мисс Хоторн, с вами все в порядке?
На этот раз Блайт действительно закричала, сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда она увернулась от прикосновения женщины, похожей на скелет. Вот только… в ней уже ничего не было от мертвеца. Стоявшая перед ней Элейн снова стала той, которую Блайт всегда знала. Даже когда девушка перевела взгляд на отражение, горничная в зеркале была полна сил – не считая припухших красных глаз – и выглядела совершенно здоровой.
Блайт сглотнула. Если она не спала, то, возможно, бредила от недосыпа? Она демонстративно отвела взгляд от Элейн, пытаясь прогнать тошноту, чтобы не дать камеристке повода задержаться в ее покоях хотя бы на секунду.
– Отдых пошел бы тебе на пользу. – Голос Блайт дрожал с каждым вымученным словом, пока она пыталась не думать об увиденном. – Возьми выходной.
В последний раз, когда Блайт привиделось… Нет. Она не могла снова отравиться. Девушка отказывалась даже думать об этом.
– Очень любезно с вашей стороны, но я не могу, – сказала Элейн. – Что бы я была за человек, если бы оставила вас и вашу кузину сейчас? – Когда Блайт села, Элейн наклонилась, чтобы помочь ей снять длинные белые перчатки. Блайт потребовалось все мужество, чтобы не вздрогнуть, когда пальцы Элейн коснулись ее обнаженной кожи.
Холодные. Ее пальцы были такими холодными.
К счастью, Элейн быстро справилась со своей задачей и распрямилась.
– В любом случае, я не большой поклонник праздного времяпрепровождения. Особенно сейчас. – Она произнесла последние слова так зловеще, что Блайт сразу поняла, что горничная имеет в виду последние события в Торн-Гров. Слухи о духах, привидениях или как там их еще называют, и череда странных убийств.
Только… после увиденного в зеркале Блайт уже не решалась назвать это слухами. Она прищурилась, еще раз окинула взглядом Элейн, но не увидела ни болезненной бледности, ни признаков какого-либо недуга. Голос камеристки тоже казался нормальным. Блайт начинала думать, что ей все привиделось.
– Спасибо за помощь, – резко сказала Блайт и отвернулась, постукивая пальцами по бедру, просто чтобы сосредоточиться на чем-то другом. Несомненно, ее разум сыграл с ней злую шутку. На вечеринке она выпила шампанского, и день выдался долгим и утомительным. Видимо, в этом все дело. – Увидимся за завтраком.
Элейн присела в реверансе, прежде чем уйти, и в тот момент, когда дверь за горничной закрылась, Блайт почувствовала смертельную усталость.
Возможно, вечеринка состоялась слишком скоро после ее болезни. Девушка не смогла добраться до кровати, и вместо этого потянулась за чаем и клюквенной булочкой, которая показалась ей слишком сладкой. Тщательно пережевывая плюшку, Блайт надеялась, что к завтраку ее отец благополучно вернется в Торн-Гров, все будет хорошо и этот злополучный день навсегда останется в прошлом.
Сигна понятия не имела, сколько в Торн-Гров оставалось людей. Элайджа отослал большинство сотрудников из-за болезни Блайт, оставив лишь тех, кому полностью доверял, и тех, за кого девочки поручились лично, например за Элейн. Конечно, они наняли несколько новых слуг, чтобы те помогали ухаживать за лошадьми и убирать обширное поместье. Но когда Сигна все еще серым утром прогуливалась по мрачным коридорам, проходя мимо портретов давно умерших Хоторнов, она не могла отделаться от мысли, что поместье до жути походило на кладбище, где могильные плиты прежних обитателей запечатлены на стенах, а вокруг ни одной живой души. Сигна не удивилась бы, если бы после смерти лорда Уэйкфилда слуги собрали вещи и отправились на поиски новой работы подальше отсюда.
Был лишь один повод для радости – чем бы она ни заболела накануне, недуг, похоже, быстро прошел. Она закопала окровавленные перчатки в саду и выкинула произошедшее из головы. В конце концов, она не могла умереть. И слишком много нервничала в последнее время. Возможно, это была мимолетная болезнь. Или яд. Или что-то такое, о чем стоило бы подумать, но она просто не хотела.
Когда Сигна спустилась вниз, чтобы позавтракать, то обрадовалась накрытому для нее столу. Значит, в поместье все же кто-то остался. Вероятно, услышав скрежет стула об пол, из кухни появился Уорик в очках, низко надвинутых на переносицу, за которыми скрывались уставшие красные глаза. Сигна была уверена, что ее собственные глаза не были такими же только потому, что последние события не казались для нее чем-то новым или необычным. Хотя она и не ожидала такого поворота, но следовало бы помнить, что ее жизнь никогда не бывает легкой. Возможно, стоит изменить образ мышления и всегда ожидать худшего, а потом приятно удивляться, что ничего ужасного не случилось.
– Доброе утро, мисс Фэрроу. – Приветствие прозвучало хрипло, и Уорик прочистил горло. – Принести вам завтрак?
Сигна оглядела пустые стулья, встревоженная пугающей тишиной.
– Почему бы тебе не поесть со мной, Уорик? – предложила она, хотя не сомневалась в существовании более сотни глупых общественных правил, запрещающих подобное. – Есть какие-нибудь новости о Байроне или Элайдже?
Густые черные усы Уорика приподнялись, и Сигна предположила, что он поджал губы. Дворецкий не принял ее приглашение, просто оставшись стоять.
– Боюсь, пока нет.
Девушка положила руку на живот, жутко нервничая. Такой долгий визит к констеблю не сулил ничего хорошего.
– Что же мисс Хоторн? Как у нее дела?
Он уже открыл было рот, когда сзади раздался женский голос.
– Очевидно, она знавала лучшие времена. – Блайт с трудом добралась до столовой, она выглядела хуже, чем любой из них. Ее светлые отливающие серебром волосы выбились из-под заколок, тонкими прядями рассыпавшись по голове, завитки падали на костлявые плечи. На лице были заметны остатки пудры, румяна размазались по губам. Как и ее отец, Блайт была одета только в зеленые бархатные тапочки и халат поверх свободной ночной рубашки цвета слоновой кости. Хотя Уорик был поражен ее появлением, Сигна, не колеблясь, обняла кузину. Она даже не подозревала, как ей было важно узнать, что с Блайт все в порядке. Та тоже обняла девушку в ответ, прежде чем занять свое место рядом с Сигной и взять газету.
Открыв ее, она быстро пролистала страницы, а затем, облегченно вздохнув, сказала:
– Похоже, здесь нет никаких упоминаний о смерти лорда Уэйкфилда.
– Возможно, Эверетт откупается от них, – предположила Сигна, не зная, радоваться ей или волноваться. – Думаю, что в противном случае такие новости точно украсили бы заголовки.
– Теперь Эверетта объявят герцогом? – продолжая читать, спросила Блайт.
– Полагаю, что так.
Сложив газету и отбросив ее в сторону, Блайт повернулась к Уорику.
– Предложение позавтракать распространяется и на меня?
Дворецкий поправил очки и выпрямился. Сигна подумала, что он привык к странностям, учитывая, что работал непосредственно с Элайджей. Однако, похоже, он впервые увидел, как Блайт похожа на своего отца. Возможно, это было не самым лучшим качеством для молодой женщины, но Сигна все равно восхищалась полным безразличием Блайт к общественным ожиданиям – и завидовала, потому что сама встала пораньше, чтобы одеться к завтраку. Учитывая последние события, подобное казалось нелепым.
Уорик исчез, вернувшись через несколько минут, чтобы разложить овсянку на тарелки перед девушками, нарезанную ветчину, булочки, копченую рыбу, яйца и тосты. Розовощекая Элейн хлопотала рядом и что-то напевала, разливая по чашкам чай.
Блайт взяла свой несладкий напиток, пронзая взглядом горничную, которая, присев в легком реверансе, выпорхнула из комнаты.
– Тебе не кажется, что Элейн больна? – заговорщицки прошептала Блайт, наклонившись к кузине. – У нее, кажется, жар? Она слегка вялая?
Каким бы странным ни был вопрос, Сигна ответила.
– Не думаю, хотя не помню, чтобы она когда-нибудь пела.
– Именно это я и имела в виду! – Блайт поднесла к губам дымящуюся чашку. – Именно сегодня.
Учитывая ее собственные отношения с покойниками, Сигна не могла осуждать чей-то способ скорбеть и справляться с трудными временами. Несмотря на то что Элейн всегда нарушала приличия, такое поведение все же казалось необычным. – Все это очень странно. Как ты думаешь, почему констебль медлит?
– Я вообще ничего не понимаю. – Блайт подтянула ноги и села, скрестив их на стуле и полностью повернувшись к Сигне. – Что заставило их поверить, будто мой отец хотел убить герцога? Больше всего на свете он хотел уйти из «Грея».
Это было правдой. И все же Сигна, не испытывая желания еще больше расстраивать кузину, сочла своим долгом сказать ей:
– Именно он предложил лорду Уэйкфилду выпить, – извиняющимся тоном произнесла девушка, а затем, прежде чем Блайт успела оторвать ей голову, схватила кузину за руку и поспешила добавить: – Знаю, это не делает его убийцей, но дает констеблю повод для подозрений.
– А что насчет того мужчины, которого мы видели прошлой ночью? – Блайт вгрызлась в свой тост. – Ну, тот, кто выдвинул обвинение. Ты когда-нибудь видела его раньше?
И снова этот вопрос. Тот самый, который Рок судьбы задал ей накануне вечером.
– Нет. – Сигна намазала толстый слой масла на лимонную булочку и попыталась не обращать внимания на горечь в душе. Она вроде бы не солгала, но не могла отделаться от неприятного ощущения. Сигна относилась к Блайт как к родной сестре, и с каждым днем все сильнее хотела рассказать ей правду о себе и своих способностях. Но как объяснить далекому от мистики человеку, что Ангел смерти – разумный мужчина, который помог Сигне выследить убийцу Блайт, по счастливой случайности оказавшегося ее братом, по ее мнению, до сих пор живым. А обвинил ее отца не кто иной, как брат Ангела смерти, сам Рок судьбы?
Если и этого было недостаточно, то можно было упомянуть о близости с Ангелом смерти и о ее способностях жнеца. Конечно, это было бы слишком для любого, и Сигна не была уверена, что этот разговор вообще стоит затевать.
Вместо того чтобы сказать что-нибудь еще, девушка положила на тарелку яичницу с ветчиной и намазала маслом еще одну лимонную булочку. Когда все летело к чертям, она, по крайней мере, могла рассчитывать на вкусные пышки.
– Кем бы он ни был, у него определенно есть выдержка, – настаивала Блайт, лихорадочно отхлебывая чай. – Или, возможно, есть скрытый мотив. Я намерена найти его и выяснить, какой именно.
Сама мысль об этом настолько потрясла Сигну, что она обожгла язык, забыв подуть на чай.
О проекте
О подписке