– Вот на голову свалился. Дениска познакомился с ним на литературном фестивале в Польше. Пан не женат. А сын мой, разумеется, хочет матери женского счастья. Пан и приехал в Киев. Вроде жениться надумал на мне. Теперь у меня в гостях. На втором этаже я его поселила. Уже неделю сидит, – и Валька заразительно заходится смехом.

– Да? Ух ты! И много у тебя женского счастья? Расскажи! И чего, пан хорош собой?

– Импозантный. В расшитой ермолке. Ходит с палкой деревянной. На палке – розовый бантик. Не понятно, зачем! Фигура своеобразная. Курдуплык, одним словом, – иронично смеется Валька.

– Кто-кто? Это как?

– Задастый, значит. Ему это польское слово очень подходит. Сейчас сама увидишь. К обеду он прибежит.

– А чем пан на жизнь зарабатывает?

– Какая-то недвижимость у него в Польше есть. Деньги водятся. А так он поэт. У себя в Польше, говорит, известный. Очень разговорчивый. Весь прямо сияет. Стихи свои читает мне каждый день, – весело докладывает подруга.

– Поэт! Терпеть не могу поэтов! Стишки его в кастрюлю не положишь. Что он тебе привез в подарок?

– Ничего. И за всю неделю даже буханки хлеба не купил, – жалуется всегда деликатная Валька.

– Вот это жених!

– И я о том же! А вчера я уже разозлилась и на Демеевском рынке, куда мы с ним пошли за продуктами, так прямо и говорю ему: «Пан Лех, вы можете тоже еды купить, к столу. Я не против!»

Валька перевернула брызжущие жиром котлеты румяным бочком кверху. Прикусила ошпаренный палец. Кошарик, не переставая бить хвостом по тарелке, вяло мяукнул:

– Мао-мао!

– Сколько можно! Ты кушаешь, как здоровый мужик. Как пан Курдуплык. А за всю жизнь только одну мышь в дом и принес! – в сердцах отозвалась хозяйка, бросив коту очередную котлету.

Уши робко поджались. Уши мои. Помидоры, купленные мной к столу, показались мне жалким подношением. Их всего три. Но все же больше, чем мышей!

Котлет мне аскетично не хотелось.

– И что пан Курдуплык? Купил еды?

– А как же! Купил. Пакетик сухой аджики… Курицу посыпать. Которую купила я.

– И какой же толк с этого пана?

– Большой, – лукаво улыбаясь, говорит подруга. – Сумки с едой помог мне допереть с Демеевки. Курицу, творог, масло, сметану, овощи, трехлитровую бутылку с квасом.

Всю дорогу веселит меня рассказами о влиянии поэзии на воспитание человека. О высоких материях глаголит.

– Какой ценный пан, однако! А что с аджикой?

– А пакетик с аджикой пан Курдуплык заныкал. На второй этаж отнес. К себе. В рюкзачок. Пока я курицу в духовке запекаю, он меня своими стихами изводит. Я ему говорю, мол, пан Лех, где же ваша аджика? Несите курицу посыпать. Он ушел за аджикой на второй этаж, и полтора часа его не было. Потом является. Без аджики. Выспавшийся. Сияет. «Я, наверное, долго отсутствовал, пани Валентина?» Ровно столько, отвечаю, пан Лех, сколько вы за своей аджикой ходили, – смеется Валька.

– Мао-мао, – нагло просит котлет жирный Кошарик.

– Пошел ты… Пегасик, во двор! Сколько можно жрать?! На тебя моей зарплаты не хватит! – эмоционально восклицает Валентина, смахивая кота со стола.

Кот недовольно мяукает и снова тяжело впрыгивает на стол. Искристый столб пыли завьюжил в воздухе и надежно осел на котлетах, сливах и на нас с Валькой.

Котлет мне не хочется на двести процентов.

– И что дальше?

– Ожирение ему грозит.

– Кому?.. Нет, меня пан Курдуплык больше интересует, чем твой кот.

– Курдуплык… Имя-то какое точное для этого пана! – усмехается подруга. – Ну, смотрю, испортилось у Курдуплыка настроение. Глазки погрустнели. Поднимается нехотя на второй этаж. Ноги едва передвигает. Будто артроз у бедолаги. А такой ведь прыткий пан был! Принес все же аджику. Потрусил очень бережно над курицей и… спрятал в карман.

– Н-да! Еще тот женишок!

– О чем ты говоришь! Редкий персонаж.

Во дворе залаяли Валькины собаки. Послышался скрип открывающейся калитки.

– А вот и пан Лех! Он очень пунктуальный, – многозначительно скорчив гримасу, смеется Валентина.

В дом бодро вошел упитанный, розовощекий человек лет пятидесяти пяти. Неяркой внешности. Бородка клинышком. Глазки востренькие. В вышитой украинской сорочке. На голове – белая шапочка с орнаментом. В руках – засаленная деревянная палка, на конце которой непонятные висюльки из красных атласных ленточек. Ноги торчат из-под упитанного зада. Курдуплык, одним словом!

За ним следом вбежали две лохматые дворняжки. Встали передними лапами на стол, уткнувшись мордами в блюдо с котлетами и виляя хвостами. Кошарик лениво вскинул когтистой лапой в сторону собачьих морд. Собаки не возражали.

Пан широко заулыбался, оголив хорошие зубы, и поприветствовал нас на ломаном украинском языке. Почти по-родственному расположился за столом. И, закатив глазки, начал смачно нюхать дух котлет.

Валька ласково погладила псов по головам жирными руками.

– Сейчас и вам положу, хорошие вы мои! – И она выудила из блюда по котлетке и положила каждому псу в пасть. Потом похлопала псов по спине и выпустила во двор. Руки отряхнула о юбку.

– Руки помой. После собак! – нашла я повод одернуть подругу.

– Да собаки же чистые! Ты еще не знаешь, что там в той воде.

Я открыла кран с горячей водой и тщательно вымыла свои руки.

В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Если хочешь общаться с подругой, то приспосабливайся. Гигиена, о которой она понятия не имеет, – это единственный недостаток Валентины.

Пока мы с подружкой расчищали стол от «куриного апофеоза» и несли котлеты, припудренные бактериями, пан Лех читал нам свои стишки и лихо управлялся с Валькиными, пардон, противозапорными сливами.

Курдуплык так ловко таскал синие сочные ягоды, одну за другой, что Валькино затейливое лекарство испарилось в мгновение ока. Большое стеклянное блюдо осталось пустым. Лишь скомканное кружево паутины сиротливо лежало на его дне.

Ну, хоть бы две сливы оставил, паразит!

Сожрав сливы, Курдуплык принялся за котлеты. На пару с ненасытным котом.

Валька пила свой чай из заварочника.

Я от чая отказалась. Как и от котлет. Салат из помидоров, упавший с этажерки, был утрачен навсегда. Я жевала жвачку. «Банан с малиной».

Упитанные особи мужского пола так смачно уплетали жирные свиные котлеты, что, казалось, мир еды и удовольствия был создан исключительно для них. Когда тарелка с котлетами опустошилась, мы с Валькой многозначительно переглянулись.

Валька нервно расхохоталась.

Волна ненависти к Кошарику-Пегасу, Курдуплыку, к бананово-малиновой жвачке, ко всему Валькиному хаосу захлестнула меня. Сдерживаться далее было выше моих сил.

Я схватила со стола кота за шкирку и вышвырнула через открытую форточку во двор. Потом включила горячую воду и начала ожесточенно драить стол, на котором лежал грязный толстый кот.

– Э! Чего это ты? Какая муха?.. – почти нежно откликнулась Валька.

– Пани жестка с животными? – открыл рот Курдуплык.

– Ты еще моей жестокости не видел! – резко отвечаю я и, уцепившись Курдуплыку в вышитый ворот рубахи, выволакиваю его, упирающегося, вон из дома. А следом запускаю в него его засаленную с шаловливыми ленточками палку.

Потом хватаю разделочную доску и, не зная, как с ней поступить, пытаюсь сломать ее об колено. Когда ничего с этим не выходит, я поднимаю жирный, весь в паутине топор из-под заср…й Валькиной плиты и дважды ударяю им по ненавистной доске. Остатки микробной доски выбрасываю в мусорное ведро.

Валька, разинув рот, молча смотрит на меня. И ее брови беспомощными домиками высоко торчат над ее обалдевшими глазами. Но нервный припадок мой только разыгрывается.

– Микробов уничтожь! Помой весь дом! И не делай из своего жилья собачью будку! – замахиваюсь я на нее топором. И, для верности, тюкаю ее по лбу обухом.

Валька охает и валится на грязный пол, не мытый с 1960 года, с момента постройки дома.

Я стремительно вылетаю из дома, спотыкаюсь о жирного кота, прытко бегущего назад, в дом, на свое законное место – кухонный стол. Кот отлетает от моих ног, катится по земле, мелькая белой сальной грудкой. Я падаю. Больно зашибаю коленку.

– Пегас, твою мать!

В мой адрес приветливо лают и виляют хвостами Валькины безобидные шавки, предназначение которых в этой жизни не дом охранять, а загаживать его.

Я швыряю в собак Валькиной итальянской туфлей, еще недавно купленной и уже растерзанной ее песиками. Туфля, наверное, с левой ноги! Эти подлецы систематически рвут почему-то обувь с левой ноги! Я поднимаю туфлю с земли. Точно, левая! Феномен необъяснимый!

Псы жалостливо прижимают уши и, виляя хвостами, бегут в дом.

– А чего вы так разогнались? – слышу я примиренческий возглас пана Курдуплыка.

– Ах ты, панская дупа! Ты еще здесь? Ах ты, хитрозадый! Женишок, мать твою! – И, выхватив из рук пана его палку, я остервенело лупцую его по жирной дупе. Да так, что цветные бантики-висюльки беспомощно разлетаются в разные стороны.

Глава 3
Привет, Бомбейкина!

Вечер. Я дома. Звонок в дверь.

Может, менты? Неужели я долбанула в этот раз Вальку больше обычного?

А вдруг она того?.. Ласты склеила?..

У-у-у! Чего же я натворила? Моя несчастная подружка! Теперь она будет лежать в сырой земле!.. А я буду в камере? На двенадцать человек? Юридически-то на двенадцать! А на деле там набьется больше сорока пяти! У нас же санитарные нормы в тюрьмах не соблюдают! Вот где грязища! Вот где инфекция! Фу!

Я открываю дверь, готовая сдаться родной милиции.

О! Это Светка-соседка. Пришла чай пить.

В руках большой поднос. Накрыт белой, накрахмаленной салфеткой. Как всегда! На нем стерильная, до хруста, чашка с крышкой. Уже налитый горячий чай. Отмытая, отдраенная до полуобморока серебряная ложечка. Завернута в салфетку. И конфетница. С моей любимой «Белочкой».

Светка вообще никогда у меня мой чай не пьет. Все носит с собой. Брезгует, чистюля!

Там свои тараканы…

– Как твое бабье счастье? – звоню я Вальке на следующий день, как ни в чем не бывало.