Цитаты из книги «Человек с большим будущим»

Насчет пенджабцев он был прав. Они действительно пойдут на смерть, если им прикажут. Я сам был тому свидетелем. Но одна лишь мысль, что люди, белые или черные, готовы запросто расстаться с жизнью по прихоти старших по званию, наводила на меня ужасную тоску

С городом что-то явно было не так. И дело не только в жаре и в этой ужасной влажности. Я начинал подозревать, что виной тому люди. Калькуттским англичанам свойственно особенное высокомерие, какое редко встретишь в других отдаленных уголках империи. Возможно, причина его – в близком знакомстве. Ведь англичане заправляли в Бенгалии уже полтора века и, судя по всему, считали местное население, а в особенности бенгальцев, достойными исключительно презрения. Полковник Теббит накануне развивал эту тему за ужином: «Из всех народов империи бенгальцы самые худшие. Никакого почтения, понимаете? Не то что пенджабские воины – те с радостью пойдут на смерть, не думая ни секунды, если прикажет сахиб! Нет, эти ваши бенгальцы сделаны из другого теста! Больно уж они умные. Все время какие-то интриги, заговоры… и разговоры. Зачем писать слово, когда можно целый абзац? Так они думают».

Ничто – ну разве что за исключением войны – не может подготовить вас к Калькутте. Ни страшные истории, которые рассказывают вернувшиеся из Индии джентльмены в заполненных дымом гостиных на Пэлл-Мэлл[30], ни тексты журналистов и писателей, ни даже путешествие длиной в пять тысяч миль с остановками в Александрии и Адене. Когда вы встречаетесь с Калькуттой, она оказывается гораздо более чужой и странной, чем все, что только способен вообразить англичанин. Клайв Индийский[31] назвал ее самым неприятным местом во вселенной, и это был один из наиболее благосклонных отзывов.

Это были окрестности Калькуттского университета. «Основан в 1857 году, – гордо возвещала табличка на здании. – Старейший университет в Азии». Наверное, так оно и было, если не учитывать местные институты, а их, пожалуй, и правда лучше не учитывать, ведь некоторые были старше на несколько тысяч лет.

«Дум-дум» были одними из первых в мире полуоболочечных пуль. Их разработали так, что при попадании в тело они расширялись и за счет этого наносили больший урон. Таким образом, эти пули не просто поражали цель, а полностью ее разрушали. В довоенные годы мы особенно ими увлекались, когда усмиряли межплеменные конфликты в Африке. Позже они были запрещены международной конвенцией, и некоторые наши генералы сочли это очень неудобным.

По краям площади возвышались важнейшие здания британского правительства: центральное почтовое отделение, телефонная станция и, конечно же, каменная громада «Дома писателей». Отсюда, из «Писателей», осуществлялось руководство жизнью более чем ста миллионов индийцев, – неудивительно, что это было самое или почти самое основательное здание во всей империи. Но слово «основательное», пожалуй, плохо подходило для его описания. Тут скорее годилось слово «колоссальное». Ведь это и был колосс, созданный, чтобы внушать ужас всем, кто его видит, – и в первую очередь местному населению. Выглядело оно действительно устрашающе. Четыре этажа в высоту и около двухсот ярдов в длину, с массивными плинтами и огромными колоннами, увенчанными статуями богов. Богов, разумеется, не индийских, а греческих или, может быть, римских. Никогда их не различал. Такова была Калькутта: мы всё здесь строили в классическом стиле. И всё было монументальнее, чем необходимо. Наши административные здания, особняки, наши памятники словно кричали: «Посмотри, что мы создали! Воистину, мы – преемники Рима!» Это была архитектура господства, и мне она казалась несколько абсурдной. Палладианские здания с их фронтонами и колоннами, статуи давно почивших англичан, облаченных в тоги, и надписи на латыни на всем без исключения, от дворцов до общественных туалетов, – попади сюда чужестранец, он мог бы решить, что Калькутту колонизировали не англичане, а итальянцы, и в этом не было бы его вины. На площади кипела жизнь. Трамваи и автомобили извергали бесконечный поток чиновников, как белых, так и местных.

«Тайная полиция» бывает только у иностранцев. У нас – «альтернативные каналы».

Взглянув на Калькутту, можно решить, что это столица с древней историей. На самом же деле она моложе Нью-Йорка, Бостона и десятка прочих американских городов. Однако, в отличие от них, ее не строили с надеждой на новое начало в Новом Свете. Этот город был основан по более приземленной причине. Он предназначался для торговли. Калькутта – мы звали ее городом дворцов, нашей восточной звездой. Мы построили этот город, возвели особняки и монументы там, где раньше были только джунгли и крыши из тростника. Мы заплатили за это кровью и теперь утверждали, что Калькутта – британский город. Пяти минут здесь хватит, чтобы понять, что никакая она не британская. Но при этом индийской ее тоже не назовешь. Правда в том, что Калькутта уникальна.

– Такие, как он, – продолжал Дигби, – это плоды новой политики правительства, желающего увеличить число местных во всех департаментах, помоги нам Господь. Я повернулся к Банерджи. Это был худенький паренек с тонкими чертами лица. Люди подобного типажа и в возрасте за сорок выглядят подростками. Нетипичная физиономия для копа. Он казался серьезным и в то же время взволнованным. Гладкие черные волосы были аккуратно расчесаны на косой пробор, а круглые очки в стальной оправе придавали ему ученый вид. Он скорее походил на поэта, чем на полицейского.