Граф прожил с ней 48 лет, она родила ему тринадцать детей, из которых семеро остались живы.
 
 
На плечах Софьи Андреевны было всё: имение, дети,
(О трудностях воспитания графских детей я бы с удовольствием порассуждал, но практических навыков у меня маловато…
Разве что, своих, «негодяйчиков», когда у них прореза́лись «графские замашки», я регулярно увещевал: поимейте совесть, чай, вы, всё же, не «графья», а у Софьи то, Андреевны… у неё, даже и этой отговорки не было).
А, помимо деточек да именьица, на Софье, свет, Андреевне, ещё и издательские дела, да ещё и «Сам»…
Лёвушка – муженёк.
(Эх, бабы деревенские, не понимаете вы своего счастья, ну придёт мужик пьяный, и спать прямо в лаптях завалится – «делов»!..
А, вот, когда мужик трезвый… да умственный, да мать его, она очень совестливая была, а он, как раз, в мать
 
 
и пошёл – совестливый до невозможности… мало того, он ещё и книги пишет под настроение… а настроение оно, сегодня одно, а завтра…)
Вы помните, Софья Андреевна по нескольку раз(!) переписывала многочисленные черновики мужа.
Но, если работа с художественной литературой ей доставляла, по её собственным словам, «большое эстетическое наслаждение», то религиозно-философские тексты она переписывала без особого энтузиазма
(известное дело, у жёнщин-то,
и философия другая,
да и религия у них, какая-то своя).
 
 
Из дневника С.А.
«Сейчас 2 часа ночи, я все переписывала. Ужасно скучная и тяжелая работа, потому что, наверное, то, что написано мною сегодня, – завтра все перечеркнется и будет переписано Львом Николаеви —
 
 
чем вновь. Какое у него терпение и трудолюбие – это поразительно!»
15 июля 1897 года
 
 
(обратите внимание, о собственном терпении и трудолюбии – ни слова, всё по «Домострою»: «Жена добрая, трудолюбивая, молчаливая…»)
В момент венчания Софье Андреевне Берс было всего лишь 1 8 лет, а ее жениху – 34.
До знакомства с будущей женой писатель неоднократно… влюблялся.
Желая быть честным со своей будущей супругой, Лев Николаевич, незадолго до свадьбы, отдал ей свои дневники.
В этих дневниках, как вы понимаете, был изложен его немалый опыт в деле совращения с пути истинного благородных дам (о прочих дамах, граф не счёл нужным упоминать).
Ох уж, эти добрые и честные намерения, не ими ли, вымощена дорога в Ад.
 
 
Ну зачем, скажите, посвящать юную девицу во все эти… подробности.
Кто знает, как у неё было с тем, что теперь зовётся сексуальным просвещением, возможно, она мечтала о том, что граф будет её носить на руках… и только.
Разве что, граф побаивался, что его друзья, всё разболтают и торопился ознакомить невесту, со своей версией событий.
Вы уже поняли, что Лев Николаевич был не только благородным, но и честным человеком:
с такими жить особенно трудно.
Прошлые похождения мужа бесили графиню и были причиной многих семейных конфликтов.
Однако возмущение Софьи Андреевны было вызвано не только ревностью.
Лев Николаевич рассматривал женщину только и исключительно,
с высоты патриархальных устоев:
 
 
«Мода умственная – восхвалять женщин, утверждать, что они не только равны по духовным способностям, но выше мужчин, очень скверная и вредная мода» – объяснял граф.
Из дневника С.А.
 
 
«…Вчера вечером меня поразил разговор Л. Н. о женском вопросе. Он и вчера, и всегда против свободы и так называемой равноправности женщины;
 
 
вчера же, он вдруг высказал, что у женщины, каким бы делом она ни занималась: учительством, медициной, искусством, – у ней одна цель:
 
 
половая любовь. Как она её добьется, так все её занятия летят прахом.
Я возмутилась страшно таким мнением и стала упрекать Льву Николаевичу за его этот вечный циничный… взгляд на женщин.
 
 
Я ему сказала, что он потому так смотрел на женщин, что до 34 лет не знал близко ни одной порядочной женщины».
(Гордыня это, матушка Софья Андреевна, как есть, гордыня!
 
 
Вы изволите утверждать, что кроме вас, ни одна порядочная женщина не обратила на графа внимания, а, ведь он, в те годы, был… может быть, и не лучше, но точно моложе…)
 
 
Обратите внимание, что Л.Н. женился, как раз в 34 года, стало быть, результатом честности Толстого, стало лишь то, что его дражайшая супруга сорок восемь лет «проедала ему плешь» тем, что он всю жизнь «водился с женщинами непорядочными».
 
 
Лев Николаевич, будучи человеком правдивым, наверняка, не стал отрицать, что и такие знакомые у него были.
 
 
Но, он был ещё и справедливым и не раз пытался отстоять честь своих
прежних возлюбленных —
 
 
тщетно,
 
 
попытка найти приличные черты у «предыдущих» женщин, никогда не находит понимания
 
 
у наших «теперешних». Разумеется, это сердило Льва Николаевича: он-то, давно уже себе всё простил, почти всё забыл и успокоился…
 
 
Ну и, рассчитывал на ответное прощение, умиротворение, умиление, но…
 
 
Но не учёл Лев, что разъярённую Львицу не успокоить конфеткой, чтобы восстановить тишину и спокойствие, укротителю
 
 
понадобится плеть и пистолет.
Из дневника С.А.
 
 
«…то отсутствие дружбы, симпатии душ, а не тел, то равнодушное отношение к моей духовной и внутренней жизни, которое так мучает и огорчает меня до сих пор… испортило мне жизнь и за —
ставило… меньше любить теперь моего мужа…
 
 
Ночью я плакала от того тяжелого положения несвободы, которое меня тяготит все больше и больше.
 
 
Фактически я, конечно, свободна: у меня деньги, лошади, платья – всё есть; уложилась, села и поехала. Я свободна
 
 
читать корректуры,
 
 
покупать яблоки Л. Н.,
 
 
шить платья Саше и блузы мужу, фотографировать его же во всех видах,
 
 
заказывать обед,
 
 
вести дела своей семьи —
 
 
свободна
 
 
есть, спать, молчать и покоряться. Но я не свободна думать по-своему,
 
 
любить то и тех,
 
 
кого и что избрала сама,
 
 
идти и ехать, где мне интересно и умственно хорошо;
 
 
не свободна заниматься музыкой,
не свободна изгнать из моего дома тех бесчисленных, ненужных, скучных и часто очень дурных людей,
 
 
а принимать хороших, талантливых, умных и интересных.
Нам в доме не нужны подобные люди —
 
 
с ними надо считаться и стать на равную
 
 
ногу;
 
 
а у нас любят порабощать и поучать…
 
 
И мне не весело, а трудно жить…
 
 
И не то слово я употребила:
 
 
весело, этого мне не надо, мне нужно
 
 
жить содержательно, спокойно,
 
 
а я живу нервно,
 
 
трудно и малосодержательно».
 
 
8 марта 1898 года
 
 
(Примечательно, что именно восьмого марта, графиня пожаловалась на
 
 
нервную, трудную и малосодержательную жизнь.
Слышите, дамы! Полно вам жаловаться, вы живёте как графиня!)
 
 
О подавленном состоянии графини говорили многие, но о причинах сего говорили по-разному.
Старший сын, полагал, это: «расхождение во взглядах,
болезни… ну и завещание». (то есть, дело житейское, да ещё и это завещание).
А, вот, младшая дочь, Сашенька, считала, что попытки матери покончить с собой были
притворством, направленным на то,
чтобы задеть Льва Николаевича.
Намекала, стало быть, дочурка, что матушка… слегка тово…
Приглашенный в Ясную Поляну доктор Россолимо
поставил диагноз:
«Дегенеративная двойная конституция, паранойяльная и истерическая, с преобладанием первой.
В данный момент эпизодическое обострение».
 
 
А вот, психиатр Растегаев не выявил «каких-либо психопатологических черт, указывающих на наличность душевного заболевания, ни из наблюдений, ни из бесед с Софьей Андреевной».
(Обычная, знаете ли вещь, одному мужику кажется, что баба эта – «слишком резвая, ненормальная,
 
 
какая-то, что ли…», а другой мужик считает, что
 
 
«баба – вполне себе:
 
 
эмоциональная и вообще…») То есть, вопрос о нормальности Софьи Андреевны не выяснен окончательно;
 
 
зато, точно известно, что сорок восемь лет, на протяжении семейной жизни, графиня Софья Андреевна, ради семьи постоянно жертвовала своими интересами, временем и здоровьем, и… (вот он результат, вот она награда)
 
 
восьмидесятидвухлетний Лев Николаевич бежал от неё из своего
собственного дома
 
 
в ночь с 27 на 28 октября 1910 года.
Супруге было оставлено письмо, в котором он благодарил за совместно прожитые годы и объяснял, что уходит не от жены, а от «Ясной Поляны»: «…Я НЕ МОГУ БОЛЕЕ ЖИТЬ В ТЕХ УСЛОВИЯХ РОСКОШИ, В КОТОРЫХ ЖИЛ».
Софья Андреевна пыталась утопиться в яснополянском пруду.
 
 
Её спасли. Она написала мужу: «Лёвочка, голубчик, вернись домой, спаси меня
 
 
от вторичного самоубийства».
 
 
Толстой ответствовал: «Может быть, те месяцы, какие нам осталось жить, важнее всех прожитых годов, и надо прожить их хорошо».
(Осмелюсь перевести сие сообщение на обыденный язык: «Ты загубила мои
 
 
лучшие годы, но теперь я поумнел и хочу другую жену и другую жизнь. Прощай!» Насчёт месяцев Лев Николаевич ошибся. Он прожил ещё 10 дней).
Ох, не торопитесь, господа хорошие,
 
 
скидывать бремя с шеи своей,
 
 
может статься, только оно вас
 
 
ещё и удерживает на свете этом.
Граф хотел раздать всё своё
 
 
имущество и отказаться от
 
 
гонораров за издание книг.
«А детки-то, Лёвушка! «Графьятки» маленькие, они, есть
 
 
хотят!» – возмутилась графиня.
Софья Андреевна считала, что отец не имеет права лишать её детей средств к существованию, она
 
 
пригрозила объявить
Льва Николаевича сумасшедшим
 
 
и учредить над ним опеку.
Возмущённый Лев Николаевич бежал и, простудившись в поезде, умер на станции Астапово 7 ноября 1 91 0 года.
Вот так она выглядит – «Правда о любящих и образованных супругах, о графе
 
 
Льве Николаевиче и супруге его Софье
 
 
Андреевне» – та самая правда,
 
 
от которой… немного знобит.
 
 
Что можно к этому добавить?
 
 
Ну разве:
 
 
«Человек обязан быть счастлив.
 
 
Если он несчастлив, то он виноват.
 
 
И обязан до тех пор хлопотать над
 
 
собой, пока не устранит этого
 
 
неудобства или недоразумения».
 
 
Лев Толстой.